Ф. Достоевский "Преступление и наказание": описание, герои, анализ романа

Многие из нас наверняка читали в школе роман Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание». Интересна история создания данного произведения. Известно, что автора к его написанию подтолкнуло дело французского убийцы-интеллектуала Пьера Франсуа Ласьера, обвинявшего общество во всех своих злоключениях. Здесь приведено краткое изложение романа. Итак, Ф. М. Достоевский, «Преступление и наказание».

Что побудило Родиона к убийству

Место действия - один из бедных районов Петербурга, время - 60-е годы XIX века. Родион Раскольников, ныне бывший студент, относит старухе-процентщице свою последнюю ценную вещь, чтобы заложить ее. Живет он в каморке на чердаке. Денег у него нет. Размышляя о том, что такие отвратительные люди, как процентщики, наживающиеся на бедственном положении других людей, не должны жить, он решает убить старуху. Его встреча в трактире со спившимся чиновником Мармеладовым, который рассказывает бывшему студенту о том, что его жена Катерина Ивановна из-за нищеты толкнула его дочь Соню на панель, укрепляет Родиона в этом решении. В придачу ко всему на следующее утро наш герой получает письмо, из которого узнает о приезде своей матери и сестры Дуни, которая должна выйти замуж за Лужина - человека мелкого, но зажиточного. Мать Родиона надеется на то, что средства будущего зятя помогут сыну продолжить учебу в университете. Размышляя о жертвах Сони и Дуни, Раскольников убеждает себя в том, что убийство старухи-процентщицы будет обществу во благо. Со знакомства с главным героем и мотивами его будущего преступления и начинает Достоевский «Преступление и наказание». Герои произведения не делятся на положительных и отрицательных. Всем им присущи человеческая слабость и готовность совершить грех в силу каких-либо обстоятельств.

Убийство

В душе нашего героя борются два противоположных чувства. Одно говорит о том, что смерть процентщицы предрешена, а другое противится насилию. Ночью накануне убийства Родиону снится сон-воспоминание детства. В нем сердце мальчика сжимается от жалости к тощей лошаденке, которую забивают насмерть. Но, несмотря на это, Раскольников все же совершает убийство старухи. Вместе с ней он убивает также и ее сестру Лизавету, которая стала свидетельницей расправы. Украденные ценные вещи бывший студент прячет в случайном месте, даже не прикинув их стоимости. Так описывает сцену убийства в романе Достоевский. «Преступление и наказание» позволяет нам не только познакомиться с психологией преступника, но и понять мотивы совершения им данного злодеяния.

Знакомство Раскольникова с Соней и Катериной Ивановной

После совершенного преступления Раскольников чувствует себя больным. Это не остается незаметным для окружающих. Вскоре до него доходят слухи о том, что в убийстве старухи обвинен маляр Миколка. Наш герой чувствует сильные угрызения совести и решает уже сознаться в содеянном. Но в это время он видит, как карета переезжает человека. Родион подбегает и видит, что это Мармеладов. Наш герой тратит свои последние деньги на то, чтобы умирающего привезли домой и вызвали к нему доктора. В доме Мармеладова он знакомится с его дочерью Соней и Катериной Ивановной. Так описывает один из самых значимых эпизодов в романе Достоевский. «Преступление и наказание» вызывает у читателей смешанные чувства. Кто-то жалеет главного героя, кто-то относится к нему с отвращением. Хочется верить, что знакомство с изменит всю жизнь Родиона Раскольникова.

Разговор Родиона со следователем

Для того чтобы узнать о том, не нашлись ли заложенные им вещи, Раскольников приходит к следователю Порфирию Петровичу. Между ними происходит долгий разговор. Бывший студент уверяет, что есть два разряда людей: низший и высший. Он говорит, что высшему звену дано право «крови по совести». Проницательный полицейский подозревает, что перед ним сидит убийца старушек. Но доказательств у него нет.

Миколка признается в убийстве

Это был не последний разговор Раскольникова со следователем. Вскоре убийца, мучимый угрызениями совести и сомнениями в своей теории, вновь приходит в полицию. Следователю удается довести преступника до нервного срыва. Его близко. Но неожиданно для всех убийство берет на себя маляр из деревни Миколка.

Признание Раскольникова

Несмотря на сложность поднимаемых проблем, произведение Достоевского «Преступление и наказание» читается очень легко. Поэтому рекомендуется прочесть его в полном объеме.

Ф.М. Достоевский

«ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ»

Ф.М. Достоевский вошел в историю мировой литературы как писатель-философ. Практически в каждом произведении Достоевского мы погружаемся в мир «последних вопросов», сталкиваемся с настойчивыми попытками разрешить коренные загадки человеческого бытия, с напряженными идейно-нравственными поисками. В силу особенностей миросозерцания философская проблематика всегда была в центре внимания писателя, составляя содержательный стержень его романов.

Однако Достоевского интересовала не абстрактная философская истина, а та идейно-нравственная правда, которая пережита и лично выстрадана человеком; правда, обретенная им в итоге нелегкого пути проб и ошибок, заблуждений, сомнений, прозрений. Искание и постижение универсальной философской истины в процессе личностных идейно-нравственных поисков – основная проблематика произведений Достоевского.

Личностный характер философской проблематики закономерно выдвинул на первый план вопрос о нравственной ответственности человека за все, что происходит в мире. Проблема добра и зла – центральная в романах Достоевского – решается писателем не отвлеченно, а применительно к конкретному человеку, в плане его личной причастности к тому и другому. Герои Достоевского крайне остро и болезненно воспринимают чужое горе и страдание, постоянно чувствуя, что боль других имеет к ним самое непосредственное отношение. Так, Раскольников ощущает личную ответственность не только за судьбу матери и сестры, но и за страдания семьи Мармеладовых, и за неизвестную ему девочку, и за те сотни жизней, которые «попадают в процент» и «уходят куда-то... к черту, должно быть», – в конечном счете, герой чувствует нравственную причастность ко всем людям, потребность найти корень зла и уничтожить его.

Раскрытие такой проблематики естественно вело к появлению в произведениях Достоевского глубокого психологизма. Своеобразие его психологического стиля во многом определялось и особым характером изображенных им героев. Как и у Толстого, герои у Достоевского разрешают проблемы, которые волнуют самого автора. Им свойственны, следовательно, исключительная философичность мышления, обостренная эмоциональная чуткость, неординарность внутреннего мира. Такие черты были необходимы для того, чтобы философская проблематика романа была поставлена и разрешена на авторитетном уровне.

Но если персонажи Толстого во многом погружены в конкретную бытовую жизнь, то герои Достоевского последовательны и целенаправленны в стремлении разрешить мучающие их «проклятые вопросы»: По выражению одного из персонажей, «им не надобно миллионов, а надобно мысль разрешить». Практически-житейской стороной жизни они явно пренебрегают: Раскольников, как мы помним, совершенно не заботился об условиях своего существования, о платье, даже о еде – мысль его полностью сосредоточена на философской проблеме, не разрешив которую ему жить невозможно, – на проблеме нравственного самоопределения: «Тварь ли я дрожащая или право имею...»

Герои полностью поглощены своей «идеей». В научной литературе о Достоевском для таких персонажей сложилось обозначение «герой-идеолог». Это значит, что определенная «идея», концепция мира составляет сущность характера, вне ее героя невозможно представить. Человек определяется тем, как он понимает мир и себя в мире, и вся система изобразительных средств подчинена раскрытию «идеи» персонажа и показу ее динамики.

Обратим внимание на ряд связанных с героем-идеологом особенностей. «Идея» героя – это не только рациональное построение, логическая «казуистика»; это – сердцевина личности, она эмоционально переживается, захватывает целиком душевный мир человека. Отсюда небывалая в литературе острота и напряженность душевной жизни героев Достоевского, их идейно-нравственных поисков, полная сосредоточенность на своей «идее».

С другой стороны, «идея» героя никогда не выступает как непреложная истина даже для него самого, она всегда – проблема, гипотеза. Она требует проверки – и рациональным осмыслением с разных сторон, и эмоциональными переживаниями, и, главное, личной практикой, собственной судьбой. «Идея» эта, как правило, внутренне противоречива; противоречиво и эмоциональное отношение героя к ней; он то верит своей «мечте», то отвергает ее, то сомневается, то снова возвращается к ней с удвоенным энтузиазмом.

С первых же страниц романа мы погружаемся в противоречивую психологическую динамику: Раскольников идет «делать пробу» и в то же время говорит себе: «Ну зачем я теперь иду? Разве я способен на это? Разве это серьезно? Совсем не серьезно». Но он, «несмотря на все поддразнивающие монологи о собственном бессилии и нерешимости, „безобразную“ мечту свою как-то даже поневоле привык считать уже предприятием, хотя все еще сам себе не верил». Называя свою мечту «безобразною», Раскольников тем не менее считает ее уже почти предприятием; говорит себе очень настойчиво, что не способен на это, а между тем знает, что только поддразнивает самого себя, что идея «преступления по теории» уже захватила его и определяет все его действия.

Делая «пробу», он уже подсознательно уверен, что дойдет и до «дела»: запоминает внутреннее расположение комнат, отмечает в четвертом этаже пустую квартиру («Это хорошо... на всякий случай...»), соображает, где могут лежать деньги, и т.п. Любопытен и такой штрих: Раскольников замечает, что комната старухи ярко освещена заходящим солнцем. «"И тогда, стало быть, так же будет солнце светить!.." – как бы невзначай мелькнуло в уме Раскольникова». Эта «невзначай» мелькнувшая мысль выдает уверенность героя в том, что роковое «тогда» непременно настанет, ясно указывает на его решимость совершить задуманное. Но через несколько минут после «пробы» состояние уже совершенно противоположное: «О Боже, как все это отвратительно! И неужели, неужели я... нет, это вздор, это нелепость! – прибавил он решительно. – И неужели такой ужас мог прийти мне в голову? На какую грязь способно, однако, мое сердце! Главное: грязно, пакостно, гадко, гадко!..»

На протяжении всего романа Раскольников будет переживать подобные колебания, сомнения, непрекращающуюся внутреннюю борьбу противоречий, которые странным образом сходятся: «И если бы даже случилось когда-нибудь так, что уже все до последней точки было бы им разобрано и решено окончательно и сомнений не оставалось бы уже более никаких, – то тут-то бы, кажется, он и отказался от всего, как от нелепости, чудовищности и невозможности».

Такое развитие философской идеи – через непрерывную смену душевных состояний, через воодушевление, сомнения, отчаяние – создает чрезвычайную интенсивность и напряженность внутренней жизни героя.

В разрешении нравственных вопросов герои Достоевского идут до конца, максимально заостряя философскую проблематику. Это также способствует тому, что внутренняя жизнь героев приобретает напряженность и остроту.

Надо отметить, что внутренний мир предстает в особом ракурсе: мы почти не увидим у Достоевского изображения нейтральных, обычных психологических состояний – душевная жизнь изображается в ее крайних проявлениях, в моменты наибольшей психологической напряженности. Герои всегда на грани нервного срыва, истерики, внезапной исповеди, бреда и т.п. Достоевский показывает нам внутреннюю жизнь человека в те моменты, когда максимально обострены мыслительные способности и чуткость эмоциональных реакций, когда переживание предельно интенсивно, когда внутреннее страдание почти невыносимо. Отметим и то, что Достоевский обычно сосредоточивает внимание на мучительных психологических состояниях. Тем самым акцентируется интенсивность идейно-нравственных поисков и личная, жизненная заинтересованность героя в истине. Идея проверяется собственной судьбой, философские искания пронизывают внутренний мир, а это всегда вызывает психологическую напряженность и душевную боль. «Страдание и боль всегда обязательны для глубокого сознания и широкого сердца», – говорит Раскольников, и он знает, что говорит: эта мысль тоже выстрадана собственным опытом.

Показывая психологические состояния в их максимальном развитии, а переживания и чувства в предельно обостренном виде, Достоевский проникал в самые глубинные пласты человеческой психики – обнажалась неисчерпаемая сложность натуры человека, ее бесконечная противоречивость. Изображение душевной жизни в полярной противоположности ее составляющих является другим важнейшим принципом психологизма Достоевского. Один из персонажей романа «Братья Карамазовы» говорит о карамазовской натуре, способной созерцать «две бездны разом»: бездну добра, любви, сострадания – и бездну зла, ненависти, разврата. Противоречивое единство этих «двух бездн» в душе человека и определяет рисунок внутреннего мира, именно к ним, к их обнаружению и стремится психологический анализ.

