Никон (Воробьев) о покаянии. «Старайся жить так, чтобы люди уходили от тебя утешенные

© Издательство «Благовест» – текст, оформление, оригинал-макет, 2015

© Осипов А. И. – составление, 2013

Предисловие

Широкое, в настоящее время, обращение к вере отцов – Православию – не всегда, к сожалению, увенчивается правильным его пониманием. Очень часто под Православием подразумевают его внешнюю сторону, его «одежду»: богослужения, таинства, обряды, церковную дисциплину, правила и прочее, которые являются лишь его «иконой», необходимыми вспомогательными средствами к усвоению Православия, но не им самим. Ибо исполнение всех этих церковных установлений без понимания сути Православия легко может привести верующего к приобретению не богоподобных свойств смирения и любви, а прямо богопротивных: самомнения, гордыни, фарисейства.

Именно это привело иудеев, видящих сущность своей веры в скрупулезном исполнении внешних предписаний ветхозаветной религии, к отвержению пришедшего Мессии-Христа, сделав их богоборцами. Не случайно Господь множество чудес сотворил в субботу, когда по иудейскому закону ничего нельзя было делать, обличая тем самым этих ревнителей «буквы» и отеческих преданий. Всё это Он делал, чтобы показать, что спасение достигается не обрядоверием, а чистотою сердца, ибо из сердца исходят злые помыслы, убийства, прелюбодеяния, любодеяния, кражи, лжесвидетельства, хуления – это оскверняет человека; а есть неумытыми руками – не оскверняет человека (Мф. 15, 19–20). Это научение Спасителя в высшей степени насущно сегодня для православного верующего. Ибо одним из самых больших для него искушений является усмотреть сущность христианства не в исполнении заповедей Христовых, а в приверженности к внешне-обрядовой жизни.

Что же такое Православие?

Ответу на данный вопрос и посвящена эта книга писем одного из замечательных подвижников 20-го века нашей Церкви игумена Никона (Воробьева). Если попытаться кратко выразить основную ее мысль, то можно сказать следующее.

Православие – это правильная духовная жизнь (в отличие от множества ее искажений), основанная на вере в Господа Иисуса Христа и Его Евангелие. Такая жизнь скрыта от посторонних взоров, ибо она представляет собой борьбу в сердце человека, из которого исходят как добрые, так и злые намерения, мысли, желания. Эта жизнь, прежде всего, приводит верующего к познанию глубокой поврежденности человеческой природы, своей личной греховности и, отсюда, необходимости Спасителя. И по вере этого познания она открывает искренно трудящемуся христианину и всю красоту Царства Божия, скрытого внутри каждого человеческого сердца (Лк. 17, 21).

Но как достичь спасительной пристани и войти в Царство Божие – это, по выражению отцов, наука из наук и художество из художеств. Потому так важна та особенность Православия, что оно, в отличие от всех других направлений современного христианства (католицизма, протестантизма, псевдохристианских сект), которые исследуют эту науку по своему разумению, полностью основывается на святоотеческом учении и опыте.

Сам личный опыт отдельного верующего и учение любой христианской общины (как православной, так и неправославной) оценивается исключительно через призму соборного опыта отцов – только он для Православия является единственно достоверным критерием истинности в оценке всех истин веры и явлений духовной жизни. Причина такого подхода понятна. Когда святые отцы согласно учат по каким-либо вопросам, то это их согласие свидетельствует, что они высказывают не свое личное мнение, а передают голос того же Духа Божия, которым написано само Священное Писание. Потому их согласное учение по любому вопросу веры и духовной жизни является в Православии гарантом истины, и знание основ этого учения необходимо для каждого христианина.

Хочется надеяться, что предлагаемый очерк о жизни игумена Никона и его письма дадут возможность лучше понять путь духовной жизни и тех опасностей, которые стоят на нем, – понять, что есть Православие.

«Я искренне всегда стремился к Богу»

Игумен Никон (в миру Николай Николаевич Воробьев) родился в 1894 году в крестьянской семье села Микшино, Бежецкого уезда, Тверской губернии. Он был вторым ребенком. Всего в семье было шестеро детей, все – мальчики1
Старший брат Ваня скончался в отрочестве. Его младшими братьями были: Александр (1895–1988), Михаил (1899–1982), Василий (1903–1961), Владимир (1906–1985).

В детстве Коля, кажется, ничем не отличался от своих братьев, разве только особой честностью, послушанием старшим и удивительной сердечностью, жалостью ко всем. Эти черты он сохранил на всю жизнь.

В связи с этим интересно отметить один эпизод из его детской жизни. В их селе часто появлялся и подолгу жил юродивый по прозвищу Ванька-малый, которого охотно привечали родители Коли. И вот однажды, когда дети играли, этот юродивый вдруг подошел к Коле и, указывая на него, несколько раз повторил:

«Это – монах, монах». Эти слова ничего, кроме смеха, ни у кого не вызвали. Но через 30 лет это удивительное предсказание исполнилось – именно Коля стал монахом.

Ванька-малый был действительно прозорливым. Он также за несколько десятков лет предсказал смерть матери Коли в Таганроге.

Как-то, подойдя к ней и сложив руки трубочкой, стал наигрывать: «Дуру-дара, дуру-дара, в Таганроге жизнь скончала». В семье тогда никто даже не слышал о существовании такого города. В 30-х годах она действительно переехала в Таганрог к сыну Василию и там скончалась. После начальной школы, которую Коля окончил блестяще, отец сумел устроить его в реальное училище в Вышнем Волочке. И здесь он сразу же обратил на себя внимание своими исключительными и разносторонними способностями. Он обнаружил прекрасные математические дарования, был великолепным стилистом. Он не раз говорил, что ему всегда легко было писать сочинения. Это видно и по его письмам, которые он писал, как правило, сразу, без черновиков. Пел (тенором) в хоре, играл на альте, выступал в разных программах на школьных мероприятиях, прекрасно чертил и рисовал. Младшие братья рассказывали, что его рисунки еще при них висели в классах в качестве образцовых. При переходе из класса в класс он неизменно получал награду первой степени (похвальный лист и книгу).

Но в каких условиях жил и занимался Коля в реальном училище?

Из дома помогали лишь в начальных классах. Когда же он решил учиться дальше, помощи ему ждать было неоткуда: родители жили совсем небогато, да кроме него было еще четыре сына, также нуждавшихся в образовании. Поэтому Коле продолжать учиться пришлось в условиях, которые для современного человека покажутся невероятными. Сразу же после обязательных уроков он, еще мальчуган, вынужден был, чтобы заработать на хлеб, идти и помогать отстающим обеспеченным товарищам. За это ему немного платили. Проведя там несколько часов, он прибегал на квартиру (за которую нужно было платить) и брался за подготовку своих уроков. Трудности увеличились, когда в то же реальное училище поступил его брат Миша, помочь которому мог только он один.

Нужда, голод и холод были постоянными его спутниками во всё время обучения. Зимой он ходил в легком бессменном пальто и в «штиблетах» даже без стелек.

* * *

Семья, из которой вышел батюшка, была православной. Но вера эта, как и у большинства простых людей, носила обрядовый характер, была внешней, традиционной, не имела под собой ни знания христианской веры, ни твердой духовной основы. Подобная вера в лучшем случае воспитывала честных людей, но полученная на бытовом уровне, по традиции, была не прочной и легко утрачивалась.

Отец Никон говорил, что народ в своей основной массе потому легко оставил веру после революции, что многие пастыри более пасли самих себя, чем паству, вместо назидания ее истинам веры и жизни часто были просто механическими требоисправителями. Всё их научение состояло в призыве к исполнению того, что «положено»: крестить, венчать, отпевать, ходить по праздникам в храм, соблюдать посты, причащаться раз в год. Народ почти ничего не знал о духовной жизни, о борьбе со страстями, его редко кто учил этому. Поэтому, как только ему сказали, что церковь – это обман попов, очень многие перестали верить и в Бога. Ибо если церковь – обман, то и Сам Бог – выдумка. Это и случилось с Николаем. В реальном училище он потерял веру. Это был человек глубокой натуры. В отличие от многих, его не увлекала обыденщина этой жизни. Он искал смысла жизни. И это искание носило не отвлеченный философский характер, но исходило из самого сердца, захватывало всю его душу. В этом отношении он был очень похож на Ф.М. Достоевского, который говорил, что его осанна Христу через большое горнило сомнений прошла .

Поступив в реальное училище, он с жаждой ринулся в изучение наук, наивно полагая, что в них скрывается истина, поверив атеистической пропаганде, которая широко развернулась в России после манифестов («Об укреплении начал веротерпимости», «Об усовершенствовании государственного порядка») 1905 года Николая II о свободе печати и всех вероисповеданий (кроме Православной Церкви). Эта слепая вера в науку легко вытеснила у него столь же слепую в то время веру в Бога. Только в старших классах он понял, что эмпирические науки вообще проблемами познания Истины, духовного мира, бытия Бога не занимаются, вопрос о смысле жизни человека в них не только не ставится, но и не вытекает из природы самих этих наук. Увидев это, он со всем пылом своей натуры занялся изучением истории философии, в которой достиг столь больших познаний, что к нему по каким-то вопросам иногда обращались даже его преподаватели.

Искание им Смысла было столь велико, что часто, оставаясь в прямом смысле слова без куска хлеба, он на последние деньги покупал книгу. Читать ее он мог только ночью. Ночами изучал он историю философии, читал классическую литературу – и все с одной целью, с одной мыслью: найти истину, найти смысл жизни.

Но чем больше он приобретал знаний и становился взрослее, тем обостреннее чувствовал бессмысленность этой жизни, заключенной между рождением и неминуемой смертью. Смерть – удел всех, без исключения. А если так, то каков же смысл жизни, которая может оборваться в любой момент? Для себя жить нет смысла, а для других? Все другие – такие же смертные, смысла жизни которых, следовательно, также нет. И зачем в таком случае живет человек, если ничто не спасает ни его, ни кого-либо от смерти? Ни наука, ни философия на этот вопрос ответа ему не дали. «Изучение философии, – говорил он в конце жизни, – показало, что каждый философ считал, что он нашел истину. Но сколько их, философов, было? А истина одна. И душа стремилась к другому. Философия – это суррогат; все равно, что вместо хлеба давать жевать резину. Питайся этой резиной, но сыт будешь ли? Понял я, что как наука не дает ничего о Боге, о будущей жизни, так не даст ничего и философия ».

* * *

В 1914 году, двадцати лет, Николай блестяще оканчивает реальное училище, но выходит из него без радости.

Разуверившись и в науке, и в философии, он предпринимает еще одну попытку найти научный ответ на главный вопрос жизни: зачем я живу? Он поступает в Психоневрологический институт в Петрограде. Однако и здесь его постигло глубокое разочарование. «Я увидел: психология изучает вовсе не человека, а «кожу» – скорость процессов, апперцепции, память… Такая чепуха, что это тоже оттолкнуло меня. И совершенно ясен стал вывод, что надо обратиться к религии» 2
Здесь и далее цитируется с магнитофонной записи.

Окончив первый курс, он вышел из института. Наступил окончательный духовный кризис. Борьба была столь тяжелой, что начала приходить мысль о самоубийстве.

И вот однажды летом 1915 года, в Вышнем Волочке, когда Николай вдруг ощутил состояние полной безысходности, у него, как молния, промелькнула мысль о детских годах веры: а что, если действительно Бог существует? Должен же Он открыться? И вот, юноша, неверующий, от всей глубины своего существа, почти в отчаянии, воскликнул: «Господи, если Ты есть, то откройся мне! Я ищу Тебя не для каких-нибудь земных, корыстных целей. Мне одно только надо: есть Ты или нет Тебя?» И… Господь открылся.