Поэтому и динамика внутренней жизни в изображении Достоевского носит особый характер. В отличие от Толстого он воспроизводит не столько «поступательное движение» внутреннего мира, сколько постоянные психологические колебания от одной крайности к другой, «маятниковые» движения сознания и подсознания между двумя безднами. В этом состоянии постоянно находится Раскольников: и когда он то отрекается от своей «безобразной мечты», то твердо решает ее осуществить; и когда, собираясь донести на себя, то застывает в покорном смирении, идет к Сонечке «за крестами», то вдруг впадает в «какое-то внезапное бешенство», более чем когда-либо убежденный, что преступления с его стороны не было, а была просто собственная «низость и бездарность»; и когда, «устыдясь через минуту своего досадливого жеста рукой Дуне», через минуту забывает об этом и восклицает: «О, как я их всех ненавижу!»

Противоречивость человеческого сознания и подсознания осваивается Достоевским, пожалуй, глубже, чем любым другим писателем XIX века. Он показывает не просто сосуществование и борьбу в душе героя противоположных мыслей, ощущений и желаний, но и их странный, парадоксальный переход друг в друга, когда в мучении и страдании есть своеобразное наслаждение, а в самой радости – что-то темное и тяжелое. «Он глядел уже весело, как будто внезапно освободясь от какого-то ужасного бремени, и дружелюбно окинул глазами присутствующих. Но даже и в эту минуту он отдаленно предчувствовал, что вся эта восприимчивость к лучшему была тоже болезненная»; «Так мучил он себя и поддразнивал этими вопросами, даже с каким-то наслаждением»; «Он вышел, весь дрожа от какого-то дикого истерического ощущения, в котором между тем была часть наслаждения, – впрочем, мрачный, ужасно усталый»; «Прежнее, мучительно-страшное, безобразное ощущение начинало все ярче и живее припоминаться ему... и ему все приятнее и приятнее становилось». Подобных психологических парадоксов немало на страницах романа.

Не просто алогичные, а сознательно противоречащие логике поступки и душевные движения составляют основу внутренней жизни героев. «Назло себе», вообще «назло» неизвестно кому и чему, – это часто определяющий мотив действия. Вот, например, Разумихин, терзая себя угрызениями совести (именно «терзая себя»: нарочно растравляя свои душевные раны) за позорное, как ему кажется, поведение с Авдотьей Романовной, говоря себе, что «конечно, всех этих пакостей не закрасить и не загладить теперь никогда» и что «уж конечно, теперь все погибло», так готовится к встрече с ней: «Он осмотрел свой костюм тщательнее обыкновенного. Другого платья у него не было, а если бы и было, он, быть может, и не надел бы его, – "так, нарочно бы не надел"... Когда же дошло до вопроса: брить ли свою щетину иль нет... то вопрос с ожесточением даже был решен отрицательно: «Пусть так и остается! Ну, как подумают, что я выбрился для... да непременно же подумают! Да ни за что же на свете!»»

И... и, главное, он такой грубый, грязный, обращение у него трактирное; и... и, положим, он знает, что и он, ну хоть немного, да порядочный же человек... ну, так чем же тут гордиться, что порядочный человек?.. Ну да, черт! А пусть! Ну, и нарочно буду такой грязный, сальный, трактирный – и наплевать! Еще больше буду!» (курсив мой. – А.Е.).

Мало того, что душевная жизнь героя исполнена внутренними противоречиями и всяческими «нарочно», «и пусть», «и наплевать», весь «план поведения» Разумихина – это сплошное «назло»: ведь он уже любит Авдотью Романовну самой чистой и преданной любовью. Это – Разумихин, вообще-то не склонный к психологическим эксцессам и не отличающийся особой внутренней противоречивостью. Что же говорить про главного героя, наделенного этими свойствами с избытком! В его поведении и переживаниях мотив «действия вопреки» прослеживается постоянно и очень ясно – как, например, в следующем самоанализе:

«"Я это должен был знать, – думал он с горькою усмешкой, – и как смел я, зная себя, предчувствуя себя, брать топор и кровавиться. Я обязан был заранее знать... Э! да ведь я же заранее и знал!.." – прошептал он в отчаянии... "Эх, эстетическая я вошь, и больше ничего, – прибавил он вдруг рассмеявшись, как помешанный... – Потому, потому я окончательно вошь, – прибавил он, скрежеща зубами, – потому, что сам-то я, может быть, еще сквернее и гаже, чем убитая вошь, и заранее предчувствовал, что скажу это себе уже после того, как убью!"».

Герой прекрасно знает свой внутренний мир, с самого начала осознает всю подсознательную логику своих настроений, с точностью предвидит, какие переживания вызовут в нем те или иные поступки, – и все-таки действует вопреки предвидению, вопреки, казалось бы, всякой очевидности, подчиняясь чему-то более глубокому в своей душе, «бездне», до которой даже психологический анализ не всегда дотягивается. «Заметим кстати одну особенность по поводу всех окончательных решений, уже принятых им в этом деле. Они имели одно странное свойство: чем окончательнее они становились, тем безобразнее, нелепее тотчас же становились и в его глазах. Несмотря на всю мучительную внутреннюю борьбу свою, он никогда, ни на одно мгновение не мог уверовать в исполнимость своих замыслов». Стало быть, и ключевое действие – убийство – тоже совершено «вопреки»: вопреки осознанию «безобразия», «нелепости», вопреки даже отсутствию уверенности, хотя бы минутной.

«Я убежден, что слишком сознавать – это болезнь», – заявляет герой романа Достоевского «Записки из подполья». Главные герои «Преступления и наказания», и прежде всего Раскольников, «слишком сознают», и они на свой лад больны – буквально «больны идеей». Оттого их внутренний мир предельно чуток и напряжен, оттого он и так сложен, что временами сам автор отказывается исчерпывающе объяснить эту сложность, художественно осветить все тайны человеческой души.

Неисчерпаемость психологических глубин, невозможность до конца объяснить все душевные движения с давних пор художественно запечатлевались в лирике. Достоевский же был первым из писателей, кто художественно освоил эту глубинную непостижимость внутреннего мира в рамках эпического рода, т.е. в широком, подробном психологическом повествовании. Человеческая душа, по убеждению Достоевского, во многом необъяснима и загадочна, особенно в самых последних и подспудных ее пластах, и здесь самый проницательный психолог вынужден отступить. Непредсказуемость, не до конца постижимая сложность внутреннего мира постоянно подчеркиваются писателем при изображении Психологических состояний и процессов. Для их характеристики типичными являются слова и конструкции: «странно», «странное чувство», «неожиданно для себя», «как бы невольно», «какое-то непонятное ощущение» и т.п. Передаче психологических переломов почти всегда сопутствует слово «вдруг», да и сами изменения душевного состояния часто действительно внезапны и необъяснимы. Внутренний мир нередко представляет собой такой хаос разноплановых душевных движений, что в них не только самому герою, но и нейтральному повествователю разобраться очень сложно.

Иногда картина внутреннего мира дается Достоевским даже не как абсолютно достоверная, а как возможная, приблизительно точная: «Под конец он вдруг стал опять беспокоен; точно угрызение совести вдруг начало его мучить: "Вот сижу, песни слушаю, а разве то мне надобно делать!" – как будто подумал он» (курсив мой. – А.Е.). Точное обозначение душевных состояний в подавляющем большинстве случаев дополняется оговорками: слова «казалось», «как будто», «как бы», «словно», «почти» сопровождают психологическое описание постоянно: «Вдруг в сердце своем он ощутил почти радость»; «Скоро он впал как бы в глубокую задумчивость»; «...произнес Заметов почти в тревоге»; «Минутами он чувствовал, что как бы бредит»; «Странно, сон как будто все еще продолжался» и т.п. Такой прием придает картине внутреннего мира нечеткость, зыбкость; введением этих конструкций Достоевский как бы намекает на то, что внутреннее состояние героя значительно сложнее, чем можно передать точными словами, что оттенки чувства и состояния можно обозначить лишь с известной долей приближения.

Словом, в психологическом повествовании Достоевского внутренний мир предстает как объясненный и истолкованный не до конца; писатель намекает на существование таких темных глубин в душе человека, куда не достает луч даже самого изощренного психологического изображения. При этом, в отличие, например, от романтиков, загадочность внутреннего мира идет у него не от намеренной недосказанности, а наоборот: анализ стремится к исчерпывающе ясному знанию о душе человека и все же не достигает его. У романтиков была таинственность, у Достоевского – тайна. Писатель со своей стороны шел к освоению психологической достоверности: он показал душу человека во всей ее реальной глубине, объемности, временами неисчерпаемой сложности.

В этой связи надо сказать несколько слов о психологическом анализе в системе психологизма Достоевского. Разумеется, без подробного, расчленяющего изображения нельзя было обойтись, воспроизводя столь сложные и противоречивые состояния души, какие свойственны его героям, да и отмеченная выше «полнота самосознания» героя требовала аналитических форм. В этом поэтика психологического повествования Достоевского сходна с поэтикой Толстого. Однако в отличие от него Достоевский не стремится в анализе к исчерпывающей полноте, а установка на объяснение, присущая всякому анализу, ограничивается пониманием того, что глубинные психологические процессы вообще не могут быть объяснены и художественно запечатлены с рациональной четкостью. Вот характерный образчик психологического повествования Достоевского, которое подробно-аналитично и в то же время не объясняет психологического мира до конца, оставляя самую глубину души неосвещенной:

«Все это его мучило, и в то же время ему было, как-то не до того. Странное дело, никто бы, может быть, не поверил этому, но о своей теперешней, немедленной судьбе он как-то слабо, рассеянно заботился. Его мучило что-то другое, гораздо более важное, чрезвычайное, – о нем же самом и ни о ком другом, но что-то другое, что-то главное. К тому же он чувствовал беспредельную нравственную усталость, хотя рассудок его в это утро работал лучше, чем во все эти последние дни».

Если представить себе подобный отрывок в системе психологизма Толстого, то за ним неизбежно последовал бы авторский комментарий, который раскрыл бы, прояснил для читателя то, что неясно самому герою, расставил бы нравственные акценты, подвел бы итог. Ничего этого у Достоевского нет. Психологический анализ не становится главной, универсальной и самой надежной формой постижения психологических состояний и процессов, он применяется во взаимодействии с другой важнейшей формой – воспроизведением эмоционального состояния в слитном, нерасчлененном виде. Художественное внимание Достоевского распределяется между двумя задачами: во-первых, проанализировать сложные психологические состояния и процессы и, во-вторых, воссоздать в романе определенную психологическую атмосферу, а именно: атмосферу предельного психологического напряжения, часто страдания, душевной муки.

Для выполнения второй задачи анализ уже не подходит – применяются иные средства психологизма. В первую очередь психологическая атмосфера создается путем подбора словесных определений, характеризующих душевное состояние героя. Эпитеты, обозначающие чувства, ощущения и их телесные выражения, указывают на крайнюю степень внутренней напряженности: «ужасно странно», «в страшной тоске», «чувство бесконечного отвращения», «безобразная, соблазнительная дерзость», «неожиданное ощущение какой-то едкой ненависти», «до муки заботливый взгляд», «мнительность его... уже разрослась в одно мгновение в чудовищные размеры», «это страшно опасно» и пр. При этом Достоевский повторяет синонимичные или однопорядковые слова, постоянно сгущая атмосферу душевного страдания, нагнетая психологическое напряжение. В сцене второго разговора Раскольникова с Соней внутреннее состояние участников характеризуется таким словесным рядом: «ужас и страдание», «выстрадав столько», «впечатления, становившиеся невыносимыми», «страшно тревожило», «предчувствовал страшное мучение», «внезапное обессиление и страх», «мучительное сознание своего бессилия», «страдание выразилось в лице ее», «и так мучений довольно», «испугавшись», «вскричал раздражительно», «в мучительной нерешимости», «рассеянно и в тревоге», «с беспокойством», «с отвращением», «угрюмо», «с страданием», «не выдержала и вдруг горько заплакала», «в мрачной тоске». Все эти обозначения однородных психологических примет сконцентрированы на двух с половиной страницах – плотность более чем достаточная, чтобы не только создать, но и предельно сгустить тяжелейшую психологическую атмосферу.

Далее, для воссоздания психологической атмосферы используются детали внешнего, предметного мира, тоже отобранные соответствующим образом и тоже повторяющиеся в своем эмоциональном значении, – это предметы и явления, производящие на душу героев тяжелые, неприятные, болезненные впечатления: «Он... с ненавистью посмотрел на свою каморку. Это была крошечная клетушка, шагов в шесть длиной, имевшая самый жалкий вид с своими желтенькими, пыльными и всюду отставшими от стены обоями, и до того низкая, что чуть-чуть высокому человеку становилось в ней жутко»; «Все было глухо и мертво, как камни, по которым он ступал, – для него мертво, для него одного». Даже те внешние раздражители, которые на обычного человека производят, благоприятное впечатление, болезненно действуют на возбужденную психику героя: «Солнце ярко блеснуло ему в глаза, так что больно стало глядеть, и голова его совсем закружилась»; «Но скоро и эти новые, приятные ощущения перешли в болезненные и раздражающие».

Через весь роман проходит определенная гамма цветов и запахов: раздражающий, угнетающий желтый цвет, в который окрашено все, начиная от стен и кончая человеческими лицами, даже вода в стакане имеет желтоватый оттенок; вонь, несущаяся из подвалов и распивочных. И погода становится средством воссоздания гнетущей психологической атмосферы. «Через весь роман, – пишет В.В. Кожинов, – пройдет атмосфера невыносимой жары, духоты, городской вони, сдавливающих героя, мутящих его сознание до обморока. Это не только атмосфера июльского города, но и атмосфера преступления» .

Необходимо отметить одно свойство психологизма Достоевского, во многом определившее своеобразие его стиля. Это свойство в том, что у него, пожалуй, впервые в русской литературе психологизм стал всеобъемлющей стихией повествования. При всем внимании к внутреннему миру человека у Лермонтова, Л. Толстого, Тургенева и других писателей-психологов в их произведениях все же содержится довольно большое количество фрагментов, не имеющих прямого отношения к изображению психологических процессов: различного рода описания, воспроизведение сюжетной динамики как таковой, не связанные с психологизмом авторские отступления и т.п.; эти формы в повествовании имеют относительную самостоятельность. У Достоевского же во всей структуре повествования нет буквально ни одной детали, ни одного слова, которые не работали бы на психологизм, не служили бы прямому или косвенному воспроизведению внутреннего мира. Объективная действительность в романе как бы не существует сама по себе – она пропущена через призму обостренного восприятия героя. Нарушены привычные соотношения между внешним и внутренним: бытие становится как бы порождением сознания, часто болезненного. События во внешнем мире фиксируются чрезвычайно избирательно: внезапно из их пестроты, которая проходит мимо сознания героя, занятого своими размышлениями, выхватывается лицо, случай, сцена, почему-то вдруг приковавшие внимание персонажа. Эти фрагменты внешнего мира не имеют собственной логики, иногда не имеют ни начала, ни конца, отчего приобретают впечатление призрачности: были они или только представились больному воображению?

Таков загадочный для Раскольникова «человек из-под полу», говорящий ему страшное слово «убивец», – пока Раскольников не вспоминает, кто он и откуда, этот человек кажется ему, каким-то мистическим, как будто не из этого мира. Женщина, бросившаяся в воду, появляется как «дикое и безобразное видение» Раскольникова: «Он почувствовал, что кто-то стал подле него, справа, рядом; он взглянул – и увидел женщину». Откуда и как она подошла, Раскольников, конечно, не заметил, поэтому и возникает впечатление, что не подошла, а просто возникла. Чем закончился эпизод – тоже остается неизвестным: «Народ расходился, полицейские возились еще с утопленницей, кто-то крикнул про контору... Раскольников смотрел на все с странным ощущением равнодушия и безучастия. Ему стало противно». После этого повествование уже полностью переключается на мысли и переживания Раскольникова, женщина исчезает из повествования, как будто ее и не было.

Да и в самом деле, была ли она? Ведь не было же дикой сцены на лестнице, когда Илья Петрович бил хозяйку Раскольникова, – привиделась ему эта сцена; а между тем она описана без всяких указаний на то, что это картинка, рожденная болезненным сознанием, бред, и даже начинается абзац со слов: «Он очнулся». Ведь думает же Раскольников, увидев при пробуждении у своей постели Свидригайлова: «Неужели это – продолжение сна?» Не было и описанной ярко и подробно сцены с пятилетней развратницей – и она привиделась, теперь уже Свидригайлову. Но бредовые видения и реальные картины изображены в романе одинаково достоверно, при помощи одних и тех же приемов. Достоевский часто не предупреждает читателя в начале эпизода, что все последующее – только игра воспаленного сознания, и это вызывает очень сильный художественный эффект: мы как бы переносимся сами в состояние бреда, кошмара, когда нельзя понять, реальность перед нами или картины воображения. От этого и сама реальность становится зыбкой: мы никогда почти не можем быть уверены, что изображенная Достоевским картина не окажется в конце концов только порождением болезненного сознания героя. Между сном, бредом и явью нет резкой границы, потому что эмоциональный тон у видения и реальности один и тот же – герои переходят из кошмарного сновидения в кошмарную действительность.

Сны и видения стали одной из важнейших форм психологического изображения у Достоевского. Нетрудно заметить при этом, что легких или хотя бы нейтральных по настроению снов у его героев не бывает: психологические страдания не только продолжаются во сне, а даже усиливаются, потому что в бессознательном состоянии свободнее проявляется тот ужас, который носят герои в душе.

Чрезвычайно существенна функция, которую выполняют сны в системе психологического изображения: в большинстве случаев они доводят до логического конца «идею» героя, стержень его внутренней жизни, и притом в такой яркой образной форме, что заставляют героя ужаснуться своей «идее» в ее законченном виде. Так, Свидригайлову привиделась в кошмаре пятилетняя проститутка – это оказалось логическим завершением его реального сладострастия, и оно ужасает героя даже во время сна, а ведь Свидригайлов – циник и, кажется, ничему ужаснуться уже вообще не может. Так, Раскольников после своего сна о забитой лошади восклицает: «Да неужели ж, неужели ж, я в самом деле возьму топор, стану бить по голове, размозжу ей череп... буду скользить в липкой теплой крови, взламывать замок, красть и дрожать; прятаться, весь залитый кровью... с топором... Господи, неужели?» Бредовые сны Раскольникова в эпилоге – это квинтэссенция его «идеи», логический ее результат: «право на кровь» и всеобщее разъединение людей оказываются неразрывно связанными.

Достоевский свободно владеет всеми способами и приемами психологического анализа, даже, пожалуй, не отдавая предпочтения, какому-либо из них, а естественно применяя тот или иной в зависимости от конкретных задач. В этом смысле его психологизм, наряду с толстовским, – один из самых разработанных и художественно совершенных.

Остановимся еще на нескольких способах психологического изображения, в которых ярче всего проявилась оригинальность Достоевского-психолога.

Уже говорилось, что повествование у Достоевского сплошь пронизано психологизмом. Однако в структуру художественного текста, кроме повествования, входит у него еще прямая речь героев – диалоги и монологи, каковых необычайно много. Свидетельством того, что психологизм стал абсолютной стилевой доминантой и организующим принципом стиля, служит использование внешней речи для целей психологического изображения. По своему содержанию высказывания героев – это чаще всего психологический анализ. Так, монологи Порфирия Петровича прямо или косвенно объясняют психологические механизмы «убийства по совести»; попутно Порфирий психологически же доказывает, что этого преступления не мог совершить Миколка. Внутренние мотивы преступления дважды пытается объяснить Соне Раскольников. Прочие герои постоянно беседуют именно о внутреннем, уделяя самое минимальное внимание обсуждению даже важнейших событий. Заметим здесь, что взаимный психологический анализ не расходится с авторским, герои строят гипотезы, совпадающие в общем тоне и смысле, но расходящиеся в акцентах и нюансах, что лишний раз подчеркивает относительность знания о внутреннем мире человека, неисчерпаемую глубину его психологического мира.

Достоевский достиг чрезвычайной психологической выразительности внешней речи героев: в самом тоне и строе высказываний уже запечатлено определенное эмоциональное состояние; его воспроизведению помогают и авторские ремарки, указывающие на характер речи. Вот, например, отрывок из монолога Раскольникова во время второй встречи с Соней (его речь характеризуется сбивчивостью и в то же время упрямой сосредоточенностью на какой-то одной идее, параллельными ходами мысли, повторами, незаконченными конструкциями, восклицаниями, обращениями; она ярко изображает определенное эмоциональное состояние):

« – Нет, Соня, это не то! – начал он опять, вдруг поднимая голову, как будто внезапный поворот мыслей поразил и вновь возбудил его, – это не то! А лучше... предположи (да! этак действительно лучше!), предположи, что я самолюбив, завистлив, зол, мерзок, мстителен, ну... и, пожалуй, еще наклонен к сумасг шествию. (Уж пусть все зараз!..) Я вот тебе сказал давеча, что в университете себя содержать не мог. А знаешь ли ты, что я, может, и мог?.. Да я озлился и не захотел. Именно озлился (это слово хорошее!). Я тогда, как паук, в угол забился. Ты ведь была в моей конуре, видела... О, как я ненавидел эту конуру! А все-таки выходить из нее не хотел. Нарочно не хотел!.. Я лучше любил лежать и думать. И все думал... И все такие у меня были сны, странные, разные сны, нечего говорить, какие! Но только тогда начало мне тоже мерещиться, что... Нет, это не так! Я опять не так рассказываю!»

Монолог с двух сторон обрамлен авторским комментарием, указывающим на то, в каком состоянии он произносится: «Глаза его горели лихорадочным огнем. Он почти начинал бредить; беспокойная улыбка бродила на его губах. Сквозь возбужденное состояние духа уже проглядывало страшное бессилие. Соня поняла, как он мучается... И странно он так говорил: как будто и понятно что-то, но...» Это перед монологом, а вот после: «Раскольников, говоря это, хоть и смотрел на Соню, но уже не заботился более: поймет она или нет. Лихорадка вполне охватила его. Он был в каком-то мрачном восторге».

Одно лишь авторское описание неспособно было бы точно обозначить это внутреннее состояние, очень сложное, сочетающее в себе «мрачный восторг», экзальтацию, страшную усталость, стремление объяснить Соне и понять самому, осознание неточности собственных объяснений и т.п. Особенности речи как бы погружают читателя в психологическое состояние героя; темп и ритм монолога становятся сильнейшими средствами психологического изображения, потому что рисуют эмоциональное состояние непосредственно, не аналитически.

Таким образом, не только повествовательная речь, но и вся речевая структура «Преступления и наказания» проникнута психологизмом. Это делает возможными взаимопроникновения и взаимопереходы разных форм речи – внутренней, внешней, повествовательной. Обычно писатель ведет психологическое повествование в форме несобственно-прямой речи, в которую незаметно включаются формы внешнего и внутреннего монолога:

«И вдруг Раскольникову ясно припомнилась вся сцена третьего дня под воротами; он сообразил, что, кроме дворников, там стояло тогда еще несколько человек... Так вот, стало быть, чем разрешился весь этот вчерашний ужас. Всего ужаснее было подумать, что он действительно чуть не погиб, чуть не погубил себя из-за такого ничтожного обстоятельства. Стало быть, кроме найма квартиры и разговоров о крови, этот человек ничего не может рассказать. Стало быть, и у Порфирия тоже нет ничего, ничего, кроме этого бреда, никаких фактов, кроме психологии, которая о двух концах, ничего положительного. Стало быть, если не явится никаких больше фактов (а они не должны уже более являться, не должны, не должны!), то... то что же могут с ним сделать? Чем же могут его обличить окончательно, хоть и арестуют? И, стало быть, Порфирий только теперь, только сейчас узнал о квартире, а до сих пор и не знал».