«Невозможно передать , – говорил батюшка, – то действие благодати, которое убеждает в существовании Бога с силой и очевидностью, не оставляющей ни малейшего сомнения у человека. Господь открывается так, как, скажем, после мрачной тучи вдруг просияет солнышко: ты уже не сомневаешься, солнце это или фонарь кто-нибудь зажег. Так Господь открылся мне, что я припал к земле со словами: «Господи, слава Тебе, благодарю Тебя! Даруй мне всю жизнь служить Тебе! Пусть все скорби, все страдания, какие есть на земле, сойдут на меня, – даруй мне все пережить, только не отпасть от Тебя, не лишиться Тебя» .

Долго ли продолжалось это состояние: час, два, он точно не помнил. Но когда поднялся с колен, то услышал мощные, размеренные, уходящие в бесконечность удары церковного колокола. В первый момент он не придал этому значения, полагая, что звонят в монастыре, который был неподалеку. Но звон не прекращался, да и время оказалось слишком поздним для благовеста – за полночь.

Николай долго недоумевал относительно этого звона, опасаясь, не галлюцинация ли это? Объяснение пришло позже, когда он нашел подобное же в автобиографических заметках у С.Н. Булгакова в «Свете Невечернем», а также вспомнил рассказ Тургенева «Живые мощи» в «Записках охотника», где Лукерья тоже говорила, что слышит звон “сверху”, не смея сказать “с неба”. Он понял, что Господь иногда наряду с внутренним откровением являет человеку и особые внешние знаки для его большего удостоверения.

Так совершился у него полный переворот в мировоззрении. Бог явил Себя тому, кто искал Его всеми силами своей души. Господь ответил на эти искания и дал ему вкусить и увидеть , что Он есть и что Он благ .

* * *

Но юноша совершенно не знал, что теперь делать и каков должен быть путь его новой жизни, чтобы не утратить найденной истины. Батюшка рассказывал, как в школе учил их Закону Божьему священник: заставлял зубрить тексты, не вникая в их смысл, пересказывать Священное Писание и заучивать одним голым рассудком догматы, заповеди, факты истории Церкви без какого-либо приложения к духовной жизни, к мысли о спасении. Преподавание велось настолько мертво, схоластично, что уроки Закона Божьего, вспоминал он, превращались в «время острот и кощунств ». Христианство изучали как один из обычных светских предметов, но не как путь ко Христу и этим совершенно убивали дух в учащихся. Во всем преподавании не чувствовалось жизни. Не случайно преподобный Варсонофий Оптинский говорил: «Революция вышла из семинарии ».

Батюшка в связи с этим часто говорил, что именно по причине такого «духовного » образования самые злые безбожники выходили из стен духовных школ, а наш народ, участвуя лишь в церковных мероприятиях, оставался без знания Православия и потому легко поддался атеистической пропаганде.

Вот что говорил отец Никон о своих дальнейших шагах жизни после обращения.

«А в дальнейшем уже Господь ведет человека сложным путем, очень сложным путем. Я был поражен, когда после такого откровения Божия вошел в церковь. И раньше ведь приходилось: и дома заставляли ходить, и в средней школе нас водили в церковь. Но, что там? Стоял, как столб, не интересовался, занимался своими мыслями и все.

Но когда после обращения сердце немного открылось, то в храме я первым делом вспомнил предание о послах князя Владимира, которые, когда вошли в греческую церковь, уже не знали, где находятся: на небе или на земле. И вот первое ощущение в церкви после пережитого состояния, что человек – не на земле. Церковь – не земля, это кусочек неба. Какая радость была слышать: «Господи, помилуй!» Это просто неимоверно действовало на сердце: все богослужение, постоянное воспоминание имени Божия в разных формах, песнопениях, чтениях. Это вызывало какое-то восхищение, радость, насыщало…

В наше время очень трудно. Нет руководителей, нет книг, нет условий жизненных. И на этом пути – обращаю ваше внимание, подчеркиваю, – на этом сложном пути, как это видно у всех святых отцов, самое важное, самое трудное – привести человека к смирению, ибо гордость привела и денницу, и Адама к падению. И вот это – путь Господень для человека, который всей душой решился жить ради Господа, чтобы спастись. А без смирения человек не спасается. Хотя мы и не достигаем настоящего смирения, но, так сказать, начального уровня можем достигнуть.

И когда человек вот так придет, припадет ко Господу: «Господи, сам я ничего не знаю (на самом деле, что мы знаем?), делай со мной, что хочешь, только спаси», – тогда Господь начинает вести человека Сам».

Действительно, ничего еще не знал в то время юноша о духовном пути, а спросить было, увы, говорил он, не у кого. Оставалось лишь одно – припасть со слезами к Богу и просить Его указать путь. И Господь повел его. «Повел так, что я после этого года два в Волочке жил, занимался с книгами, молился дома». Это был период «горения» сердца. Он не видел и не слышал того, что делалось вокруг него. В то время он снимал одну половину частного дома в Сосновицах [Тверская губерния]. Ему было всего 21–22 года. За тонкой перегородкой – пляски, пение, смех, игры молодежи: там веселились. Приглашали и его. Но потерял он вкус к миру, к его наивным, близоруким, сиюминутным радостям.

«Ешь, пей, веселись» – этот девиз не устраивал ни его сознание, ни, тем более, его сердце.

Эти два года жизни были у него временем непрерывного подвига, настоящего аскетизма. Впервые он познакомился здесь с творениями святых отцов, впервые, по существу, с Евангелием. Вот что рассказывал батюшка об этом периоде:

«И только у святых отцов и в Евангелии я нашел действительно ценное. Когда человек начнет бороться с собой, будет стремиться идти путем евангельским, то ему святые отцы сделаются необходимыми и своими родными. Святой отец – уже родной учитель, который говорит душе твоей, и она воспринимает это с радостью, утешается. Как тоску, уныние, рвоту вызывали эти философии и всякие сектантские гадости, так, наоборот, как к родной матери, приходил к отцам. Они меня утешали, вразумляли, питали.

Потом [в 1917 г.] Господь дал мысль поступить в Московскую духовную академию. Это много для меня значило». По его словам, благодаря лекциям, прежде всего, отца Павла Флоренского он получил здесь теоретическое обоснование бытия Бога, духовного мира, понимание смысла жизни.

Но через год академия была закрыта.

«Затем Господь устроил так, что я еще несколько лет мог пробыть в Сосновицах один, в уединении ». Здесь в средней школе он преподавал математику, имея небольшое количество часов. Однако его уволили из школы после того, как он отказался заниматься на Пасху. В 1925 году он переезжает в Москву и устраивается псаломщиком в Борисоглебском храме. Здесь он близко сходится с настоятелем храма Феофаном (Семеняко), которого вскоре возводят во епископа и направляют в Минск.

За десять дней до своей смерти на праздник Успения Божией Матери батюшка из последних сил рассказал кое-что собравшимся у его постели близким об этом отрезке своего пути в качестве «психологической иллюстрации духовной жизни из уст уже умирающего человека – может быть, послужит для пользы »:

«И там [в Сосновицах] жил по-подвижнически: ел кусок хлеба, тарелку пустых щей. Картошки тогда не было почти. И при этой, так сказать, настоящей подвижнической жизни (теперь можно все сказать) я весь день находился в молитве – в молитве находился и в посте. И вот тут-то я понял духовную жизнь, внутреннее состояние: Господь открыл действие в сердце молитвы. Я думал, что Господь и далее устроит меня куда-нибудь в деревню, в какой-нибудь домишко-развалюшку, где я мог бы продолжать такую же жизнь. Хлеба мне было вот, с полладони достаточно, пять картофелин (я уже привык) – и все.

Господь не устроил этого. Кажется, почему бы? А для меня понятно. Потому что в самой глубине души вырастало мнение о себе: вот как я подвижнически живу, я уже понимаю сердечную молитву. А какое это понятие? Это одна миллиардная доля того, что переживали святые отцы. Я говорю вам, чтобы вы немножко поняли. И вместо такого уединения Господь устроил так, что я в самую грязь ввалился, чтобы я вывалялся в ней, понял, что я сам ничто, и припал бы к Господу, и сказал: «Господи, Господи, что я? Только Ты наш Спаситель».

Я познал, что Господь так устраивает потому, что нужно человеку смириться. Кажется, ясно? Но вот совсем-то для человека и не ясно это оказывается. После этого принял монашество, был в лагере, вернулся и все равно привез высокое мнение».

* * *

В Минске 23 марта (5 апреля по новому стилю) 1930 года в Вербное воскресение состоялся монашеский постриг Николая Николаевича. Он получил имя в честь игумена Радонежского Никона, ученика преподобного Сергия. Постриг совершил епископ Минский Феофан, с которым они вместе переехали сюда из Москвы. В день Благовещения Пресвятой Богородицы, 25 марта того же года, отец Никон был рукоположен во иеродиакона, а 26 декабря 1932 года (на второй день Рождества Христова) – во иеромонаха тем же епископом.

Приходится поражаться той силой веры и ревности Николая Николаевича, которые подвигнули его в это лютое время гонений на Церковь на принятие монашества и священства. Немногие решались на подобный подвиг. Это было действительным отречением от мира и прямым путем на Голгофу! И она не замедлила прийти к иеромонаху Никону 5 апреля (23 марта по ст. ст.) 1933 года в самый день пострига отец

К великому счастью многих верующих, прошли многолетние гонения на Русскую Православную Церковь, и теперь она заняла уверенные позиции в иерархии человеческих потребностей. Людям просто необходимо верить в лучшее, в мир, в спасение, в Господа Бога.

Возвращение блудного сына

Среди постоянно растущего числа прихожан все чаще встречается молодежь: парни и девушки с интересом посещают службы по великим православным праздникам или просто заходят помолиться в храм. Десятилетия Советской власти отложили отпечаток на умы и души людей: теперь не многие знают наизусть молитвы, даты православных праздников, писания святых. Чтобы мы лучше поняли содержание учений святых отцов, некоторые священнослужители стараются «перевести» их тексты на современный лад. Одним из таких сподвижников был игумен Никон Воробьев.

Краткая биография

Старец родился в далеком 1894 году в Тверской губернии, в маленьком селе Микшино. Его родителями были обыкновенные крестьяне, а сам он был вторым сыном. Интересно, что у игумена Никона (Воробьева) были одни братья: в семье было шестеро сыновей, но именно Коля отличался от других честностью, жалостью, послушанием. В те времена всех детей хоть и старались воспитывать в атмосфере набожности и беспрекословного почитания церкви, исторические события диктовали свою «моду».

Сохранив в душе особое отношение к вере, в юности Николай с упоением принялся изучать естественные науки и философию. Однако тяга к религии победила, и, разочаровавшись даже в Петроградском Психо-неврологическом институте, будущий сподвижник окунулся в веру. Не один год Николай искал дорогу к Богу, но все его старания были не тщетны, и в возрасте 36 лет будущий игумен Никон (Воробьев) принял В смутное для православной церкви время страдали за веру многие священнослужители, и наш герой не стал исключением: он был арестован и сослан в Сибирь на пять лет. Не так тяжело было гонение, как возвращение. Лишь после окончание Великой Отечественной войны он смог вернуться к любимому делу, а пока занимал должность помощника доктора в маленьком городке. С этого момента игумен Никон (Воробьев) стал постепенно становиться примером аскетизма.