Первые две фразы отрывка – типичное психологическое повествование от третьего лица, а затем начинается постепенный и незаметный переход этой формы во внутренний монолог, только не зафиксированный кавычками, а поданный в виде несобственно-прямой речи. Сначала возникают слова, характерные для мышления героя, а не повествователя, – они выделены курсивом самим Достоевским. Затем имитируются структурные речевые особенности внутреннего монолога: двойной ход мыслей (обозначенный скобками), отрывочность, паузы, риторические вопросы – все это свойственно внутренней речи вообще, и Раскольникову в частности. Наконец, фраза в скобках – это прямое обращение героя к самому себе, внутренний приказ, здесь образ повествователя уже полностью «растаял». И далее, непонятно почему Раскольников называется в третьем лице: то ли так его называет повествователь, что естественно, то ли сам Раскольников говорит о себе «он», «ему», что тоже нередко во внутренней речи такого типа. Форма несобственно-прямой речи, помимо того что разнообразит повествование, делает его психологически более насыщенным и напряженным – вся речевая ткань произведения оказывается пропитанной внутренним словом героя. Что же касается внешней речи, которая произносится в одиночестве, без слушателей, то она практически равна внутренней – герои обычно сами не замечают, как начинают мыслить вслух. «Вы выходите из дому – еще держите голову прямо, – говорит Свидригайлов Раскольникову. – С двадцати шагов вы уже ее опускаете, руки складываете назад. Вы смотрите и, очевидно, ничего ни пред собою, ни по бокам уже не видите. Наконец, начинаете шевелить губами и разговаривать сами с собой, причем иногда высвобождаете руку и декламируете».

Иногда даже наличие реальных активных собеседников не препятствует Раскольникову говорить вслух с самим собой: так происходит в наиболее напряженные моменты диалогов с Сонечкой, Порфирием, Разумихиным. Из этого ясно, что вся речевая ткань романа Достоевского исключительно психологична.

Очень оригинальны в произведениях Достоевского соотношения психологизма с сюжетностью. Интенсивный психологизм обычно в той или иной степени ослабляет сюжетность, переключая интерес с «подробностей событий на подробности чувства», по выражению Толстого. Однако у Достоевского сюжетность и психологизм в иных отношениях. Сюжет не ослабляется, но полностью подчиняется целям и задачам психологического изображения. Как бы ни были значительны события романа сами по себе, они приобретают смысл и интерес только в психологическом истолковании и наполнении. Поэтому крупные и мелкие события часто, могут уравновешиваться в сознании героя, а тем самым и в композиционной структуре – все зависит от того, какая субъективная важность придается событию, какой психологический подтекст за ним угадывается или подозревается. Так, появление мещанина, назвавшего Раскольникова убийцей, производит на того впечатление сродни впечатлению собственно от убийства; на протяжении довольно длительного времени это событие чрезвычайно занимает и Раскольникова и читателя, а в конечном счете оказывается пустяком, случайностью (с точки зрения сюжета, разумеется). И наоборот, событие, которое могло оказать решающее влияние на судьбу героев, оказывается вовсе не важным, вообще выпадает из их размышлений, а следовательно, и из композиции – так происходит, например, когда Свидригайлов подслушивает разговор Раскольникова с Соней. Раскольников просто выбрасывает это обстоятельство из головы, а ведь, казалось бы, Свидригайлов со своим «фактом» для него куда опаснее, чем тот мещанин с «психологией».

В этих условиях сюжет может строиться сколь угодно динамично и интригующе – он уже не перемещает на себя «центр тяжести» читательского внимания. Получается даже наоборот: сюжеты Достоевского чрезвычайно напряженны, остры, заключают в себе множество внезапных поворотов, – но именно это и усиливает интерес к психологической стороне дела. Острый и динамичный сюжет ставит героев в экстремальные ситуации и тем самым провоцирует их на крайние, поступки и высказывания, до предела обостряет внутреннюю напряженность, заставляет мысль работать интенсивнее, все время подбрасывает герою новые, поражающие его сознание и психику факты и впечатления (так, психологическое напряжение Раскольникова усиливается неожиданным письмом матери, внезапным приездом Свидригайлова, историей семьи Мармеладовых, различными ходами в «игре» Порфирия и т.п.). Немаловажно и то, что крутые сюжетные повороты в романе провоцируют идейно и психологически насыщенные диалоги, исповеди, рефлексию и другие формы психологической речевой активности.

Еще одной своеобразной формой психологического изображения стало у Достоевского использование портретных деталей, причем и здесь, как всегда, он весьма оригинален. Если, по известному выражению, «глаза – это зеркало души», то у Достоевского таким зеркалом гораздо чаще становятся губы – их мимические движения у героев гораздо выразительнее. Любимое мимическое движение – улыбка, усмешка, причем каждый раз иная, соответствующая психологическому состоянию. В эпитетах, проясняющих внутренний смысл этой внешней детали, Достоевский просто неистощим: «подумал со странной улыбкой», «странно усмехаясь», «ядовито улыбнулся», «какое-то новое раздражительное нетерпение проглядывало в этой усмешке», «насмешливая улыбка искривила его губы», «холодно усмехнулся», «прибавил он с осторожною улыбкой», «скривив рот в улыбку», «задумчиво улыбнулся», «напряженно усмехнулся», «неловко усмехнулся», «с нахально-вызывающей усмешкой», «горькая усмешка», «неопределенно улыбаясь», «скривя рот в двусмысленную улыбку», «язвительно улыбнулся», «язвительно и высокомерно улыбнулся», «слабо улыбнулась», «с жесткой усмешкой», «что-то бессильное и недоконченное сказалось в его бледной улыбке», «с грустной улыбкой», «почти надменная улыбка выдавилась на губах его», «злобно усмехнулся», «улыбка его была уже кроткая и грустная», «странная улыбка искривила его лицо, жалкая, печальная, слабая улыбка, улыбка отчаяния», «безобразная, потерянная улыбка выдавилась на его устах»...

Трудно сказать, чему удивляешься больше: тому ли, какое разнообразнейшее содержание может выражать всего лишь одна портретная черта, или же тому, насколько нерадостны все эти улыбки, насколько не соответствуют естественному, первичному смыслу этого мимического движения.

Наконец, отметим еще одну оригинальную форму психологического изображения, которая получила широкое распространение у Достоевского. Как уже отмечалось, психологическая атмосфера в повествовании настолько сгущенна и напряженна, а внимание читателя к внутреннему миру героев настолько прочно, что это дает возможность писателю применять прием полного или частичного умолчания о душевном состоянии героя, – как, например, в следующем случае:

«С минуту они смотрели друг на друга молча. Разумихин всю жизнь помнил эту минуту. Горевший и пристальный взгляд Раскольникова как будто усиливался с каждым мгновением, проницал в его душу, в сознание. Вдруг Разумихин вздрогнул. Что-то странное как будто прошло между ними... Какая-то идея проскользнула, как будто намек; что-то ужасное, безобразное и вдруг понятное с обеих сторон... Разумихин побледнел как мертвец».

Здесь даны лишь самые общие и неопределенные указания на содержание психологических процессов: несколько обычных для Достоевского в таких случаях неопределенных местоимений сконцентрированы в трех строчках. А между тем, несмотря на абстрактность и неопределенность психологических обозначений, эта сцена – одна из выразительнейших в романе. Достоевский не договаривает, умалчивает о самом главном – что «прошло между ними»: то, что внезапно Разумихин понял, что Раскольников убийца, и Раскольников понял, что Разумихин это понял.

Понять-то Разумихин понял, но не хочет он понимать этого, сознательно или подсознательно уходит от ясного понимания. Ну, а что в это мгновение чувствовал Раскольников, – можно, очевидно, только догадываться. Прием умолчания применяется Достоевским именно в такие моменты, когда выявляются самые глубокие пласты психики и внутреннее состояние становится настолько противоречивым, сложным и смутным, что не поддается иным формам изображения. Умолчание намекает на неисчерпаемую душевную глубину, тем самым еще более усиливая психологическое напряжение.

Главные черты уникального психологического стиля Достоевского – предельная сосредоточенность на сложнейших, глубинных пластах внутреннего мира человека, умение захватить читателя изображением напряженнейших душевных состояний, художественное освоение «двух бездн» в душе человека.

Из книги Метафизика пата автора Гиренок Фёдор Иванович

4.12. Преступление эстетики Если красота там, за окном, то нельзя ли ее поселить здесь, рядом со мной. Вот собака. Она тоже была там. Теперь она здесь. Красота, как собака, виляет хвостом.Ее можно приручить. Приручили, и вот она у меня дома. Вот альбом. А вот кассеты.А это лубок.

Из книги Этика: конспект лекций автора Аникин Даниил Александрович

2. Преступление и наказание: этический аспект Одна из тенденций развития этой проблемы состоит в том, что в течение времени меняется субъективное отношение к смертной казни. Сначала общество единодушно признавало необходимость, а также нравственную оправданность

Из книги Этика автора Зубанова Светлана Геннадиевна

50. Преступление и наказание: этический аспект Одна из тенденций развития этой проблемы состоит в том, что в течение времени меняется субъективное отношение к смертной казни. Сначала общество единодушно признавало необходимость, а также нравственную оправданность

НАКАЗАНИЕ Скажу честно: я долго мучался над тем, как определить это слово. Не потому, что смысла не понимаю, а потому, что звучит определение уж больно некрасиво.Мучался, мучался... Красиво не получилось. Получилось вот как.Наказание – это зло, которое мы сознательно

Из книги Ацтеки, майя, инки. Великие царства древней Америки автора Хаген Виктор фон

Из книги Повести о прозе. Размышления и разборы автора Шкловский Виктор Борисович

Из книги Око за око [Этика Ветхого Завета] автора Райт Кристофер Мотив воды в романе Достоевского «Преступление и наказание» В данной работе речь пойдет не о воде как особом типе пространства у Достоевского, хотя такой аспект анализа тоже возможен и интересен, но о воде как мотиве. В связи с этим представляется необходимым, учитывая

Из книги Избранное: Динамика культуры автора Малиновский Бронислав

ПРЕСТУПЛЕНИЕ «Самое важное для биографии великого писателя, великого поэта, - считал Сент-Бёв, - это уловить, осмыслить, подвергнуть анализу всю его личность именно в тот момент, когда более или менее удачное стечение обстоятельств… исторгает из него первый его шедевр.

Из книги Дела давно минувших дней... [Историко-бытовой комментарий к произведениям русской классики XVIII-XIX веков] автора Мещеряков Виктор

Часть вторая. Преступление и наказание в первобытном

Из книги автора

Роман Ф. Достоевского «Преступление и наказание» (1866)

В романе Ф. М. Достоевского "Преступление и наказание" автор рассказывает нам историю бедного жителя Петербурга - гражданина Раскольникова. Родион Романович, совершив преступление, переступил черту закона и за это был сурово наказан. Он прекрасно понимал, что эта идея об убийстве - ужасная и мерзкая, но не мог выкинуть ее из головы. Раскольников много размышлял над задуманным, вследствие чего у него возникали вопросы, на которые ему предстояло ответить. Например, он хотел знать, почему так легко разыскиваются и выдаются почти все преступники. Оказывается, потому, что у них происходило затмение рассудка в тот самый момент, когда он больше всего необходим. Но Раскольников был уверен, что с ним такого не случится, надо было просто поскорее на что-то решиться.

Однако Родион долгое время не мог сделать выбор. На его решение повлияли многие события, происходившие с ним и вокруг него. Первое, что натолкнуло его на эту мысль, был тот ужасный квартал Петербурга, где жил Раскольников, а также его каморка, которая "походила более на шкаф". Каждый раз, когда он бывал на улицах, ему попадалось множество пьяных, которые вызывали "чувство глубочайшего омерзения", а вонь из распивочной сводила его с ума. Вскоре Раскольников пришел к решению, что пора сделать пробу. Он был у старухи, следил за каждым ее действием и одновременно планировал, как это будет происходить. Родион был в тот момент очень взволнован, все эти мысли вызывали у него отвращение, но он не мог не думать об этом.

Второй шаг Раскольникова к преступлению - рассказ о судьбе семьи Мармеладовых. Большое сочувствие у Раскольникова вызывала Соня. Молодая, красивая девушка жертвует своей жизнью ради блага других. Такой же поступок хотела совершить и Дуня - сестра Раскольникова. Выйти замуж за богатого - выход из тяжелого положения, гарантия благополучной жизни для матери и брата. Раскольников был совершенно против брака, он не желал жертв ради него. На этот безумный поступок оказала влияние и та девочка, которую Родион встретил на бульваре, она была пьяна и совершенно беззащитна. Раскольников знал, что причиной всех страданий униженных людей была бедность. Единственным, что могло раз и навсегда прекратить эти страдания, было преступление. Ведь на деньги, которые были у старухи, можно было спасти десятки семейств от нищеты, от гибели, от позора.