Духовные письма игумена Никона (Воробьева)

Как истинный сподвижник, священнослужитель не имел ничего, кроме веры в душе: все деньги, вещи и иные материальные ценности он отдавал нуждающимся людям. Единственным его имуществом были многочисленные книги, на страницах которых хранились писания святых Русской Православной Церкви. Все свободное от служения время священник посвящал кропотливой работе. Игумен Никон (Воробьев) записывал свои мысли и рассуждения о вере, Боге, покаянии. Это были не просто письма - это обращение к потомкам, которые находятся еще в самом начале пути к Господу. В своих работах священнослужитель «перекладывал» законы Библии на понятный и доступный современному человеку язык.

Священное послание

Игумен Никон (Воробьев) оставил нам много ценнейших работ, в которых он обращался ко всем и к каждому. Это и «Письма духовным детям», и «Как жить сегодня», и «Нам оставлено покаяние»… Эти и многие другие работы были оставлены нам «на благо и исцеление от гнева, злости и бахвальства» - так писал игумен Никон Воробьев. Письма эти стали не просто изложением законов Божьих, содержания Великого Писания и рассуждениями о Боге. В своих работах сподвижник делится собственным опытом глубокого познания религии. Они помогают верующим правильно расставить приоритеты, применить духовные знания в современной жизни. Не секрет, что ежедневно нас окружает множество искушений, которые подталкивают нас к греху, растлевают наши души. Письма игумена Никона (Воробьева) написаны простым и понятным каждому православному языком, но в то же время в них красной нитью проходят законы Божьи. Старец учит не просто преклонению перед Господом, а покаянием души. В своих работах он нашел отражение всем сферам человеческой жизни, в книгах и письмах старца каждый найдет ответ на любой интересующий вопрос.

О ценностях души

Духовные письма игумена Никона (Воробьева) преисполнены чувством радости к жизни. Несмотря на тяжелую даже для монаха жизнь, его работы пронизаны любовью, состраданием, прощением. Он пишет, что не только никогда нельзя унывать и нужно бороться, но необходимо обращаться к Господу. Просить у Бога защиты и помощи надо всегда, и всегда надо анализировать свой прошлый опыт, стараясь избегать повторения уже свершенных ошибок.

Игумен Никон (Воробьев) советует всем обращаться за помощью к Всевышнему хотя бы раз в час, а то и чаще: тогда мысль о Боге, вере, смирении и покаянии не покинет ни на минуту наше сердце, и, значит, Господь будет рядом всегда. Помощь святых необходима каждому: только тогда труд человеческий пойдет на пользу не только ему самому, но и близким. За это мирянину воздастся сторицей.

По труду воздастся

Старец особо относится к труду, он призывает всех искоренять в себе лень, культивировать старание и прилежность. Он пишет, что за старание и терпение Бог вознаграждает сполна, но куда лучше носить не только свои, но и тяготы друг друга. Только тогда закон Христа исполнится, и тогда человек не будет подвластен унынию, скорбью, страданию. Только в таком случае в сердцах людей будет царить любовь к ближнему, и недостатки друг друга померкнут по сравнению с

Книги игумена Никона (Воробьева) преисполнены жизнелюбием и смирением. Старец пишет, что уныние, скука, негодование отдаляют нас от Господа. Что может быть страшнее? Всевышний терпит все, но людские грехи разрушают душу, а значит, отворачивают его от Бога. Спасение рождается от покаяния, любви, умиления, плача. Чувство жалости, но не к себе, а к своим близким, способно пробудить в сердцах кротость и терпение.

Всем и каждому

У игумена Никона (Воробьева) не один десяток книг, и в каждой он делится сокровенным знанием о Боге, вере, любви, добре и зле. Известно более 300 духовных писем, и в каждом он подчеркивает, что покаяние - жизненная влага для Русской Православной Церкви. Пока в людях живет чувство смирения, послушания и веры, нет на земле силы, способность отвернуть от нас Господа и его от нас. Всевышний терпит больше любого мирянина или инока: только Бог знает обо всех наших прегрешениях, дурных помыслах и злых словах.

Своих читателей игумен Никон называет чадами, божьими детьми. Пока в наших сердцах живет покаяние, мы всесильны перед искушениями и соблазнами. Господь рождается в нас самих, и мы рождаем его в душах наших.

Кроме печатных изданий, духовные обращения игумена Никона (Воробьева) размещаются на электронных и аудионосителях. Таким образом, каждый из нас может впитывать слова старца не только традиционным способом, но и более современным. Не упускайте возможность насытиться божьей силой: прочтите хоть одно послание великого сподвижника наших дней.

29/VI – 45.
Дорогая М. Н.!
Как Вы и детки поживаете? Приезжал ли Б. А. Наверное его скоро совсем отпустят. Меня заботит устройство Модеста. Я считаю, что ему надо кончить какой-либо техникум. Имеются самые разнообразные специальности. На многих учиться легко. Но выбрать надо все же такую, к которой есть склонность. А пока Моде надо еще поучиться хоть один год в след. классе. Если далее он и не перейдет в 9-й, все же он кое-что приобретет, да и сам подрастет, будет сознательней, за год может выбрать себе техникум, в который и может в будущем году поступить. Из 8-го класса, если перейти в 9-й, кажется, принимают без экзамена в большинство техникумов. Пусть он летом отдохнет, походит на кладбище, посматривает иногда в учебники, по которым был слаб. Если все будет благополучно, то может быть Н. Н. сможет ему маленькую стипендию дать, пока он учится. Это мнение мое решительное, а впрочем смотрите, как лучше. Олечке надо кончать свой техникум. Если можно остаться в Волочке кончать и это ее не расстраивает, то было бы лучше быть всем вместе. В Бологое ей будет гораздо тяжелее. Правда на воскресенье можно приезжать домой, но все же лучше дома. Впрочем она сама лучше может решить это дело.
Привет вам всем. Как Ваше здоровье? Как здоровье Ник. Петр. Ж. и Ольги Вл.? Привет им. Я их всегда помню. Собираюсь хоть под осень приехать и навестить вас.
Привет Борису Ал.

2/XII – 45
Дорогая Мария Николаевна!
Уже второе письмо от Вас получил, а сам не отвечаю Вам. Пишете о своих нуждах и затруднениях. Сегодня же я получил письмо от брата - инвалида войны из Таганрога. Пишет, что кое-как одел двоих детей старших, так что могут ходить в школу, а третий мальчик сидит дома. Нет ни обуви, ни одежды. Там были немцы. Все разворовали. Даже ведра нет воды принести. Нет самой необходимой посуды. И уехать нет ни сил, ни возможности. Да и куда? Можно бы, пишет, получить кое-что на карточки, но нет средств… Вот как живут многие, многие.
Отношение Бор. Ал. действительно странно. Это результат его переживаний и болезни. Жаль, что Модестик болеет, но откровенно говоря, я бы желал, чтобы он уехал к матери. Может быть она и … его к себе. Так трудна дорога и столько опасностей потерять душу, что лучше бы ему теперь перебраться без труда к ней. Жалею всех вас. Жалею и лично Вас, Мария Николаевна. Уж тяните до конца свой долг, взятый по воле Божией Матери. Очевидно Ваш духовный подвиг должен в этом состоять. Все смогу, сделаю для Вас. Но приходится разбрасываться во все стороны, так что и недостаточна иногда помощь и может быть кое-кто недовольны, но что же делать. Сердце болит за всех. Терпите, спасайтесь. Олечку-то надо бы одеть. Как-нибудь сходите к Ел. Еф., побеседуйте с ней. Не поможет ли чем. Я о всех вас поминаю на каждый день. Буду чем могу помогать. Простите. Спасайтесь. Пишите.

Любящий вас всех Н.

Не унывайте, когда будет и тесновато. Кто Вас поставил на это место, Тот и не оставит в крайности, а для испытания может быть и придется потерпеть и скорби. Претерпевый до конца, той спасен будет. Простите.

19/II – 46.
Родная Мария Николаевна! Простите, что так долго не писал Вам. Весь январь прошел у меня в разъездах. Вы писали, что плохо чувствуете себя. Как теперь Ваше здоровье? Что нашли у Моди? Есть ли туберкулез? Как он себя теперь чувствует? У Оли каникулы наверно прошли? Сумела ли она хоть несколько отдохнуть? Сшили ли ей пальто или отложили? Как ее здоровье и ученье? Что пишет Борис Алекс., как его жизнь, здоровье?
Дали ему комнату или нет? Как Вы управляетесь теперь? Перевели ли дом на детей? Ваших деток Глеба и Сераф. я поминаю за каждой службой, так же, как и всех вас.
Не обижайтесь, что давно не писал Вам, - то уезжал, то немного болел гриппом, то усталость и нерадение. Надо бы Вам должок послать, да все расходуется, вся добыча. Постараюсь сделать при первой возможности. От Михаила Ив. В-а получил предложение принять заведывание в новом здании, но я отказался. Думаю, что сделал правильно, хотя и не плохо было бы находиться поближе к своим. Да и здесь уже установились знакомства, и не вижу воли Божией к переходу.
Будьте здорова, дорогая М. Н. Потерпите еще, не унывайте.
Пишите. Вопросов задал Вам много. Может быть Оля или Модя ответят на некоторые из них, чтобы Вам легче было. Шлю вам всем искренний привет и благословение. Будьте здоровы. Не падайте духом. Господь не оставит.
Какие были тяжкие времена, а все прошло. Недалеко от нас и переход на родину. Уже надоело странствовать.
Господь с вами. Простите. Пишите.

Любящий вас Н.

22/VII - 46.
Милая Мария Николаевна! Давно получил Ваше письмо, а отвечать никак не собрался. Простите, ради Бога! Вместо ответа придется задавать ряд вопросов: 1) Как здоровье Бор. Ал., вышел ли из больницы и живет ли с женой? 2) Какая перспектива относительно Оли, где придется ей устраиваться? 3) Как думаете поступить с Модей? Я думаю, что ему все же надо 7-тку окончить.
Если Оле не удастся остаться здесь, то из указанных Вами мест: Сахалин, Хабаровск, Чита, Ашхабад, Мурманск, я полагаю лучше всего избрать Хабаровск, в крайнем случае Читу, а остальные места по климатическим и прочим условиям для Оли не подходят. Если Олечке будете шить пальто зимнее, то шейте с расчетом на зиму в 400 и ветры. У меня есть хороший большой енотовый воротник из мужского тулупа. Я бы охотно подарил ей, но как переслать, и понравится ли ей. Это была бы хорошая защита от холода, да и красивый он. В первых числах августа сюда приедет Лидия Вас. Можно бы с ней послать, но ведь Оли уже может и не застать. Ответьте сразу, куда она устроится и когда уедет.
Я очень рад, что у Оли бывают мысли пойти Вашим путем. Это значительно было бы лучше и для нее, и для Модеста, и для Вас. Дай Бог ей разума и силы осуществить это. Хорошо бы было, если бы вы все были вместе и устроились бы около меня. Может быть это и сбудется когда-либо. У Господа все возможно.
Родная Мария Ник. Я думаю, что для Вас тоже было бы неплохо не расставаться с Олей, пока ее отношение к Вам хорошее, и пока она свободна. Если она изменит свое отношение или выйдет замуж, то из этого можно усмотреть волю Божию, что надо Вам покинуть ее и итти своей дорогой. А пока, мне кажется, Вы не должны их покинуть на полдороге. Это Ваш подвиг, послушание, данное небесной Игуменией, и надо нести его до конца. А там Она сама ходом дел или иначе как явит Свою волю. Я живу по прежнему. Здоров, чего и вам всем искренне желаю. Господь да благословит и поможет Вам безбедно пройти остаток пути жизни сей.