Однажды Раскольникову приснился сон: на его глазах Миколка бил лошадь, а он, весь в слезах, жалел ее. Этот сон показал все самое лучшее, человеческое, что есть в Раскольни-кове, а также все его отвращение к преступлению. Родион сознательно шел на это дело, хотя и знал, что не выдержит. Незадолго до преступления он был сам не свой, бледен, слаб. А как он Бога просил: "Господи, покажи мне путь мой, а я отрекаюсь от этой проклятой... мечты моей!" Но, наверное, и Бог не смог помочь ему, такова его судьба. Родион хотел стать Наполеоном - не стал; хотел помочь себе и своей семье - не помог; не хотел испытать теорию - испытал, а взамен получил одни только страдания.

Раскольников считал, что принадлежит к людям "необыкновенным". Оказывается, что он ошибся. "Необыкновенные" люди нарушают законы и их не мучает совесть, а.Раскольни-кову было не под силу терпеть такие мучения, за чем последовало чистосердечное раскаяние и признание своей вины. Так и вышло: черту закона Раскольников смог переступить, а остаться за ней было выше его сил.

В центре романа Ф. М Достоевского “Преступление и наказание” – характер героя шестидесятых годов девятнадцатого века, бедного студента Родиона Раскольникова. Раскольников совершает преступление: убивает старуху – процентщицу и ее сестру, безобидную,...

В романе Ф.М.Достоевского «Преступление и наказание» поставлены сложные социальные, философские, нравственные проблемы: цели и смысла человеческого существования, столкновения идеологии и жизни, преступления и наказания, бунта и смирения, падения личности...

Роман Ф.М.Достоевского был создан в 1866 году. В «Преступлении и наказании» отразилась страшная действительность России середины XIX века. В стране обострились социальные противоречия, революционные организации были разгромлены, крестьянские бунты –...

Один из пяти великих романов Ф. М. Достоевского - “Преступление и наказание” - роман о необычном преступлении. Его сюжет весьма занимателен. Мы знаем, кто является убийцей, но для Достоевского наиболее важным представляется психологическое состояние...

ВВЕДЕНИЕ

Творчество гениального русского писателя Ф.М.Достоевского(1821-1881)никогда не было обделено вниманием ни критиков, ни читателей. Сотни книг, тысячи статей в России, Европе и Америке посвящены философскому истолкованию, художественному анализу произведений Достоевского, истории его жизни и творчества. Этот огромный интерес к творческому наследию писателя весьма закономерен. Достоевский небывало остро поставил коренные моральные, социально-эстетические, психологические проблемы всечеловеческого и вневременного масштаба: о смысле жизни и цели существования личности, о счастье и о цене, которую необходимо платить за него, о душевных скитаниях человека. На постижение тайны человеческого бытия Достоевский потратил всю жизнь.

Герои его произведений - это люди, одержимые идеей, сделавшейся для них страстью,- идеей нигилизма и альтруизма, строительства земного рая и наполеоновской мировой мечты, любви- наваждения и быстрого обогащения. И когда эта единственная мысль достигает крайних пределов, наступает внутренний надрыв в человеке, ведущий к преступлению.

Достоевский сделал очень многих своих героев преступниками - и в уголовном, и в философском смысле слова. Преступник становится интересен Достоевскому тогда, когда в его своевольном преступлении обнаруживается историко-философская или нравственная основа, когда его преступление становится признаком исканий, заблуждений, болезни или кризиса поколений. Все центральные персонажи романов Достоевского преступают или пытаются преступить через объективный, обязательный для всех закон - онтологический, социальный или нравственный.

Но еще с большей силой писателя интересовал человек, кающийся в своем злодеянии, пытающийся через страдание заслужить прощение перед Богом и людьми. В своих произведениях он стремится найти ответ на один вопрос: какое наказание страшней - суд по закону или суд собственной совести? В отечественной литературе не было писателя, в творчестве которого мотив преступления и наказания, а также идея возрождения человека через его полное моральное разрушение играли столь значительную роль.

В романе “Преступление и наказание” (1866г.) происходило становление художественной и нравственной основы концепции преступления и наказания, которая наиболее глубоко реализовалась позднее Достоевским в его лебединой песне, в романе “Братья Карамазовы”, ставшим делом всей его жизни итогом его мыслей и переживаний.

Эта проблема из-за своей глобальности и важности находилась, находится и еще очень долго, на мой взгляд, будет находиться на вершине научного осмысления.

В настоящей работе будут использованы исследовательские монографии видных ученых: М.Гуса, В.Кирпотина, Г.Фридлендера, а также работы В.Зелинского, изданные еще в позапрошлом веке. В них была предпринята одна из первых попыток собрать и обобщить небольшой критический материал, появившейся в печати после первого выхода в свет “Преступления и наказания”.

В данной работе основное внимание уделяется рассмотрению особенностей уголовного и идейно-нравственного содержания мотивов преступления и наказания в романе. Достоевский рассказывает историю грехопадения и воскрешения через страдание. Обращение к этой проблеме определяет и актуальность работы.

Её цель – выявить художественные особенности в изображении преступления и наказания в одноименном романе.

Для достижения указанной цели необходимо решить следующие зада чи:

Выяснить, как реализуется тема преступления и наказания в романе;
Указать и прокомментировать фрагменты романа, в которых нравственное и физическое преступление составляют единый смысловой центр;
Исследовать, как соотносятся между собой преступление и наказание в структуре романа;
Проследить, может ли быть наказание тем лекарством, которое способно вылечить заблудшую душу, или к этому еще должны вести какие-то внутренние процессы.

1. К ИСТОРИИ СОЗДАНИЯ РОМАНА Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО “ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ”

Переход российского общества во второй половине XIX века к капиталистической форме хозяйствования неизбежно повлек за собой разорение деревень, обнищания народа, обострение социальных противоречий и, как следствие, - рост преступности. Поэтому не случайно широкое распространение в литературе этого периода получила тема преступления, раскрытая в романах, повестях, рассказах и драматических произведениях русских писателей. Критерием поступков литературных героев становились христианские заповеди “не убий”, “не укради”, “не прелюбодействуй”, нарушая которые герои совершали преступления и неизбежно вступали в конфликт с обществом: Родион Раскольников (“Преступление и наказание” Ф.М.Достоевского), Позднышев, Никита (“Крейцерова соната” и “Власть тьмы” Л.Н.Толстого), Катерина Измайлова (“Леди Макбет Мценского уезда” Н.С.Лескова) и многие другие.

Одним из первых к проблеме преступления и наказания обратился Достоевский в очерке “Записки из Мёртвого дома” (1862г.). Однако сама природа очерка не позволила писателю глубоко исследовать проблему преступления и наказания, создать развёрнутые психологические типы. Накопившийся очерковый материал требовал своего воплощения в более ёмкой художественной форме. Характерно, что Достоевский был первым, кто обратился к решению такой важной и актуальной проблемы в жанре романа.

Впечатления, вынесенные Достоевским из Омской уголовной тюрьмы, были настолько сильными, что тема преступления и наказания впоследствии получила художественное воплощение почти во всех произведениях писателя.

Знаменательно, что его первый философский и нравственно-психологический роман, созданный на криминальной основе, получает название “Преступление и наказание”. Роман этот был задуман автором ещё на каторге, о чем свидетельствует его письмо брату Михаилу (9 октября 1859 г.): “В декабре я начну роман… Не помнишь ли, я тебе говорил, про одну исповедь-роман, который я хотел писать после всех, говоря, что ещё самому надо пережить… Всё сердце моё с кровью положится в этот роман. Я задумал его на каторге, лежа на нарах, в тяжёлую минуту грусти и саморазложения…” 1 .

Ежедневное общение с обитателями Омской уголовной тюрьмы, знакомство с историями их преступлений, наблюдения над поступками и характерами – всё это, бесспорно, послужило толчком к возникновению замысла романа.

Именно здесь, в остроге, впервые оказавшись лицом к лицу с простыми русскими людьми, вернее, с самыми “худшими” из них, Достоевский познает душу народа и радуется, когда ему удается в этом разряде людей обнаружить “под грубой корой золото”.

Роман-исповедь, задуманный писателем на каторге, должен был проследить путь человека, преступившего природный закон божьей правды и в конце концов пришедшего к раскаянию.

К осуществлению своего замысла автор смог приступить только в 1865 году, находясь в Германии, в Висбадене. Предлагая её в начале сентября 1865 года редактору “Русского вестника” М.Н. Каткову для опубликования, Достоевский так обозначил основные контуры своего будущего произведения: “Это – психологический отчёт одного преступления. Действие современное, в нынешнем году. Молодой человек, исключённый из студентов университета, мещанин по происхождению, и живущий в крайней бедности, по легкомыслию, по шатости в понятиях, поддавшись некоторым странным “недоконченным” идеям, которые носятся в воздухе, решил разом выйти из скверного своего положения.

(1 Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: В 30 т. – Л., 1972-1990. – Т.28. – Кн.1. – С.351. Далее текст цитируется по этому изданию. В скобках указаны номера тома, книги, страницы.)

Он решился убить одну старуху, титулярную советницу, дающую деньги на проценты.

Старуха глупа, больна, жадна, берёт проценты, зла и заедает чужой век, мучая у себя в работницах младшую сестру. “Она не годна”, “для чего она живёт?”, “полезна ли она хоть кому-нибудь?” и т.д. – эти вопросы сбивают с толку молодого человека. Он решает убить её, обобрать, с тем чтобы сделать счастливую свою мать, живущую в уезде, избавить сестру, живущую в компаньонках помещичьего семейства, - от притязаний, грозящих её гибелью, докончить курс, ехать за границу и потом жить всю жизнь быть честным, твёрдым, неуклонным в исполнении “гуманного долга к человечеству”, чем уже конечно “загладиться преступление”. … Почти месяц он проводит после того до окончательной катастрофы. Никаких… подозрений нет и не может быть. Тут-то и развёртывается весь психологический процесс преступления. Неразрешимые вопросы встают перед убийцею, неподозреваемые и неожиданные чувства мучают его сердце. Божия правда, земной закон берёт своё, и он сам кончает тем, что принужден на себя донести. Принуждён, чтоб хотя погибнуть на каторге, но примкнуть опять к людям; чувство разомкнутости и разъединенности с человечеством, которое он ощутил тотчас же по совершении преступления, замучило его. Закон правды и человеческая природа взяли своё. Преступник сам решает принять муки, чтоб искупить своё дело.

В повести моей есть, таким образом, кроме того, намёк на ту мысль, что налагаемое юридическое наказание за преступление гораздо меньше устрашает преступника, чем думают законодатели, отчасти потому, что он и сам его нравственно требует.

Это видел я даже на самых неразвитых людях, на самой грубой случайности. Выразить мне это хотелось именно на развитом, на нового поколения человеке, чтобы ярче и осязательнее видна мысль…”.

В 1863 году в Москве несколько революционно настроенных молодых людей, преимущественно студентов, создали группу, известную под именем “ишутинской”. Её руководитель Н.А. Ишутин, сын небогатого купца, обладал характером твердым, волевым, был хорошим конспиратором. Основная цель созданной группы состояла в том, чтобы построить государство на социалистических началах. Одним из методов борьбы за переустройство общества предполагался метод индивидуального террора. Для этого была создана особо законспирированная группа “Ад”. 4 апреля 1866 года один из участников “Ада” Дмитрий Каракозов стрелял в царя.

В сентябре 1865 года газета “Голос” публиковала отчет по делу об убийстве купеческим сыном Герасимом Чистовым двух пожилых женщин - кухарки и прачки – с целью ограбления. Орудием убийства послужил топор. В сентябре – октябре та же газета сообщала об убийстве французского подданного Бека, дававшего деньги под ручные залоги, и его помощницы Леонтьевой. Убийцей был девятнадцатилетний грузинский князь Микеладзе, “развитой, с хорошими наклонностями” (как и будущий герой романа).

Бесспорно, публикуемые криминальные истории в какой-то мере повлияли на процесс создания романа “Преступление и наказание”, и некоторые частные детали их органично вписались в художественную ткань произведения. В 1866 года, когда публиковались первые главы романа “Преступление и наказания” студент московского университета Данилов убил ростовщика Попова и его служаку Марию Нордман с целью ограбления.

Действительность давала Достоевскому представителей двух этих типов в современной писателю молодежи, но он своим творческим воображением создал нечто совсем особое – идейного убийцу, действующего по теории, которая в чистом виде не была ни революционной в духе Ишутина, ни буржуазно-корыстолюбивой на манер Данилова.