“Большинство не понимает христианства. Некоторые поняли; поняли, что самое главное – понуждать себя и делать заповеди Христовы, и каяться в своих недостатках и нарушениях заповедей, каяться всегда, считать себя негодными для царствия Божия, умолять Господа о милости, как мытарь: «Боже, милостив буди мне , грешному» (). Вот мой завет умирающего: кайтесь, считайте себя, как мытарь, грешниками, умоляйте о милости Божией и жалейте друг друга”.

Игумен Никон (Воробьёв)

Я искренне всегда cтремился к Богу

Игумен Никон (в миру Николай Николаевич Воробьёв) родился в 1894 году в селе Микшино, Бежецкого уезда, Тверской губернии в крестьянской семье. Он был вторым ребёнком. Всего в семье было семь человек детей, все – мальчики. В детстве Коля, кажется, ничем не отличался от своих братьев, только, разве, особой честностью, послушанием старшим и удивительной сердечностью, жалостью ко всем. Эти черты он сохранил на всю жизнь.

Интересно отметить один эпизод из его детской жизни. В их селе часто появлялся и подолгу жил юродивый по имени Ванька-малый, которого охотно привечали родители Коли. И вот однажды, когда братья играли дома, юродивый вдруг подошёл к Коле и, указывая на него, несколько раз повторил: «Это – монах, монах». Ни на самого мальчика, ни на окружающих его слова в тот момент никакого впечатления не произвели, но впоследствии, когда именно Коля, и только он один из всех братьев, стал монахом, вспомнили это предсказание.

Этот юродивый был действительно прозорливым человеком. Он за несколько десятков лет предсказал матери батюшки в г. Таганроге. Подойдя как-то к ней, он стал наигрывать, сложив руки трубочкой: «Дуру-дара, дуру-дара, в Таганроге жизнь скончала». А в семье в это время никто даже не подозревал о существовании такого города. В 30-х годах она действительно переехала в Таганрог к сыну и там скончалась.

Отец сумел устроить Колю в реальное училище в Вышнем Волочке. И учился он блестяще. Обнаружил с первых же лет замечательные и разносторонние способности. Имел прекрасные математические дарования, был великолепным стилистом. Он сам не раз говорил, что ему всегда было легко писать. При переходе из класса в класс он неизменно получал награду 1-й степени (похвальный лист и книгу). Пел, играл на альте, выступал в ансамбле, прекрасно рисовал и чертил.

В каких условиях жил и занимался Коля в реальном училище?

Из дома ему помогали лишь в начальных классах. Когда же он решил учиться дальше, помощи ему ждать было неоткуда: родители жили совсем небогато, да и кроме него было ещё четыре сына, также нуждавшихся в образовании. Коля учение не бросил, но продолжать его пришлось в условиях, которые для современного человека покажутся невероятными. Сразу же после обязательных уроков он, ещё мальчуган, вынужден был идти сам давать уроки или помогать отстающим, но обеспеченным товарищам. За это ему несколько платили. Проведя несколько часов там, он прибегал на квартиру (за которую нужно было платить) и брался за подготовку своих уроков. Трудности увеличились, когда в это же реальное училище поступил и его брат Миша, помочь которому мог только один он.

Нужда, голод и холод были постоянным его спутниками во время обучения в школе. Зимой он ходил в лёгком бессменном пальто и в «штиблетах» даже без стелек.

Семья, из которой вышел батюшка, была православной. В вере воспитывались и дети. Но вера эта, как и у большинства простых людей, была внешней, традиционной, не имела под собой твёрдой духовной основы и ясного понимания существа христианства. Подобная вера, в лучшем случае, воспитывала честных людей, но, как полученная по традиции, без труда и искания, не имевшая личного опытного подтверждения, легко могла быть потеряна.

Это и случилось с батюшкой. Поступив в реальное училище, он с жаждой ринулся в изучение наук, наивно веря, что там скрывается истина. И слепая вера в науку легко вытеснила столь же слепую у него в то время веру в Бога. Однако скоро Коля увидел, что эмпирические науки вообще проблемами познания истины, вечности, бытия Бога не занимаются; вопрос о смысле жизни человека в них не только не ставится, но он и не вытекает из природы самих этих наук. Увидев это, уже в старших классах он со всем пылом своей натуры занялся изучением истории философии, в которой достиг столь больших познаний, что к нему приходили его же преподаватели для обсуждения различных философских вопросов.

Жажда знания была столь велика, что он часто, оставаясь в прямом смысле слова без куска хлеба, покупал на последние деньги книгу. Читать её он мог только ночью. Он сидел ночи, изучая историю философии, знакомясь с классической литературой – и всё с одной целью, с одной мыслью: найти истину, найти смысл жизни.

Чем взрослее он становился, тем обострённее чувствовал бессмысленность этой жизни. Смерть – удел всех, как бы кто ни жил. Для себя жить нет смысла, ибо я всё равно умру. Жить для других? Но другие – это такие же смертные «Я», смысла жизни которых, следовательно, нет также. Зачем же живёт человек, если ничто не спасает ни его, ни кого-либо в мире от смерти?

В 1914 г., двадцати лет, он блестяще оканчивает реальное училище, но без радости выходит из него. «Изучение философии, – говорил он в конце жизни, – показало, что каждый философ считал, что он нашёл истину. Но сколько их, философов, было? А истина одна. И душа стремилась к другому. Философия – это суррогат; всё равно, что вместо хлеба давать жевать резину. Питайся этой резиной, но сыт будешь?

Понял я, что как наука не даёт ничего о Боге, о будущей жизни, так не даст ничего и философия. И совершенно ясен стал вывод, что надо обратиться к религии» .

Разуверившись и в науке, и в философии, он поступает в Психо-Неврологический институт в Петрограде, надеясь там найти ответ на вопрос о сущности человека. Но здесь его постигло разочарование ещё большее, нежели в реальном училище. «Я увидел: психология изучает вовсе не человека, а «кожу», – скорость процессов, апперцепции, память... Такая чепуха, что это тоже оттолкнуло меня».

Окончив первый курс, он вышел из института. Наступил окончательный духовный кризис. Борьба была столь тяжелой, что стала приходить мысль о самоубийстве.

И вот однажды летом 1915 года в Вышнем Волочке, когда Николай вдруг ощутил состояние полной безысходности, у него как молния промелькнула мысль о детских годах веры: а что, если действительно существует? Должен же Он открыться? И вот Николай, неверующий, от всей глубины своего существа, почти в отчаянии, воскликнул: «Господи, если Ты есть, то откройся мне! Я ищу Тебя не для каких-нибудь земных, корыстных целей. Мне одно только надо: есть Ты, или нет Тебя?» И Господь открылся.

«Невозможно передать, – говорил батюшка, – то действие благодати, которое убеждает в существовании Бога с силой и очевидностью, не оставляющей ни малейшего сомнения у человека. Господь открывается так, как, скажем, после мрачной тучи вдруг просияет солнышко: ты уже не сомневаешься, солнце это или фонарь кто-нибудь зажёг. Так Господь открылся мне, что я припал к земле со словами: «Господи, слава Тебе, благодарю Тебя! Даруй мне всю жизнь служить Тебе! Пусть все скорби, все страдания, какие есть на земле, сойдут на меня, – даруй мне всё пережить, только не отпасть от Тебя, не лишиться Тебя». Долго ли продолжалось это состояние – неизвестно. Но когда он встал, то услышал мощные, размеренные, уходящие в бесконечность удары церковного колокола.

Сначала он полагал, что звонят в монастыре, который был неподалеку. Но звон не прекращался, время также оказалось слишком поздним для благовеста – за полночь.

Так, в какое-то мгновение совершился радикальный перелом в мировоззрении, произошло, кажется, явное чудо. Однако это чудо было естественным логическим завершением всех исканий молодого человека. Но юноша совершенно не знал пути спасения.

Батюшка рассказывал, как в школе их учили Закону Божиему, вере: заставляли пересказывать Священное Писание без какого-либо приложения его к практической жизни, зубрить тексты, не вникая в их смысл, заучивать одним голым рассудком догматы, заповеди, факты истории. Во всём преподавании не чувствовалось никакой жизни. Христианство преподавали только внешне, в лучшем случае «научно», и тем совершенно убивали его дух в учащихся. Христианство изучали, как посторонний, внешний объект, который необходимо было изучать лишь потому, что так было положено, а не затем, чтобы иметь руководство к новой жизни по образу Христа.

Преподавание велось в целом настолько мёртво, схоластично, что уроки Закона Божиего приобретали характер принудительного отсиживания, – «время для острот и кощунств». И батюшка часто в связи с этим с горечью говорил, что именно по этой причине самые злые безбожники выходили из стен духовных училищ.

Ясно, что при подобном методе преподавания юноша действительно не мог знать, что делать, чтобы наследовать жизнь вечную. А остановиться на голом, рассудочном, «интеллигентском» признании бытия Божия он не мог.

Вот что говорил сам батюшка о своих дальнейших шагах жизни после обращения:

«А в дальнейшем уже Господь ведёт человека сложным путём, очень сложным путём. Я был поражён, когда после такого откровения Божия вошёл в . И раньше ведь приходилось: и дома заставляли ходить, и в средней школе нас водили в церковь. Но, что там? Стоял как столб, не интересовался, занимался своими мыслями и всё.

Но когда после обращения сердце немного открылось, то в храме я первым делом вспомнил предание о послах Князя Владимира, которые, когда вошли в греческую церковь, уже не знали, где находятся: на небе или на земле. И вот первое ощущение в церкви после пережитого состояния: что человек – не на земле. – не земля, это кусочек неба. Какая радость была слышать: «Господи помилуй!». Это просто неимоверно действовало на сердце: всё богослужение, постоянное воспоминание имени Божия в разных формах, песнопениях, чтениях. Это вызывало какое-то восхищение, радость, насыщало...

В наше время очень трудно. Нет руководителей, нет книг, нет условий жизненных. И на этом пути – обращаю ваше внимание, подчеркиваю – на этом сложном пути, как это видно у всех Святых Отцов, самое важное, самое трудное – привести человека к смирению, ибо гордость привела и денницу, и к падению. И вот это – путь Господень для человека, который всей душой решился жить ради Господа, чтобы спастись. А без смирения человек не спасается. Хотя мы и не достигаем настоящего смирения, но, так сказать, начального уровня можем достигнуть.

И когда человек вот так придёт, припадёт ко Господу: «Господи, делай всё со мною Сам, я ничего не знаю (на самом деле, что мы знаем?), делай со мной, что хочешь, только спаси», – тогда Господь начинает вести человека Сам.

Действительно, ничего ещё батюшка не знал в то время о духовном пути, но припал со слезами к Богу, и Господь Сам его повёл. «Повёл так, что я после этого года два в Волочке жил, занимался с книгами, молился дома» – говорил отец Никон. Это был период «горения» его сердца. Он не видел и не слышал того, что делалось вокруг него. В это время он снимал одну половину частного дома в Сосновицах. Ему было всего 21–22 года. За тонкой перегородкой – пляски, пение, смех, игры молодежи, – там веселились. Приглашали и его. Но потерял он вкус к миру, к его наивным, близоруким сиюминутным радостям. «Ешь, пей, веселись – завтра умрём» – этот девиз не устраивал ни его сознание, ни, тем более, его сердце.

Эти два последующие года его жизни были временем непрерывного подвига, настоящего аскетизма. Впервые здесь познакомился он с творениями Святых Отцов, впервые, по существу, с Евангелием. Вот как говорил сам батюшка об этом периоде:

«И только у Святых Отцов и в Евангелии я нашёл действительно ценное. Когда человек начнёт бороться с собой, будет стремиться идти путем евангельским, то ему Святые Отцы сделаются необходимыми и своими родными. Святой Отец – уже родной учитель, который говорит душе твоей, и она воспринимает это с радостью, утешается. Как тоску, уныние, рвоту вызывали эти философии и всякие сектантские гадости, так, наоборот, как к родной матери, приходил к Отцам. Они меня утешали, вразумляли, питали.

Потом Господь дал мысль поступить в Московскую Духовную Академию (в 1917 году). Это много для меня значило».

Но через год занятия в Академии прекратились.

«Затем Господь устроил так, что я несколько лет мог пробыть в Сосновицах один, в уединении». Здесь он преподавал в школе математику, имея небольшое количество часов. Потом переехал в Москву и устроился псаломщиком в Борисоглебском храме.

За десять дней до своей смерти – 28 августа 1963 года – из последних сил батюшка кое-что рассказал собравшимся у его постели близким об этом отрезке своего пути в качестве «психологической иллюстрации духовной жизни из уст уже умирающего человека – может быть, послужит для пользы»:

«И там, (в Сосновицах) жил по-подвижнически: ел кусок хлеба, тарелку пустых щей. Картошки тогда не было почти. И при этой, так сказать, настоящей подвижнической жизни (теперь можно всё сказать) я весь день находился в молитве – в молитве находился, и в посте. И вот тут-то я понял духовную жизнь, внутреннее состояние: Господь открыл действие в сердце молитвы. Я думал, что Господь и далее устроит меня куда-нибудь в деревню, в какой-нибудь домишко-развалюшку, где я мог бы продолжать такую же жизнь. Хлеба мне было вот, с пол-ладони, достаточно, пять картофелин (я уже привык) – и всё.

Господь не устроил этого. Кажется, почему бы? А для меня понятно. Потому что в самой глубине души вырастало мнение о себе: вот как я подвижнически живу, я уже понимаю сердечную молитву. А какое это понятие? Это одна миллиардная доля того, что переживали Св. Отцы. Я говорю вам, чтобы вы немножко поняли. И вместо такого уединения Господь устроил так, что я в самую гущу ввалился, в суету самую, чтобы я вывалялся в ней, понял, что я сам ничто, и припал бы к Господу и сказал: «Господи, Господи, что я? Только Ты наш Спаситель».

Я познал, что Господь так устраивает потому, что нужно человеку смириться. Кажется, ясно? Но вот совсем-то для человека и не ясно это оказывается. После этого принял монашество, был в лагере, вернулся и всё равно привез высокое мнение».

Постриг с именем Никона он принял 23 марта (старого ст.) 1931 г. от еп. Минского (б. настоятеля Борисоглебского храма) Феофана (Семеняко) в Минске, куда они приехали вместе из Москвы. 25 марта, в день Благовещения Пресвятой Богородицы, того же года о. Никон был рукоположен во иеродиаконы, а 26 декабря 1932 г. (на второй день Рождества Христова) – во иеромонаха тем же епископом, как он пишет в автобиографии. В 1933 г. 23 марта (в день пострига) о. Никон был арестован и сослан в сибирские лагеря на пять лет. Вследствие зачёта рабочих дней был освобождён в 1937 году. Сохранился следующий документ:

19I-1937 г. г. Комсомольск-на-Амуре

УДОСТОВЕРЕНИЕ

Предъявитель сего иеромонах Никон, в мире Николай Николаевич Воробьев, ... в вере верности заветам Св. Православной Церкви тверд, в слове Божием и святоотеческой литературе весьма начитан, жизни и образа мыслей строго православно-христианского. Крест уз лагерных нес терпеливо, без уныния и скорби, подавая своею жизнию добрый пример всем его окружающим. С пользою для Православной Церкви может быть использован как приходский пастырь и даже как ближайший верный сотрудник епархиального святителя, что удостоверяю.

Феодосий (Зацинский), епископ Кубанский и Краснодарский, б. Могилевский»

Батюшка, возвратившись чудом из лагеря, устроился в Вышнем Волочке у врача в качестве универсальной прислуги, где ему пришлось пройти ещё один курс науки подвига и терпения. Жена врача Александра Ефимовна и её сестра Елена Ефимовна были убежденными атеистками. Ни словом, ни поведением отец Никон не выражал ни тени неприязни или осуждения, о чём свидетельствовали впоследствии сами сёстры, которые под его влиянием оставили свою веру в атеизм и стали христианками. И главную роль в этом обращении сыграли не слова батюшки: их поразила его жизнь, его мужество, глубочайшее смирение и высокое благородство души.

Елена Ефимовна, врач, приняла даже монашеский постриг с именем Серафимы. Она умерла неожиданно в 1951 году. Её хоронили от больницы торжественно, с музыкой. И никто не знал, что под подушкой в гробу лежали мантия, параман, чётки. О ней батюшка говорил, что она, обратившись к Богу, так каялась, как ещё никто в его священнической практике. Это было стенание из глубины души. В письмах духовным чадам он очень просит поминать её, так как она сделала много добра ему и другим. История обращения второй сестры довольно интересна, поэтому мы приведём здесь запись об этом, которую сделала Елена Ефимовна в своём дневнике.

«30 мая 1940 года. Ещё после смерти сестры, Александры Ефимовны, явилось у меня желание описать её болезнь и смерть, и то, что она частично открывала нам о себе. Пусть то, что я расскажу, послужит во славу Божию.

Сестра моя была неверующая всю свою жизнь. Идеи сестры насчет веры, Бога и были типичны для интеллигента её времени. Она относилась нетерпимо ко всему, что касалось религии, и возражения её часто носили циничный характер. В эти годы в нашем доме жил Николай Николаевич (о. Никон). Я всегда страдала от её тона и не любила, когда Николай Николаевич затрагивал эти вопросы. Любимым возражением сестры на все доводы Николая Николаевича были слова: «Написать-то всё можно, все книги о духовном содержат одно враньё, которое только бумага терпит».

Она безнадёжно заболела (рак желудка) и не переставала глумиться над верой, стала очень раздражительной, потеряла сон, аппетит и слегла в постель. Сперва за больной ухаживал её муж, но от бессонных ночей он стал валиться с ног. Днём у него было много работы в больнице. Тогда мы ввели ночные дежурства с Николаем Николаевичем. У неё был период сильной раздражительности, требовательности, она каждую минуту требовала что-нибудь. Когда ей стало трудно напрягать голос, Николай Николаевич провёл электрозвонок к её изголовью. Он сидел по ночам в комнате больной.

Приехала из Ленинграда жена старшего сына больной – Е.В., но она недолго погостила. Е.В-е больная рассказывала о своём видении. Видела она, как в комнату вошли семь старцев, одетые в схиму. Они окружили её с любовью и доброжелательством и сказали: «Пусть она его молитвами увидит свет!» Николай Николаевич запретил говорить «его молитвами», а Е.В. утверждала, что больная говорила именно так. Это явление повторилось несколько раз.

Тогда больная сестра обратилась к Н.Н. с просьбой об исповеди и Причастии.

Она не говела сорок лет. Просьбу больной Н.Н. выполнил сам и видения прекратились. В душе больной совершился перелом: она стала добра и кротка со всеми. Стала ласкова. (Эта перемена чрезвычайно поразила домашних и всех знавших её.) Н.Н. рассказывал, что после Причастия она рассуждала с ним о том, что если бы это галлюцинации были, то почему же они сразу прекратились после Причастия Св. Таин и повторялись несколько раз до него? Ум её работал до последнего вздоха. Она сказала, что если бы она выздоровела, то первая её дорога была бы в церковь, в которой она не была сорок лет. Сознание у неё было ясное, и она много думала и говорила: «Каждый человек должен умереть в вере отцов!»

Эту историю рассказывал и сам батюшка, но передавал только следующие слова старцев: «У вас в доме есть священник, обратись к нему». Вероятно были сказаны и те, и другие слова, но батюшка умолчал об одних, а Е.В. забыла или ей не были переданы другие.

С открытием церквей батюшка приступил к священнослужению. В 1944 г. епископом Калужским Василием он был назначен настоятелем Благовещенской церкви г. Козельска, где и служил до 1948 года.

Здесь он жил на квартире у одних монахинь и вёл чрезвычайно аскетичный образ жизни. По воспоминаниям многих, общавшихся с ним в этот период, он был невероятно истощённым. Батюшка всё свое свободное время проводил в чтении слова Божия, молитве и изучении Святых Отцов. Проповеди батюшки были всегда глубоко духовными и отличались особой силой и убедительностью. Это привлекало к нему верующих.

Вторым священником храма был о.Рафаил (Шейченко), бывший насельник Оптиной Пустыни, 21 год отбывший в лагерях. Он также, несомненно, был человеком духовным, добрым, мягким, молитвенником, имел дар слёз. О нём в Козельске до сих пор вспоминают с любовью и, порой, со слезами. Но диаволу удалось поссорить двух достойных пастырей, в результате чего отец Никон был временно запрещён в служении еп. Калужским Онисифором, затем восстановлен. Впоследствии о.Никон и о.Рафаил вполне примирились, обменявшись письмами. В своём письме о.Никон кается и обвиняет себя. Вот что вспоминал он сам о периоде служения в Благовещенском храме:

«Стал служить священником. И чем, мне казалось, лучше я служил, тем больше где-то в глубине росло мнение о себе. Дело духовное совсем не так просто. Чтобы знать, что в глубине делается, нужно быть очень внимательным и много молиться своей личной молитвой. Так вот, одно время мне пришла мысль, может быть, от врага. Я стал вечером сто земных поклонов делать с молитвой Иисусовой, уже после вечерней молитвы, – часов до двух, может быть, делал. Теперь уже я всё говорю, не для хвастовства, а чтобы вы немножко поняли. А утром снова нужно было до службы ещё сто земных поклонов сделать, вставать часа в четыре и делать.

Ну и что же? Полезно мне это было? С внешней стороны это видели матушки, – они народ любопытный. А Господь видел, что я дьявольское дело делаю, а не Божье. И вот получился у меня конфликт с о.Рафаилом. И меня не то что как-нибудь наградили, а из священства выгнали, запретили в священнослужении. Вот – суд Божий и суд человеческий. Конечно, это сила Божия меня выгнала, она же опять восстановила. Но можно было думать, что я пострадал за какое-нибудь доброделание, за подвиг свой. А Господь дал понять, что тут было бесовское делание, что было тщеславие, мнение о себе: вот, я священник, служу все время, домой приду – молитвы, чтение Слова Божия, да ещё, хоть не молодой уже, скоро 55 лет, делаю сто поклонов вечером, сто поклонов утром – со вниманием! Вот какое сложное духовное дело».

Отец Никон имел духовное общение с жившим в Козельске старцем-иеросхимонахом Мелетием (Барминым) (†12 ноября 1959 г.), последним духовником Шамординской обители. Это был человек святой жизни, особый, исключительный. Отец Мелетий был последним постриженником преп. Амвросия Оптинского , который постриг его в 1891 году, в год своей кончины.

Отец Мелетий также какое-то время провёл в лагерях. Он был большим молитвенником, отличался исключительным молчанием, был очень немногословным. Спросят его: «Батюшка, ну как жить?» А он отвечает: «Всегда молитесь», – и всё. Вокруг него царил особый благодатный мир, покой. Человек, пришедший к нему на исповедь расстроенным, умиротворялся.