Роман Белоусов видит одним из прототипов Родиона Раскольникова французского преступника ХIХ века Пьера Ласенера. Он был вором, занимался подлогами, играл в азартные игры, дезертировал из армии, сражался на дуэлях и, наконец, стал убийцей. Он убивал без малейшего угрызения совести и сожаления, без страха. Пока шёл суд, он разыгрывал из себя “идейного” убийцу и перед эшафотом принял позу преследуемого обществом страдальца, пытался выдать себя за борца с несправедливым обществом, жертвой которого он стал.

2. ОТ ИДЕИ К ДЕЛУ, ИЛИ УБИЙСТВО, СОВЕРШЕННОЕ “БЫВШИМ СТУДЕНТОМ”

В этом мире начинается история Раскольникова. Мы застаём Раскольникова в романе угрюмым, мрачным, мнительным, скрытым, ничем не интересующимся из того, чем интересуются все окружающиеся, и в то же время, гордым, даже надменным – “ужасно высоко себя ценит и, кажется, не без некоторого права на то”. Однако это только одна сторона личности Раскольникова. Разумихин говорит, что “точно в нём два противоположных характера поочередно сменяются” . В нём много достоинств, он великодушен, добр, отзывчив, он в высокой степени способен любить – мать, сестру, детей; до рокового замысла хотел жениться, движимый необычным чувством: “Она больная такая девочка была… Совсем хворая; нищим любила подавать и о монастыре всё мечтала… Дурнушка такая… собой. Право, не знаю, за что я к ней тогда привязался, - вспоминает Раскольников, - кажется за то, что всегда больная… Будь она ещё хромая, аль горбатая, я бы, кажется, еще больше её полюбил… (Он задумчиво улыбнулся.) Так… какой-то бред весенний был…”.

В первой любви Раскольникова раскрывается очень важная для него черта: он не столько искал счастья, сколько хотел дать счастье, даже в упоении весеннего бреда. Такова была его натура, – гордость и даже надменность не мешали ему быть в иных случаях гуманным и самоотверженным.

Раскольников – разночинец, обедневший дворянин, ничем не обеспеченный, не имеющий ни недвижимости, ни капитала. Раскольников приехал в Петербург учиться, чтобы, закончив университет, добиться положения в обществе, сильно менявшемся под воздействием буржуазных реформ Александра II. Учиться ему приходилось на медные деньги, на крохи, которые могла уделять ему мать из нищенской пенсии, да на собственные скудный заработок от случайных уроков. Но самое главное – даже успешное окончание университета не гарантировало полного и тем более скорого благополучия, необходимого ему не только для себя, но и для сохранения здоровья матери и ограждения чести сестры.

В романе точно обозначены суммы, которыми оперировал Раскольников, - это копейки в буквальном смысле слова, медь, а не серебро, три рубля в этой юдоли являлись уже якорем спасения.

Мы знаем великолепный Петербург, воспетый в торжественных и бессмертных стихах Пушкина. И Пушкин писал о социальных контрастах, терзавших Северную Пальмиру. Однако Пушкин ещё не придавал теневой стороне блистательной столицы империи первостепенного значения. Достоевский произвёл полный переворот в художественном изображении Петербурга. Он вспоминает о дворцах, башнях и садах пышной столицы только для того, чтобы сильнее оттенить бедность и страдание, зависть и ропот нищего Петербурга.

Раскольников, ещё до убийства, забрёл однажды из района на Сенной, где он жил, на Острова. “Тут не было ни духоты, ни вони, ни распивочных. Но скоро и эти новые, приятные ощущения перешли в болезненные и раздражающие. Иногда он останавливался перед какою-нибудь изукрашенною в зелени дачей, смотрел в ограду, видел вдали, на балконах и на террасах разряженных женщин и бегающих в саду детей. Особенно занимали его цветы; он на них всегда дольше смотрел, встречались ему тоже пышные коляски, наездники и наездницы… Он остановился и пересчитал все деньги; оказалось около тридцати копеек… Проходя мимо одного съестного заведения, вроде харчевни… он выпил рюмку водки и съел с какой-то начинкой пирог…”.

Великолепный Петербург был рядом, но он видел его только мельком, как заманчивый мираж в пустыне; сам он не мог выбиться из духоты, толкотни, вони, “столь известной каждому петербуржцу, не имеющему возможности нанять дачу”. Смрадные распивочные, оборванные пьяные, озабоченный, спешащий люд, серый отвратительный и грустный колорит улиц рождали в Раскольникове “чувство глубочайшего омерзения”.

Раскольников принадлежал к жертвам Петербурга. Он не мог и не хотел утешиться ролью камня, положенного в фундамент величественного здания. Он роптал, он не мог забыть о себе и о своих близких, скорбь и сострадание переросли в гнев, он сжимал кулаки и жаждал перемен.

Да, он был в тисках бедности, сжавший железной хваткой не только его самого, но и его мать и сестру, но так как он был развит, образован, то думал над своим положением и попадал всё больше в разряд обуреваемых “каинскими” настроениями.

Раскольников – индивидуальность очень яркая. Он привлекателен, наделен выдающимися способностями. Будучи ещё только студентом, он написал статью на философско-криминалистическую тему, напечатанную и замеченную. Раскольников независим, не хочет быть никому обязанным, но он во власти жестоких обстоятельств, совладать с которыми оказывается ему не под силу. “Он задавлен бедностью”, задолжал всем, заложил за гроши последние имевшиеся у него вещички, квартирная хозяйка перестала ему отпускать кушанье, и он сидел без обедов. Раскольников голодал, он обносился, обтрепался так, что ему уже нельзя было показываться на люди, а, следовательно, он не мог уже искать заработка, не мог бы взять урок, если бы он подвернулся: “без сапог нельзя детей учить”.

Мать и сестра любили Родиона Раскольникова страстно, и сам он был предан им беспредельно. Чтобы поддержать Родиона, сестра его Дуня поступила гувернанткой в семью Свидригайлова, взяла вперед сто рублей; шестьдесят из них она послала Роде, но продержаться на них он всё же не смог. Свидригайлов покусился на невинность Дуни, и она вынуждена была оставить место. Чистота и правота её вскоре были признаны, но практического выхода она всё же не могла найти: по-прежнему нищета стояла у порога перед ней и матерью, по-прежнему она не в состоянии была чем-либо помочь бесценному Роде, которому неизбежно предстояло бросить университет. В безвыходном своём положении Дуня приняла “предложение руки и сердца” Лужина, почти откровенно покупавшего его. Дуня шла на этот брак, как иные бросаются в омут, шла не ради себя, а ради брата.

Своё положение Раскольников мог ещё вынести, но предстоящий брак сестры с Лужиным окончательно лишил его душевного равновесия.

Раскольников был настолько интеллектуально и нравственно развит, что не мог отделить судьбы своих близких от судьбы остального мира. Раскольников жил в мире и чувствовал своё место в мире. Мир был враждебен, но обойти его стороной нельзя было, всё в мире цеплялось одно за другое, каждая клеточка зависела в нем от общего течения дел. Он понимал: чтобы изменить свою личную судьбу, судьбу матери и сестры, ему надо изменить весь существующий миропорядок.

Герой Достоевского противопоставлял себя окружающему миру - и восстал против него, но опять же в одиночку и по своей собственной, им самим выработанной программе.

Трагедия личности раскрывается в романе как трагедия общества, в котором “некуда пойти человеку”, даже способному и гуманному.

Три эпизода романа предельно обнажают перед Раскольниковым меру страданий человечества и, восприняты как личное оскорбление, толкают его на решительный шаг. В бедном, захудалом трактире на окраине Петербурга слышит Раскольников трагическую историю одной семьи. Чиновник Мармеладов рассказывает о том, как гордая красавица Катерина Ивановна, оставшись одна с тремя детьми после первого мужа, “плача, рыдая и руки ломая”,пошла за вдовца и пропойцу, потому что “некуда больше идти”; о том, как его “единоутробная дочь” Соня, чистая и невинная девушка, вынуждена была ради чахоточной мачехи, ради детей малолетних пойти по жёлтому билету. А он, Мармеладов, “лежал при сём пьяненький” и беспомощный.

“Ну, кто же, такого, как я, пожалеет? Ась? Жаль вам теперь меня, сударь, аль нет?” – обращается Мармеладов к Раскольникову.

Нужно и должно жалеть человека, всякого человека? – так ставит вопрос Достоевский рассказом Мармеладова. Сострадание и жалость или протест против страдания – эти мотивы сопровождают тему преступления и наказания в романе.

Раскольников способен “пожалеть”. Почти инстинктивно, под впечатлением непосредственного сострадания, оставляет он на окошке в комнате Мармеладовых свои последние деньги.

Но можно ли помочь жалостью? – где-то подспудно таиться в нём эта мысль. Самопожертвование Сони и собственное сострадание вызывает у Раскольникова презрительное раздумье о роде людском: “Ай да Соня! Какой колодезь, однако ж, сумели выкопать! И пользуются! Вот ведь пользуются же! И привыкли. Поплакали и привыкли. Ко всему-то подлец-человек привыкает!”.

Естественные гуманные побуждения, размышления над страданиями людей приводят Раскольникова лишь к эгоистическому самоутверждению: нет никаких преград перед ним, нет той силы, которая заставила бы его отказаться от задуманного.

Встреча с Мармеладовым, отвлекая на некоторое время Раскольникова от мрачных мыслей о “деле”, затем ещё больше усиливает его тоску, отчуждение от людей и убеждает в правильности принятого решения.

Участь Сони приобретает в его глазах символическое значение. “Сонечка, Сонечка Мармеладова, вечная Сонечка, пока мир стоит”, - думает он о судьбе другой жертвы общества – своей сестры.

Известие о решении Дуни выйти замуж за Лужина “как громом в него ударило”. До сих пор Раскольников мог лелеять свою “дикую фантастическую мечту”, оттачивая свою казуистику, подбадривать себя на “дело”, к которому внутренне не способен. Теперь Раскольников очутился в положении Мармеладова, когда принятие жертвы равносильно подлости. Вот почему он размышляет так категорично: “Во что бы ни стало надо решиться, хоть на что-нибудь или…

Или отказаться от жизни совсем! – вскричал он в исступлении, - послушно принять судьбу, как она есть, раз навсегда, и задушить в себе всё, отказавшись от всякого права действовать, жить и любить!”.

“Тварь ли я дрожащая, или право имею?” – скажет позднее Раскольников. Право называться человеком – вот что отстаивает герой Достоевского ценой преступления.

В преступлении Раскольникова слиты воедино и эгоистическое самоутверждение индивидуалиста, и демократически оправданный протест личности против всеобщего бесправия и унижения. Очень сложное, противоречивое явление запечатлел Достоевский в образе своего героя. Не только материальная нужда, но и понятия о человеческом достоинстве толкают бывшего студента к преступлению.

И ещё раз – третий – испытывает Достоевский Раскольникова и с новой стороны ставит перед ним вопрос о “Сонечкином жребии” - встреча на бульваре с обманутой девушкой заставляют Раскольникова задуматься о судьбе ей подобных.

“Очнется, поплачет, потом мать узнает… Сначала прибьёт, а потом высечет, больно и с позором, пожалуй и сгонит… и начнет шмыгать моя девочка туда да сюда… Потом тотчас больница…Ну а там… а там опять больница… вино… кабаки… и ещё больница… года через два-три - калека…”.

Правда, существует и “научное” объяснение происходящему: “Тьфу! А пусть! Это, говорят, так и следует. Такой процент, говорят, должен уходить каждый год куда-то… к черту, должно быть, чтоб остальных освежать и им не мешать” .

Но не может Раскольников успокоиться на “проценте”. Это тоже похоже на подлость, только прикрытую “славными, научными, такими успокоительными словечками”. “А что коль и Дунечка как-нибудь в процент попадёт!.. Не в тот, так в другой?..”.

Социальная сторона романа была высоко оценена демократической критикой. В статье “Борьба за жизнь” Д. Писарев, проанализировав роман, пришёл к выводу, что “Раскольников совершает свое преступление не совсем так, как совершил бы его безграмотный горемыка; но он совершает его потому же, почему совершил бы его любой безграмотный горемыка. Бедность в обоих случаях является главной побудительной причиной”.

Однако Достоевский анализирует тему преступления не только как социальную, но и как нравственную и философскую. Бедность – не единственная причина преступления Раскольникова. Нищета и бесправие породили трагедию сознания, теоретические заблуждения которые ускорили решительную развязку.