С о.Мелетием общался и о.Рафаил, и другие священники; у него окормлялись шамординские сёстры, которых было очень много в Козельске; множество людей приезжало к нему из других мест. Отец Мелетий скончался в глубокой старости, ему было около 96 лет, могила его находится в Козельске.

В 1948 году о.Никон переводится в г. Белев, затем в г. Ефремов, далее – в Смоленск. Из Смоленска епископом Сергием он в том же 1948 году был направлен в захудалый в то время приход – в г. Гжатск. Батюшка так и говорил: отправили в ссылку. Очень не понравилось ему здесь сначала. Неприветливо встретили его. Трудно было и в материальном отношении.

Денег он вообще никогда не имел, так как раздавал их. Имущества у него не было никакого. В Гжатск он приехал, имея старую тёплую рясу одного оптинского иеромонаха, столь же старый тёплый подрясник, который он через некоторое время сжёг ввиду полной его ветхости, летние рясу с двумя-тремя подрясниками и книги. Вот и всё его имущество, если не считать еще двух-трёх алюминиевых столовых приборов. Он никогда не придавал значения всем этим внешним вещам. Точнее же сказать, он был решительным противником всякой роскоши, красивости, мягкости и т.п., ибо видел во всём этом материал для развития в человеке тщеславия, праздности и самолюбия. Его одежда всегда была сшита из простого материала самой простой портнихой, и поэтому выглядела иногда довольно неуклюже. Но он был этим доволен.

Батюшка любил рассказывать следующий эпизод из жизни преп. Пахомия Великого . Когда в одном из монастырей, над которыми преподобный начальствовал, братия поставили очень красивые ворота и с восторгом стали показывать их преп. Пахомию, тот приказал привязать к верху ворот веревки и тянуть до тех пор, пока ворота не перекосились. Братия огорчилась, но преподобный ответил, что монаху нельзя привязываться к тленным вещам. Батюшка всегда и во всём строго придерживался этого правила.

Много различных неприятностей и суеты житейской пережил батюшка в Гжатске. «Но эта суета, – говорил он перед , – дала мне возможность увидеть: ничего не можем мы сами сделать доброго».

В духовном отношении, по словам батюшки, гжатский период жизни многое ему дал. А главное, он понял, пережил здесь состояние начального, как он сам говорил, смирения.

«Вот Игнатий Брянчанинов , да вознаградит его Господь, всё время говорит об этом. Его вы теперь не понимаете. Всё у него внутри насаждает мысль о смирении. Что же такое смирение? У меня к пониманию смирения был такой переход. Однажды мне пришла мысль, совершенно отчётливая и ясная: а что такое все наши дела, все наши молитвы, наше всё? Надо взывать, как мытарь: «Боже, милостив буди мне, грешнику!» Сердце вот тут-то у меня и поняло, поняло, что самое существенное – это милость Божия. Это было понятно не умом, а сердцем. И вот с этих пор я стал обращать в себе эту мысль, жить этой мыслью, молиться этой мыслью, чтобы Господь не отнял, а развил её.

Это и есть начальное смирение – начальное, подчеркиваю, – что мы сами – ничто, а творение Божие, мы создание Божие только. Поэтому, чем нам гордиться, что нам противопоставлять Богу? Хотя Господь почтил нас величайшим достоинством – быть сынами Божиими, но это дар Божий. Потом, призывая, искупил нас для того, чтобы восстановить, усыновить Себе, но и это опять дар Божий. Грешим, грешим – Господь прощает, это – дар Божий. А у нас что? У нас своего – ничего. Вот это должно войти в сердце человеческое. Не умом нужно понять, а сердцем.

Человек должен в каждой молитве, как бы он ни вдохновился, какое бы восхищение в молитве Господь ни дал человеку, он должен молиться в основе, как мытарь: «Боже, будь милостив мне, грешному». Всё, и даже вот это вдохновение – всё это есть дар Божий. Нет в нас ничего доброго, всё – от Господа. Словом, как говорил Давид, я блоха во Израиле, я – червь, а не человек (). Что думаете, для красоты что ли эти слова он говорил? Нет. Они исходили из этого состояния, о котором я говорю. К этому искренно надо придти и из этого состояния должна исходить всякая наша молитва. Это и есть начальное смирение, именно начальное.

Отсюда исходит ещё другое, о чем я должен сказать, как о самом важном. Человеку необходимо почувствовать не умом, и не только сердцем, а всем своим существом, с головы до пят, непостижимую ни для человеков, ни для Ангелов любовь Божию. Он должен благодарить Бога, славословить Его, преклоняться пред Ним, пред Господом, за Его великую милость и любовь. Он должен бы желать не только быть распятым рядом с Ним и перенести всё, но быть растерзанным на куски, и не только растерзанным, а терзаемым всю жизнь. Вот как он должен себя чувствовать. А мы, окаянные, не можем и малейшей скорби терпеть, даже самой малейшей.

Поэтому первыми словами молитвы и поставлены слова: «Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе», т.е. «Слава, благодарение Тебе, Господи, за Твою милость, за Твою любовь, за снисхождение, за то, что Ты, Господь, Творец вселенной, пред Которым трепещут все Ангелы, снизошёл до того, что позволяешь нам называть Тебя своим Господом и обращаться к Тебе, молиться Тебе».

Всё Господь делает для человека, для его радости, для его спасения, даже для его удовольствия. Всё делает Господь, лишь бы это было в пользу, а не во вред человеку. Поэтому нечего бояться, нечего страшиться скорбей. Всё Господь сделает, может избавить от всего. Для нашей пользы только не всё делается. Поэтому нам надо преклоняться пред Господом (вот и нужны для этого свои отдельные комнаты), благодарить, славословить, молиться Ему от всей души... Понятно? Умом понятно, а сердцем ещё далеко вам понять.

А чтобы понять сердцем, во-первых, обязательно надо молиться уединённой молитвой. Обязательно! А потом, жить по-евангельски, каяться в грехах. Ибо человек должен не только понять, но почувствовать, что мы мытари, что должно обращаться к Богу, как мытарь. Не просто к этому придёшь. А приходит человек многократным падением, нарушением заповедей Божиих. Раз пал, встал, покаялся. Опять пал. Опять встал. И в конце концов поймёт, что погибает без Господа.

К Сисою Великому пришел один брат и говорит: «Отче, я пал». – «Встань». – «Встал, опять пал». – «Ещё встань». – «До каких же пор?» – «До смерти». Когда человек поймёт, глубоко, сердцем, это свое падение, поймёт, что сам человек ничто, весь в падении, начнёт взывать к Господу: «Боже, милостив будь мне, грешному, видишь, в каком я состоянии», – тогда он может придти в состояние начального смирения и спастись. Вот почему при искании Бога не нужно отчаиваться и страшиться падений...»

В связи с вопросом о духовной жизни батюшка довольно часто в своих беседах подчёркивал, что духовность заключается не в духовных одеждах, и не в словах о духовности, которыми любят иные щеголять, как модной одеждой. Многие книги, предупреждал он, написанные о духовности, многие рассказы о чудесах проникнуты совершенно антихристианским духом.

Единственные писания Духа Святого – это творения Святых Отцов и подвижников Церкви, как, например, епископа Игнатия Брянчанинова . В них содержится подлинная духовность и ими только можно и нужно руководствоваться. В связи с этим он резко отзывался о загранице, говоря, что это «самая дьявольщина»:

«Хорошо, что у нас граница закрыта. Это великая милость Божия к нашему народу. Нас бы завалили (особенно Америка) дьявольской сатанинской сектантской литературой, а русские люди очень падки на всё заграничное и окончательно погибли бы. Возьмите Бердяева. Какие кощунственные выражения допускает он о Святых Отцах! Он их, значит, никогда не читал или читал одним кусочком мозга, без сердца, без души. Он совершенно не понимает христианства и потому писал ложь о Святых Отцах.

И очень многие, особенно в эмиграции, писали о духовных вопросах совершенно неправильные, лживые вещи. Говорит о Боге, а сам – . Такие дивные книги у Святых Отцов, и разве можно вместо них читать всякую макулатуру под видом духовной литературы. Например, книга так называемого архимандрита Спиридона о молитве – это сплошной обман, в лучшем случае – самообман, это полное искажение христианства, ложь о духовности и о молитве. Такие книги способны только погубить человека, ввести его в явную прелесть».

Батюшка очень любил служить и служил собранно, сосредоточенно, от всей души, что чувствовалось всеми. Совершал богослужение просто, сдержанно, естественно. Не переносил артистизма или какой-либо вычурности в совершении богослужения, чтении, пении и «артистам» делал замечания. Из-за этого на него гневались регенты, любящие «пиесы», солисты и чтецы, привыкшие показать себя. Он запрещал, например, петь некоторые песнопения, говоря, что это беснования перед Богом, а не молитва. Однажды он не разрешил даже дочитать шестопсалмие одному «мастеру» чтения за его кривляния голосом и велел продолжить чтение другому.

Батюшка часто повторял: церковное пение – то, которое сосредоточивает ум, настраивает душу на молитву, помогает молиться или, по меньшей мере, не мешает молитве. Если же песнопение не создаёт подобного настроения в душе, то хотя бы и принадлежало самым прославленным композиторам, оно есть лишь игра «ветхих» чувств, плоти и крови.

Он запрещал входить кому-либо в алтарь или, тем более, стоять в нём без особой на то нужды. В алтаре батюшка никогда не говорил ничего, кроме самого необходимого, и другим не позволял этого делать. Никогда не исповедовал во время Литургии: исповедь проводил или до Литургии, или накануне вечером (в ). Он говорил: человек должен молиться во время Литургии, а не ждать очереди исповедоваться. К исповеди относился чрезвычайно внимательно, особенно к приходившим редко, тем более, впервые.

Между прочим, батюшка весьма сетовал на то, что многие из духовенства во время исповеди главным вопросом считают: не съел ли молочка в пост, сколько дней говел пред Причастием и подобное, – и совершенно не обращают внимания на тяжёлые грехи: воровство, ложь, клевету, ненависть, лукавство, распутство (делом и словом, и мыслью), зависть, жадность и т.д., особенно грехи против других людей. Он говорил: комара отцеживают, а верблюда поглощают. Особенно его расстраивало, что некоторые священники вместо Таинства покаяния и очищения совести совершают лишь одну формальность «разрешения от грехов», в результате чего верующие начинают смотреть на , как на шаманство, а не как на новую, евангельскую жизнь.

Батюшка далеко не всегда и не всех допускал сразу после исповеди к причащению. Если у человека на совести было что-то тяжёлое, или он не говел много лет, то батюшка сначала благословлял такому походить на несколько служб, или откладывал его причащение до очередного поста. Иногда при этом батюшка давал человеку определённое количество поклонов и молитв делать дома.

Очень не любил батюшка, когда требы исполнялись спешно, неразборчиво, как-нибудь. Он говорил, что лучше уж меньше прочитали бы, но со смирением, благоговением и чётко, нежели кощунствовали над словами молитв и словом Божиим. Псаломщицы, как правило, обижались на него за это и возмущались.

Батюшка говорил, что российский народ так легко оставил веру после революции потому, что всё его состояло в исполнении почти исключительно внешних предписаний: заказать водосвятие, молебен, крестины, поставить свечу, подать поминание, не есть скоромного в пост. Христианство для народа превратилось в какой-то набор церковных обрядов и обычаев, народ почти ничего не знал о борьбе со страстями, ибо его редко кто и учил этому. Пастыри более пасли самих себя, чем паству. Поэтому-то, как только народу сказали, что обряды – это выдумка попов и обман, большинство легко перестало верить в Бога, ибо для него Бог по существу и был обряд, который должен дать хорошую жизнь. Если же обряд – обман, то и Сам Бог – выдумка.