Уже в первой части романа упоминается о статье Раскольникова, в которой дан анализ “психологического состояния преступника”. От лица героя Достоевский обобщил здесь психологические наблюдения, которыми к тому времени располагала судебная медицина: преступник “в момент преступления подвергается какому-то упадку воли и рассудка”. Это состояние охватывает человека “подобно болезни, развивается постепенно… продолжается в том же виде в самый момент преступления… затем проходит, так же как проходит всякая болезнь”.

Раскольников убеждён, что “с ним лично, в его деле, не может быть подобных болезненных переворотов… единственно по той причине, что задуманное им – “не преступление…”. Психологические переживания героя полностью соответствуют его теоретическим соображениям о состоянии преступника: он то и дело теряет волю и рассудок, действует как будто в бреду.

По мере выяснения сюжетной тайны дорисовывается и характер героя. Не только слабый, безвольный человек, запутавшийся в тяжелых обстоятельствах жизни, но и сознательный сторонник философии силы, новоявленный “кандидат в Наполеоны”,- таким постепенно представляет перед нами Раскольников. То, что до преступления прорывалось лишь намеком в размышлениях героя, - его нравственные и философские воззрения – теперь становятся предметом непосредственного изображения.

В третьей части романа Достоевский снова возвращается к статье Раскольникова. Но на этот раз речь идет не о психологических наблюдениях, а о некой “идее”, “пропущенной намеком в конце статьи”. На квартире судебного следователя Порфирия Раскольников, по существу, излагает свои основные воззрения на природу человеческого общества.

Главная мысль статьи состоит в том, что “люди, по закону природы, разделяются вообще на два разряда: на низший (обыкновенный), то есть, так сказать, на материал, служащий единственно для зарождения себе подобных, и собственно на людей, то есть имеющих дар или талант сказать в среде своей новой слово”. “Первый разряд” - “люди по натуре своей консервативные, чинные, живут в послушании и любят быть послушными”. В этом послушании – их назначение. “Второй разряд, все преступают закон, разрушители, или склонные к тому, судя по способностям”. Преступления этих людей разнообразны, большей частью они требуют “разрушения настоящего во имя лучшего”. “Но если ему надо, для своей идеи, перешагнуть хотя бы и через труп, через кровь, то он внутри себя, по совести, может… дать себе разрешение перешагнуть, через кровь…”.

Исследователи установили, что такая классификация человечества могла быть подсказана Раскольникову книгой Наполеона III “Жизнь Юлия Цезаря”, в предисловии к которой автор отстаивал состоятельность политических идей бонапартизма, защищая права так называемой “сильной личности” нарушить нравственные нормы, обязательные для всех людей. Героя Достоевского и до преступления отличал гордый, презрительный взгляд на людей. Теперь же он окончательно расколол (на это значение его фамилии первым обратил внимание поэт-символист и философ Вячеслав Иванов) свою связь с людьми, поставил себя вне человеческого общества и его нравственных законов.

Отсюда начинается двойственность мотивов преступления Достоевского. В.Кирпотин говорит об убийстве, совершенном героем Достоевского, опираясь на принцип механического сложения и-и: Раскольников отважился на злодеяние и из желания уврачевать раны человечества, и из желания одного себя поставить над человечеством.

И. Гливенко полагал, что Достоевский руководствовался двумя основными идеями, “художественным воплощением или выразителем которых осталось одно и то же лицо. Схематически это можно изобразить так:

Раскольников, убивающий для того, чтобы вывести из тяжёлого положения себя и семью, и благодаря этому стать достойным гражданином и делать массу добра, и страдающий оттого, что он убил.

Раскольников, убивающий для того, чтобы убедиться, что он из числа людей, могущих беззаконно “преступить”, и страдающий оттого, что он раскаивается в убийстве”.

Если основные мотивы преступления дополнить фактами общественной жизни, то их число увеличивается.

Так, Ю. Борев пишет о “многослойном” их обосновании.

“Мотивы преступления Раскольникова сложны и многослойны, - отмечает он. – Прежде всего это бедность… Во-вторых, Раскольников хочет… решить для себя вопрос: кто он – тварь дрожащая или Наполеон. И, наконец, в-третьих, Раскольников хочет решить проблему, можно ли, преступив законы враждебного человеку общества, прийти к счастью… Стремясь художественно доказать свою концепцию, Достоевский и выдвигает тройственный характер мотивировки преступления Раскольникова. Автор всё время подменяет один мотив другим…”.

Но, несмотря на двойственность, множественность причин преступления Раскольникова, суть всех их сводится к следующему: с одной стороны, Раскольников убивает, чтобы уврачевать раны сестры, Мармеладова и даже всего человечества, с другой стороны, герой Достоевского убивает, чтобы выяснить тварь ли он дрожащая или власть имеющий.

3. “НАКАЗАНИЕ МОЁ БОЛЬШЕ, НЕЖЕЛИ СНЕСТИ МОЖНО…”

Когда Раскольников полагал, что может соединить в себе абсолютную и всеобъемлющую власть Наполеона с назначением Мессии, он утверждался в мысли, что нашёл свою оригинальную идею и что убийство ростовщицы явится той пробой, в которой он докажет и правоту своей идеи, и возможность её реализации. Тогда он готов был продолжить начатый бой и вести его до победного конца. Но у теории героя Достоевского есть свой, исключительный акцент – “разрешение крови по совести ”, что гораздо страшнее, “чем официальное разрешение кровь проливать”. Именно этот теоретический вывод Раскольникова опровергает Достоевский, сосредоточив внимание на проблеме совести преступника, которая должна стать в конце концов его наказанием.

В последнем, предсмертном номере “Дневника писателя” Достоевский в связи с толкованием образа пушкинской Татьяны ставит следующий вопрос: “Но какое может быть счастье, если оно основано на чужом несчастье? Позвольте, представьте, что вы сами возводите здание судьбы человеческой с целью осчастливить людей, дать им, наконец, мир и покой? И вот, представьте себе тоже, что для этого необходимо и неминуемо надо замучить всего только лишь одного человеческое существо… Согласитесь ли вы быть архитектором такого здания на этом условии? Вот вопрос. И можете ли вы допустить хоть на минуту идею, что люди, для которых вы строили это здание, согласились бы сами принять от вас такое счастье, если в фундаменте его заложено страдание, положим, хоть и ничтожного существа, но безжалостно и несправедливо замученного, и, приняв это счастье, остаться навеки счастливым?”.

В сформулированном таким образом вопросе заключена вся трагическая суть романа “Преступление и наказание”. Когда жизнь поставила Раскольникова перед возможностью купить себе счастье ценой несчастья Дуни, он вознегодовал, он осудил Дуню, несмотря на то, что она приносила на алтарь его благополучия не чужую, а собственную жизнь. Когда Раскольникову представилась возможность эксперимента, пробы, имеющей всеобщее, всемирное значение, он сказал: да, да можно положить в основание будущей гармонии насильственную смерть ничтожного существа, обременяющего землю и мучающего себе подобных.

Раскольников замыслил стать Наполеоном и Мессией, и тираном, и благодетелем человечества, единым пастырем, направляющим всё стадо страхом и насилием к благой цели. Если б ему удалась проба, если убийство Алёны Ивановны повлекло за собой добрые и только добрые последствия, он счёл бы свою идею доказанной. Однако предпринятая Раскольниковым проба доказала, что Наполеон и Мессия в одном лице несовместимы, что тиран и благодетель рода человеческого в одном лице несоединимы, что замышленный им путь спасения не только не может выдержать суда совести, но и не ведёт к предположенному результату.

В этом-то и заключается главная идея романа, такова главная историко-философская цель, к которой Достоевский уверенной рукой вёл своё историческое повествование.

Раскольников хотел привести мир к справедливости, он и сам хотел жить, и других хотел ввести в царство Божие на земле, в новый Иерусалим.

Он мечтал использовать искомую им грандиозную власть, не стесняемую никакими “предрассудками”, чтобы осчастливить массы, чтобы дать счастье таким, как Лизавета. Но с первых же шагов на его наполеоновском пути оказалась именно Лизавета, пусть первоначально в качестве неудобного свидетеля. Кроткая, тихая Лизавета самим фактом своего присутствия при убийстве грозила приостановить весь поход в самом начале, ликвидировать его идею в зародыше; Лизавета, во имя которой Раскольников поднял топор, стала для него ближайшим и роковым препятствием: надлежало немедленно, без раздумий и колебаний, или сдаться, или идти дальше, а чтобы идти дальше, неизбежно было убить Лизавету, на что и решился герой.

Когда Раскольников отождествлял себя с Наполеоном, он вспоминал только об убийстве Алёны Ивановны и оправдывал своё злодеяние. Когда Раскольников отождествлял себя с Мессией, он вспоминал Лизавету и не мог оправдать это убийство. Раскольников выступил в поход, чтобы принести униженным и оскорблённым добро, а он со второго шага стал делать зло тем, кого хотел спасти и облагодетельствовать. Совершив преступление, Раскольников захотел возвыситься над всеми. Да, он поднялся на горную вершину, откуда люди кажутся потревоженными муравьями, и задохнулся. Теперь ему только “воздуху надо, воздуху, воздуху!”; “всем человекам надобно воздуху, воздуху, воздуху-с… Прежде всего!”.

Раскольникову нужна отдушина, хотя бы один человек, с которым он мог разделить тоску одиночества, перестать чувствовать себя затравленным зверем. Этим человеком оказалась Соня.

Соня – ярчайшее доказательство того, что человечество нуждается в спасении. Страшный удел Сони Мармеладовой – одна из причин философского бунта Раскольникова, но Соня не признаёт и даже отрицает раскольниковский принцип поведения. Она “переступила” по велению другого идеала, а, стало быть, их дороги разные. Столкнув в философском споре Раскольникова и Соню, Достоевский ещё глубже раскрывает ошибочную индивидуалистическую позицию героя. Именно в откровенных беседах с Соней окончательно происходит крушение идеи Раскольникова. Она отвергает его мораль индивидуалистического бунта, его стремление “свободы и власти над всем муравейником”. Соня, которая, по мнению Раскольникова, могла бы стать его оправданием и “исходом”, становится окончательным приговором преступлению “бывшего студента” и его теории.

Образ Сони имеет важное значение для понимания идейной концепции романа, недаром в процессе работы характеристика героини значительно усложнилась. Первоначально Достоевский придавал этому персонажу несколько другое значение. Он намеривался показать дочь чиновника “промышляющей” по бульварам и даже думал вывести её как “простое и забитое существо. А лучше грязную и пьяную с рыбой”.

В романе не осталось и следа от этой грубой уличной девицы, хотя сохранена вся страшная проза жизни. Перед нами глубоко идеальный образ русской женщины, способной к подлинному нравственному подвигу. В Соне живёт неистребимое человеческое, личное зерно – любовь социальная, любовь к ближнему, и любовь женская – к Раскольникову.

В характере Сони было что-то, что поднимало её над нищетой и страданием, делало существом высшего порядка. Это хорошо понимал Мармеладов. Рассказывая, как Соня “своими руками” ему вынесла на похмелье последние тридцать копеек, он замечает: “ничего не сказала, только молча на меня посмотрела… Так не на земле, а там… о людях тоскуют, плачут, а не укоряют, не укоряют”.

Соня понимает и прощает своего ничтожного отца и больную мачеху, виновных в её горькой доле. К ним у неё в душе не может быть зла и ненависти. “Вы ничего, ничего не знаете… Это такая несчастная, ах какая несчастная!” – говорит Соня Раскольникову о Катерине Ивановне. “Несчастная” на языке Сони – значит достойная сострадания и любви.

Мечущегося Раскольникова притягивает к себе эта ощутимая цельность и сила чувств Сони. Внутренний мир девушки для него неразрешимая загадка: “как этакий позор и такая низость” её общественного положения “рядом с другими противоположными и святыми чувствами совмещаются”. Справедливее было бы “прямо головой в воду”, - думает он. “Ненасытимое сострадание”, безграничное самопожертвование ради близких – вот что удерживает Соню от отчаяния, помогает сохранить душевную чистоту. Сострадание Сони опирается на принципы поведения, недоступные пониманию Раскольникова, - смирение и веру в “божий промысел”.