Батюшка очень часто повторял, что самый страшный враг для священства – это стремление угодить народу, понравиться ему, желание покрасивее служить; ибо это стремление превращает священника в артиста, фарисея, отвергнутого Богом, а народ делает язычником, смотрящим лишь на внешность, и оставляющим Христа. Об этом батюшка говорил всегда с особенной горячностью.

Батюшка был строг по отношению к себе. Вставал всегда не позже шести часов, ложился около двенадцати. В неслужебные дни до самого завтрака, который бывал не ранее десяти часов, молился. Молился и днём, делая пятисотницу, приглашая иногда к этому и домашних. Всегда читал Святых Отцов.

Вообще он был большим тружеником, не выносил праздности и всегда чем-нибудь занимался, но больше читал. Если ему в руки попадала интересная книга, то он не спал ночи и не расставался с ней целый день, пока не прочитывал её. Постоянным его чтением были святоотеческие творения, жития святых, проповеди, редко – учёно-богословские и философские сочинения. Особенно же тщательно и постоянно перечитывал он творения епископа Игнатия Брянчанинова , которого в качестве духовного отца завещал всем своим духовно близким. Сочинения еп. Игнатия (тогда ещё не прославленного в лике святых) батюшка считал лучшим руководством для нашего времени, более необходимым даже, чем Святые Отцы. Ибо Отцы, говорил он, нам уже во многом недоступны, мы их не можем правильно понять, не изучив предварительно творений еп. Игнатия, который фактически переложил Отцов на современный язык с учётом наступившего времени, с учётом новой психологии людей.

Он никогда не оставлял разрешение возникшего вопроса на будущее, сразу же брал толковников, особенно еп. Феофана (Говорова), или чьи-либо сочинения, где затрагивался данный вопрос, словари, справочники. Зная французский и немецкий языки, он иногда читал и иностранную литературу.

Батюшка хорошо был знаком с классической литературой и философией. Особенно ценил он сочинения Ф. М. Достоевского, восхищаясь глубиной его анализа души человека. Хвалил А.С. Хомякова, славянофилов и некоторые философские сочинения В.С. Соловьёва.

Батюшка никак не позволял сделать для себя какую-либо услугу, принести что-либо, убрать и т. д. С трудом, кряхтя, но делал сам, несмотря на то, что был очень больным. Четыре года, проведённые в лагере, чрезвычайно подорвали его здоровье. Более всего он страдал от болезни сердца и ревматизма суставов рук и ног. Тем не менее, он считал, что без крайней нужды пользоваться услугами другого человека нехорошо, грешно. Он вменил себе в обязанность некоторые домашние и хозяйственные дела: топил и вычищал печь (печь топилась углём и была очень неудобной), обрабатывал плодовые деревья и кустарники, пилил и колол дрова, копал землю.

Пока у батюшки были силы, он много трудился физически. Трудился до пота, до полного изнеможения. Он насадил огромный сад в Вышнем Волочке, два сада в Козельске. В Гжатске не только насадил большой сад, но и снабдил из своего питомника всех желающих в городе яблонями, вишнями, грушами и т.п. А желающих было много, тем более, что батюшка всё давал даром. Очень много он проводил строительных и ремонтных работ по храмам.

С горечью говорил батюшка и о тех епископах, которые, не считаясь ни с нуждами приходов, ни с желаниями и мнением священников, переводят их часто по своему произволу с места на место, разрушая таким образом приходы, умножая скорби духовенства и причиняя вред Церкви.

По отношению к людям батюшка был различен. С некоторыми разговаривал спокойно, других утешал, а иных прямо обличал. Вообще он был человеком, который не знал, что такое человекоугодие и очень не любил людей льстивых и лукавых. Последним более всего от него обычно и доставалось. Он говорил, что льстит тот, кто сам жаждет получить похвалу, и самый отвратительный человек – лукавый. Бесноватых батюшка никогда не отчитывал, опасаясь дешёвой народной молвы, которая всегда ищет чудотворцев, прозорливцев и т.д. Он говорил, что ничего не стоит стать «святым»: достаточно проползти на четвереньках вокруг храма, или со значительным видом говорить непонятные благочестивые речи, а особенно, если начать давать просфоры, антидор, артос, святую воду с «рецептом» их применения при различных житейских скорбях.

«Народ в своём подавляющем большинстве, – скорбел батюшка, – совершенно не знает христианства и ищет ни пути спасения, ни вечной жизни, а тех, кто бы помог ему что-то «сделать», чтобы сразу избавиться от той или иной скорби. Приходящим к нему с подобным настроением людям он говорил: «Не хочешь скорбей – не греши, раскайся искренне в своих грехах и неправдах, не делай зла ближним ни делом, ни словом, ни даже мыслью, почаще храм посещай, молись, относись с милосердием к своим близким, соседям, тогда Господь и тебя помилует, и, если полезно, то и от скорби освободит». Некоторые, естественнно, уходили от батюшки недовольными, т.к. он не говорил, что нужно «сделать», чтобы коровка молочко давала, или чтобы муж пить перестал, и не давал им ни просфоры, ни святой воды для этого.

Батюшка вёл себя чрезвычайно просто. Часто, когда его младшие братья, племянники и другие играли в городки, батюшка подходил к ним и помогал отстающей команде. Никто даже из молодежи не мог с ним состязаться в меткости бросания палок. В несколько ударов он выручал отстающих. Все просто удивлялись, как сохранилась в его старческих и больных руках такая точность. Он хорошо мог играть в шахматы, но почти никогда в них не играл, называя это бесовской игрой, отнимающей у человека драгоценное время.

В 1956 году, к празднику Пасхи, отец Никон был награждён саном игумена Преосвященным Михаилом (Чубом).

Батюшка начал чувствовать особое недомогание зимой 1962–63 гг. Постепенно он стал всё больше слабеть, скорее уставать, меньше есть. Более двух месяцев перед кончиной он не принимал никакой пищи, и до этого около месяца ел только раз в день молоко и ягоды, иногда с белым хлебом. Но ни разу за всё время болезни никому он не жаловался. Никто не видел в нём уныния или скорби. Он был спокоен, сосредоточен и большей частью даже с лёгкой улыбкой на лице. Почти до самой кончины был на ногах. Окончательно слёг лишь за десять дней до смерти.

Под Успение Божией Матери последний раз исповедовал своих близких. Сам, когда уже не мог дойти до храма, несколько раз причащался дома. До дня смерти был в полном и ясном сознании и из последних сил наставлял окружающих. Завещал хранить веру всемерным исполнением заповедей и покаянием, всячески держаться еп. Игнатия Брянчанинова , избегать особенно суеты, совершенно опустошающей душу и уводящей её от Бога.

Незадолго до смерти в разговоре он попросил найти в жизнеописании старца Амвросия Оптинского то место, где говорится о запахе тления, появившемся по смерти от тела старца. Его духовно близкие сначала не обратили внимания на этот эпизод, но вспомнили позже.

Скорбящим у его постели он говорил: «Меня нечего жалеть. Надо благодарить Бога, что я уже окончил земной путь. Никогда мне не хотелось жить, не видел я ничего интересного в этой жизни и всегда удивлялся, как это другие находят что-то в ней и цепляются за неё из последних сил. Хотя я ничего не сделал за свою жизнь доброго, но искренне всегда стремился к Богу. Поэтому надеюсь всей душой на милость Божию. Не может Господь отринуть человека, который всегда всеми силами стремился к Нему. Мне вас жалко. Что-то вас ещё ожидает? Живые будут завидовать мёртвым».

Замечательно было то спокойствие и мужество, с которым батюшка шёл к своему смертному часу. У окружающих это часто вызывало едва сдерживаемые, а иногда и несдерживаемые слёзы. Все видели, что он постепенно умирает, но никто не хотел верить, что батюшка умрёт.

Никаких жалоб от него не слышали. – «Батюшка, больно?» – «Нет. Так просто, ощущения неприятные кое-когда». Купили на тапочки. С весёлой улыбкой примерил: «Вот хороши». Сделали покрывало на гроб. Он посмотрел и нашел ошибку в надписании. Увидел, как понесли гроб для него, и был доволен, что всё готово.

Когда спросили батюшку, как и где хоронить, он ответил: «Бесполезно говорить, потому что никогда этого не исполняют». Но когда однажды домашние, уже определив (тайно от него) место для погребения, пришли к его постели, он их сразу же спросил: «Ну как, нашли мне место?». Вообще, в период последней болезни батюшка неоднократно поражал окружающих своей прозорливостью.

Последнее время мы беспокоились, как бы батюшка не умер в наше отсутствие. Но он твёрдо заверил нас: «Не беспокойтесь, не умру без вас. Когда надо, всех позову». Батюшка мирно почил 7 сентября в 12 часов 25 минут дня. И хотя никаких особых признаков перед этим не было, однако все как-то сами собрались к нему в это время и со свечами в руках прочитали отходную. Верно, всех он позвал.

Отпевание было 9 сентября. Накануне ночью, читая поочередно Евангелие, вдруг ощутили, что от гроба пошёл сильный запах тления. Мы крайне огорчились: что же будет завтра за Литургией? Однако, когда пришли утром, то не ощутили никакого запаха! Ночью запах ощущали многие и независимо друг от друга. За Литургией же и на отпевании никто ничего не чувствовал. Тут мы и вспомнили о старце Амвросии.

Следует особенно отметить ту атмосферу внутренней радости, которая царила в церкви за Литургией у молящихся и во время отпевания батюшки. Полное впечатление какого-то необычного торжества, великого праздника. Непостижимый дух радости растворял всеобщую искреннюю скорбь. Объяснить это можно блаженным посмертным состоянием и молитвами батюшки. Преставление его казалось для родных, духовно близких и всей паствы как бы сокрытым в утреннем предсолнечном тумане. Храм был переполнен в этот день, как на Пасху, и очень многие потом говорили об ощущении особого, непонятного праздничного торжества во время богослужения.

Упокой, Господи, раба Твоeго свящeнноигумeна Никона во царствии Твоeм!

Письмо написано во время “хрущевских” гонений на Церковь, когда несколько священнослужителей отпали от веры и заявили об этом в печати. Речь идет об Александре Осипове, профессоре Ветхого Завета Ленинградской Духовной Академии (к моменту отречения он был под запрещением за вторичный брак). Перед смертью Осипов тяжело заболел и написал покаянное письмо Святейшему Патриарху Алексию I с просьбой принять его в общение с . Святейший ответил, что Александр Осипов может быть допущен к Причастию Святых Христовых Таин после письменного опровержения своего отречения через газеты. Опровержения не последовало.

Купить книгу Комментарии

baton.

shumius писал(а):

Спаси Господи!

А все во Славу Божью!

ТеплыйЧеловек ArkadyarkadY
Вот вы уже и здесь к совести людей взываете.
Вам не понравилось? Жаль.

Цитата:

"Нам оставлено покаяние". А больше, то есть, не оставено

Скажите, Вы против этого тезиса возражаете?
"Без смирения человек не может без вреда для себя получить и какие-либо дарования Божии. Вот почему и предсказано, что в последние времена ввиду усилившейся гордости люди будут спасаться только терпением скорбей и болезней, а подвиги от них будут отняты".
Простите, что и тут вылезаю, видимо, не хватает "интернет общения".

ТеплыйЧеловек ArkadyarkadY

Цитата:

вечную жизнь?


дай заповеди."

ТеплыйЧеловек

Цитата:

О себе поменьше думать надо, о том, как ты грешен, да плох

Да, именно так и стоит думать. Таким образом можно избавиться от самовосваления, высокоумия. А в них корень раздражения, обид и злобы.
Даже когда все заповеди исполним. "И егда исполните вся повеленная вам,говорите себе что раби неключимы есте" - останемся негодными.
Почему удавиться? Отчаяние это от лукавого духа. Каяться, сокрушаться, по силе соблюдать заповеди.
Как учил духовный отец монаха (по памяти):
- Отче я пал.
- Вставай!
- Снова пал.
- Опять вставай!
- Так сколько мне падать (и вставать)?
- До смерти.

ArkadyarkadY

ТеплыйЧеловек писал(а):

ArkadyarkadY

Цитата:

начинай вытеснять её противоположным: добрыми делами.

Да в том то и дело, что нет у нас никаких добрых дел.
"Пришел однажды к Нему человек и спросил:
- Учитель, что я должен сделать доброго , чтобы получить
вечную жизнь?
- Что ты спрашиваешь Меня о добром? Один Бог добр , -
ответил ему Иисус. - А если хочешь войти в Жизнь, соблю
дай заповеди."
Т.е. добро может делать только Бог - мы все наше "добро" отравляем тщеславием и гордыней.

Ну, так тогда надо удавиться и не жить, если мы все такие гнусные козявки, что ничего у нас нету! Кроме козявочной жизни. Конкретное покаяние.

ТеплыйЧеловек

Цитата:

если мы все такие гнусные козявки

А какие же мы ещё?
Преподобный Серафим, чудотворец, называл себя "убогим"
"Нет, батюшка, убогий Серафим чудеса творить не может. Чудеса творить лишь один Господь Вседержитель волен. Ну а Ему все возможно, Милостивцу."

Цитата:

Другой пример - кончина преподобного Сисоя Великого, который сказал перед смертью: "Поистине не знаю о себе, положил ли я начало покаянию". Так говорил и чувствовал истинный христианин, несмотря на то, что во время жизни своей он воскрешал мёртвых одним словом и был исполнен Даров Святого Духа.

Http://p-blagovest.by.ru/Ask-15.htm
Оттуда же

Цитата:

Путь спасения состоит в тщательнейшем наблюдении за собой. Святые, непрестанно рассматривая себя, НЕПРЕСТАННО находили в себе новые и новые недостатки, и, находя их, всё более и более погружались в покаяние.

И хочу еще от себя перефразировать цитату Никона Воробъева:
"Простите, что учу, сам будучи негоден. Желаю вам всяких благ, временных и вечных, да вразумит и укрепит вас Господь в борьбе с врагом и поможет победить его смирением и сокрушением сердечным."

ArkadyarkadY В общем, всё ясно. "Сокрушением сердечным". Ага.

Цитата:

Святые, непрестанно рассматривая себя, НЕПРЕСТАННО находили в себе новые и новые недостатки, и, находя их, всё более и более погружались в покаяние.

Я долго смеялся.

ТеплыйЧеловек ArkadyarkadY
По этому поводу приводят такое сравнение: в темноте даже грязная одежда кажется относительно чистой, а при ярком свете каждая пылинка видна.
Святые сравнивали себя со Христом, а относительно него все мы настолько грешники и негодные рабы, что заметить это нетрудно (даже нам). Просто у нас глаза закрыты и видим мы только "бревна" в наших, и "соринки" в чужих глазах.
Свойство смирения видеть свои грехи. Письма Валаамского старца. Часть 6.
Духовная жизнь

Цитата:

А св.Петр Дамаскин пишет: "аще увидишь свои грехи, аки песок морской, и это есть здравие души". "Мне непонятно, пишешь ты, как святые могут видеть свои грехи, аки песок морской?". Эта степень высокого духовного преуспеяния, достояние св.Божиих людей, которые с божией помощью очистили свое сердце от страстей: от гордости, тщеславия, лукавства, лицемерия и прочих пороков. Однако, и они не были свободны от прилогов и приражения страстей. Ибо пока душа носит тело, никак не может освободиться от прилогов страстных, хочет ли он этого или не хочет. Но победивши в себе страсти добродетелями, ум их с божией помощью отражает эти прологи. Один Бог совершен и не изменен.
Св.Отцы, по божией милости, хоть и преуспели в духовной жизни, однако бывают у них и изменения. Грех все еще хитрит; бывают даже у них помыслы нечистые и скотские. Не дивись этому, так оно и есть. Это я пишу не свое мудрование, а мысли св. Богомудрых мужей. Вот такие изменения на чистом их сердце являют зрение своих грехов, "Аки песок морской", и считают себя поистине хуже всех людей.

Http://www.pravmir.ru/printer_1248.html
и по слепоте своей молимся

Цитата:

И ныне просвети мои очи мысленныя, отверзи моя уста поучатися словесем Твоим, и разумети заповеди Твоя, и творити волю Твою

Ortorox

ArkadyarkadY писал(а):

Недруг - ты кто такой?, чтобы со своими "понятиями" осуждать путь Отцов Церкви Христовой. Покаяние и исполнение Заповедей Сущего - вот единственный путь к христианскому спасению!

_12

Ortorox писал(а):

ArkadyarkadY писал(а):

Н-да. Приятно послушать столь истинных христиан. Много грехов, надо полагать, стяжали, в дохристианском своем пребывании пребывая.. . Ну, что ж. Ведь о такой кощунственной мысли, что богу тоже помощь нужна, иначе б он и человека к существованию не призвал, никто, кажется, здесь также ещё не додумался? Ну.. оно и - слава богу!

Недруг - ты кто такой?, чтобы со своими "понятиями" осуждать путь Отцов Церкви Христовой. Покаяние и исполнение Заповедей Сущего - вот единственный путь к христианскому спасению!

Мда, Ortorox , лучше уж молчать, чем с гневом защищать Святоотеческую мысль..
Очень советую посмотреть\послушать лекции Осипова. Кто действительно ищет истину и желает\может думать, получит массу качественной "пищи"!
"Промысл Божий не есть порабощение нашей свободы. Это есть полное соответствие нашему реальному духовному состоянию, в котором только человек показывает себя, а Господь создает наилучшие условия, при которых человек познает себя и способен вновь и вновь осуществить свой выбор между добром и злом, между истиной и ложью."
Видео:
http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=397671
Аудио:
http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=1346943
http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=1657437

ArkadyarkadY

ТеплыйЧеловек писал(а):

ArkadyarkadY

Цитата:

начинай вытеснять её противоположным: добрыми делами.

Да в том то и дело, что нет у нас никаких добрых дел.
"Пришел однажды к Нему человек и спросил:
- Учитель, что я должен сделать доброго , чтобы получить
вечную жизнь?
- Что ты спрашиваешь Меня о добром? Один Бог добр , -
ответил ему Иисус. - А если хочешь войти в Жизнь, соблю
дай заповеди."
Т.е. добро может делать только Бог - мы все наше "добро" отравляем тщеславием и гордыней.

Так он для кого сказал. Для безграмотного человека, хитрозадающегося недостодолжными вопросами. Хотя, да. Это был хороший Ваш ответ. Один Бог добр. Вот я думаю всегда: как умру. Свернусь калачиком и скажу в сердце своём; Господи, прими душу мою грешную!
А он, возьмёт, и не примет?

А мера покаяния мала - потому что, Господи!, я уже включён в эту ситуацию.
Ну, християне, давайте ваши постные советы.

m.risorius

ArkadyarkadY писал(а):

35589686Вот я думаю всегда: как умру. Свернусь калачиком и скажу в сердце своём; Господи, прими душу мою грешную!
А он, возьмёт, и не примет?
Ибо, скажет, мера грехов твоих больше, чем мера покаяния.

А вы сами пробовали прощать виноватого перед вами и искренне умоляющего о прощении? Это гораздо легче и приятнее, чем если бы он, сделав гадость, стоял на своем да еще глумился над вами.
Ответ на ваш вопрос может быть только один: попробуйте вот так "сказать в сердце своем", не дожидаясь смертной истомы, и посмотрите, что из этого выйдет. Слова - для трусов, рискните пережить этот опыт.
И нам расскажете.

Лесная Иволга писал(а):

64135991Очень многие люди путают "покаяние" с "самобичеванием (унынием)", "смирение" - с "заниженной самооценкой". И даже не знают, что христианин - это тот, кто призван всегда радоваться, пребывать в радости и любви непрестанно. Потому что Царствие Божие - Сам Источник Жизни, Любви, Счастья - внутри нас. Он был закрыт (сердце было наполнено злом, страстями) - и вот постепенно начинает открываться (очищаться)...
Покаяние в духовном смысле - это работа над собой, самосовершенствование. Вначале душа человека освобождается от грубых, ЗАМЕТНЫХ страстей - гнева, уныния, злобы, зависти, ненависти и т.д. Они уходят - открывается новый пласт - более тонкие страсти, которые маскируются под добро. Очистится человек и от них - а там - следующий уровень, и еще... и так дальше... И по мере освобождения от страстей открываются в человеке Дары Любви истинной, мудрости, счастья, удивительных способностей и возможностей

Лесная Иволга , спасибо за ангельский щебет. Приятно читать, приятно цитировать. Счастлив с Вами согласиться.
Рискну уточнить, больше для себя, что суть покаяния перед Богом - в отречении от наших обычных позиций, привычек, реакций, т.е. от всего того, что мы считаем своим "я". Или Бог, или я - середины (на полпути к Богу) быть не может, во всяком случае, мы не должны на нее рассчитывать, иначе начнем себя щадить, недорабатывать и в итоге "завалим" всю метанойю (изменение сознания). Здесь как на войне: или победа, или поражение. Тлеющий конфликт истощает силы и растягивает эту муку во времени. В каком-то смысле, такова и есть наша жизнь. Но она не обязана быть такой. Есть принципиальная разница между внутренней борьбой колеблющегося между верой и безверием и - верующим, который сделал выбор и тем самым уже победил . Ему тоже может быть тяжело, но у него есть уверенность и поддержка. Он не просто блуждает, расплачиваясь за опрометчивые решения, которые принимает по случаю, а идет отчетливым путем к ясной цели.
Многочисленные упоминания представителей разных религий о невозможности человеку увидеть Господа во славе или т.н. "вселенской форме" и не умереть - говорят иносказательно о том же: человеческое эго не выдерживает прямого контакта с Творцом. Но существует парадоксальный выход - смириться, отречься от себя, стать на первый взгляд слабым вплоть до бессилия (а как еще понять готовность вверить руководство собой кому-то, пусть даже Богу?) - и так (уже Его милостью) приблизиться к Нему. Рассуждая, а главное, чувствуя так, приходишь к личному открытию, что Бог - изначальная природа нашей души, ее здоровая основа, а эго - ошибка, заблуждение, болезнь, которая держится в нас лишь потому, что мы упорствуем в ней и всячески взращиваем.

 

Возможно, будет полезно почитать:

• Аббатство - это католический монастырь ;
• Самые распространенные расклады ;
• Быт и обычаи Обычаи и нравы 19 века ;
• К чему снятся жабы и лягушки: мужчине, девушке, женщине, беременной – толкования разных сонников ;
• Основные характеристики марса ;
• Должностная инструкция транспортного экспедитора ;
• Татаро-монгольское иго или история о том, как ложь стала правдой ;
• Журавль толкование сонника ;