Стремясь доказать свою правоту и добиться безоговорочного признания своей идеи, Раскольников спрашивает Соню: “Если бы вдруг всё это на ваше решение отдали: тому или тем жить на свете, то есть Лужину ли жить и делать мерзости, или умирать Катерине Ивановне? То как бы вы решили: кому из них умереть?”.

Человек имеет право решать, кому жить, кому умереть, – это принцип Раскольникова.

“Как может случиться, чтоб это от моего ответа зависело? И кто меня тут судьёй поставил: кому жить, кому не жить?..”. “Ведь я божьего промысла знать не могу…” – отвечает она. Человек может располагать только собой принести в жертву только себя – вот ответ Сони и принцип её жизненного поведения.

У смирения Сони тот же источник, что и у бунта Раскольникова, – боль от страдания.

В романе есть два решающих поворотных пункта. Один – претворение идеи Раскольникова в кровавую действительность, другой – начало крушения, признание, что кровь Лизаветы была не случайностью, а необходимым следствием убийства процентщицы. Сознание начавшегося крушения было столь невыносимо, что Раскольников почувствовал на мгновение ненависть к Соне, которая была сама любовь, которую он любил и чей приговор означал для него протест всех тех, во имя которых он начал свой поход. И здесь роли меняются: Соня становится сильнее Раскольникова. Раскольников с его идеей оказался сам порождением неправедного мира, сам оказался нуждающимся в искуплении и спасении. Раскольников ещё не отказался от своей идеи, он ещё не сдался, он ещё в каторгу, может быть, не хочет, но он уже не претендент на роль владыки мира, а нуждающийся в помощи человек: “Давно уже незнакомое ему чувство хлынуло в его душу и разом размягчило её. Он не сопротивлялся ему: две слезы выкатились из его глаз и повисли на его ресницах.

Так не оставишь меня, Соня? – говорил он чуть не с надеждой смотря на неё.
- Нет, нет; никогда и нигде! – вскрикнула Соня…”.

Чтобы удержаться на высоте своей идеи, Раскольникову надо было быть одному. Но один он не мог быть. Но вот оказалось, что между ним и людьми легла незримая, неодолимая черта. Раскольников убил для людей, а между ним и людьми развернулась пропасть – и одиночество оказалось более ужасным, чем страх.

Раньше самого Раскольникова это поняла Соня: “А жить-то, жить-то как будешь? Жить-то с чем будешь? – восклицала Соня. – Ну как же, как же без человека-то прожить!..”.

Мёртвый холод воцарился в душе Раскольникова. Все стали ему невыносимы, “новое, почти непреодолимое ощущение овладело им всё более и более почти с каждой минутой, это было какое-то бесконечное, почти физическое, отвращение ко всему встречавшемуся и окружающему, упорное, злобное, ненавистное. Ему гадки были все встречные, - гадки были их лица, походка, движения. Просто наплевал бы на кого-нибудь, укусил бы, кажется, если бы кто-нибудь с ним заговорил…”.

Таким образом, еще до ареста и суда Раскольников оказался в своём одиночестве как бы в тюремной камере, хуже, чем в тюремной камере, - в нравственной изоляции от всех, близких и далёких.

Раскольникову было физически тесно и душно в его ужасном жилье, в его каморке, похожей на шкаф или сундук. Но ещё тесней или душней было ему в его нравственном сундуке. И настоящее наказание Раскольникова – не каторжные работы, к которым он приговорён судом, а его нравственные страдания и муки.

Достоевский через психологически достоверное изображение терзаний Раскольникова стремиться убедить читателей и своего героя, что человек не вошь, не тварь дрожащая. И Раскольникову, чтобы выбраться из порочного круга страха и бесконечного одиночества, ничего больше не остаётся, как принять призыв Сони – “страдание принять и искупить себя им”.

Однако поначалу Раскольников не ищет на каторге ни исправления, ни страдания: он не верит в благость страдания и убеждён в узаконенном лицемерии общества: “А любопытно, - думает он, неужели в эти будущие пятнадцать-двадцать лет так уж смирится душа моя, что я с благоговением буду хныкать перед людьми, называя себя ко всякому слову разбойником? Да, именно, именно! Для этого-то они и ссылают меня теперь, этого-то им и надобно… Вот они снуют все по улице взад и вперёд, и ведь всякий-то из них подлец и разбойник по натуре своей; хуже всего – идиот! А попробуй обойти меня ссылкой, и все они взбесятся от благородного негодования!”.

Бунт Раскольникова, несомненно, находит отклик и в душе писателя. Ибо он сам был в положении человека, приговорённого к смертной казни, не каявшегося ни на эшафоте, ни в каторжной тюрьме, где был “приравнен к ворам и убийцам”.

Но из каторги Достоевский вынес веру в идею смирения гордого человека перед народным страданиями. Писатель убеждал себя и других: “Смирись, гордый человек, и узришь новую жизнь”. Такой путь проходит и его герой. Исправление Раскольникова, его преодоление духовного отчуждения от людей Достоевский перенёс в эпилог романа.

Мотив отвержения звучит, нарастая, в основном корпусе романа, но там он не получил полного развития. Раскольников оправдывал убийство Алёны Ивановны счастьем, которое он принесёт таким, как Лизавета. Но он не остановился перед тем, чтобы убить и Лизавету. Если Алёна Ивановна вне народа, то Лизавета – из народа, она сама народ. Но Лизавета – это не предел. Раскольников согласен был отправить на каторгу вместо себя простодушного Миколку, существо, родственное по социальной и нравственной природе всё той же Лизавете. Раскольников готов был убить мещанина, нутром почувствовавшего в нём убийцу, а мещанин – тот же народ, только городской.

Раскольников не мог и не хотел считаться ни с мнениями, ни с интересами масс, людей из народа. И наоборот – народ не понимал Раскольникова, что особенно ярко выступает в сцене покаяния на площади. Народ принял Раскольникова за пьяного и отнесся к покаянию его как к пародии.

В эпилоге же наглядно выступила отчужденность Раскольникова от народа.

Ни приговор, ни кандалы, ни принудительная работа не могли навести мостков между Раскольниковым и каторжанами, между Раскольниковым и народом. Раскольникова удивляла “та страшная, та непроходимая пропасть, которая лежала между ним и всем этим людом. Казалось, он и они были разных наций. Он и они смотрели друг на друга недоверчиво и неприязненно. Он знал и понимал общие причины такого разъединения; но никогда не допускал прежде, чтобы эти причины были на самом деле так глубоки и сильны…Его же самого не любили и избегали все. Его даже стали под конец ненавидеть – почему? Он не знал того. Презирали его, смеялись над ним, смеялись над его преступлением те, которые были гораздо его преступнее.

Ты барин! – говорили ему. – Тебе ли было с топором ходить; не барское вовсе дело”.

Идея, лежащая в основе его убийства, не была народной идеей, она была направлена против народа, она превращала Раскольникова в чужака.

Выходцы из низов, убийцы по нужде, по обстоятельствам, по социальным условиям чувствовали это инстинктивно – и ни при каких условиях не принимали Раскольникова в свою среду, в то время как Соню каторжане сразу полюбили и признали своей.

Раскольников провозгласил свою идею, он попытался её осуществить – мир узнал его идею, но остался таким же, каким он был до раскольниковской “пробы”. И этот мир он видит в новом вещем сне.

Герою Достоевского грезилось, “будто весь мир осуждён в жертву какой-то страшной, неслыханной и невиданной моровой язве, идущей из глубин Азии на Европу. Все должны были погибнуть, кроме некоторых, весьма немногих избранных, появились какие-то новые микроскопические существа, вселявшиеся в тела людей. Но эти существа были духи, одарённые умом и волей. Люди, принявшие их в себя, становились тотчас же бесноватыми, сумасшедшими. Но никогда, никогда люди не считали себя такими умными и непоколебимыми в истине, как считали заражённые… Целые селения, целые города и народы заражались и сумасшествовали… Люди убивали друг друга в какой-то бессмысленной злобе… Все и всё погибало. Язва росла и подвигалась дальше и дальше. Спастись во всём мире могли только несколько человек, это были чистые и избранные, предназначенные начать новый род людей и новую жизнь, обновить и очистить землю, но никто не слыхал их слова и голоса”.

Во сне Раскольникова в трансформированном виде предстало всё то, что он думал о страшном мире, с его распадением, разъединением, с его гордыней и его несчастиями, с его социальным неравенством и тщетными поисками выхода.

В.Я. Кирпотин предполагал, что в основе заключительного сна Раскольникова лежит известный фрагмент Евангелия: когда Иисус сидел на горе Елеонской, к нему приступили ученики и стали расспрашивать, когда кончится старый век и начнётся новый и что является знаком пришествия Мессии. Иисус ответил: “… услышите о воинах и военных слухах. Смотрите, не ужасайтесь: ибо надлежит всему тому быть. Но это ещё не конец: ибо восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам, всё же это – начало болезней… и тогда соблазнятся многие и друг друга будут предавать, и возненавидят друг друга, и многие лжепророки восстанут, и прельстят многих; и, по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь; претерпевший же до конца спасётся”.

“Претерпевший до конца спасётся” – таким претерпевшим до конца в эпилоге и оказался Раскольников. В апогее мучивших его бредов сердце его “пронзила” любовь к Соне: “как это случилось, он и сам не знал, но вдруг что-то как бы подхватило его и как бы бросило к её ногам… Они оба были бледны и худы; но в этих больных и бледных лицах уже сияла заря обновлённого будущего, полного воскресения в новую жизнь. Их воскресила любовь, сердце одного заключало бесконечные источники жизни для сердца другого”.

Проблема, над которой бился герой Достоевского, - как освободить человека от страданий? – оказалась в романе нерешенной. Мир нелегко и непросто изменить даже претенденту в Наполеоны, в Мессии, в сверхчеловеки. Достоевский это понял и, рассказывая о нравственном наказании своего героя, отверг воплощённый в Раскольникове метод индивидуалистического протеста.

Однако писатель вовсе не призывал склониться перед “ликом мира сего”. Достоевский “расшатывал” приспособленческое отношение к нему, правда, не предлагая никакой активной программы действий. Но автор “Преступления и наказания” не терял надежды на воплощение мечты о добре и справедливости. Если ответ на вопрос о том, как надо переустроить мир, не найден, надо продолжать искать.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Достоевский – писатель, познавший человека глубже, чем кто-либо. Мало, кто знал так много о бессмертной тайне души. В произведениях Достоевского душа – это смятение, священный хаос, мучительные поиски истины, Бога.

Он пристально изучает внутренний мир людей, живущих в ненормально устроенном обществе, обнажает глубины человеческой души, заглядывая в её самые потаённые уголки, детально изображает зигзаги, трагические заблуждения больного сознания.

В центре внимания романиста – страстные искания героев, пытающихся разобраться в “предвечных вопросах”, волнующих сердца многих людей: почему одни, умные, добрые, благородные, должны влачить жалкое существование, в то время как другие, ничтожные, подлые, глупые, живут в роскоши и довольстве? Почему страдают невинные дети? Как изменить этот порядок? Кто такой человек – “тварь дрожащая” или владыка мира, “право имеющий” преступить моральные устои? Не могущий ничего или всемогущий, презревший людские законы и творящий свои?

В погоне за истиной герои Достоевского очень часто не знают удержу. Они могут погубить себя и самолично лишить жизни другого человека. Именно преступление как высший акт человеческого своеволия станет основным сюжетным стержнем романа “Преступление и наказание”.

Причину преступных деяний своего героя писатель видит в том, что они “в Бога не веруют, в Христа не веруют”. Нравственный кризис, переживаемый человечеством ХIХ столетия, есть кризис религиозный, повергший душу во мрак “мирской злобы”.

Грех убийства, по Достоевскому, вторичен. Преступление Раскольникова – это игнорирование христианских заповедей. Человек, который смог преступить эти заповеди, по религиозным понятиям способен на всё: Раскольников совершает первое, главное преступление перед Богом, второе – убийство – перед людьми, причем как следствие первого.

Но роман “Преступление и наказание” – это не просто история о преступлении, но ещё и произведение, посвященное тому, как долго и трудно идёт через страдания и ошибки мятущаяся человеческая душа к постижению истины, открывая для себя единственно возможный закон человеческих отношений – закон любви.

В романе “Преступление и наказание” тема преступления и наказания сопровождается напряжёнными диалогами идей, ведущимися автором и героями. Их цель – обретение истины, которая не может принадлежать одному человеку: она является достоянием всех и раскрывается каждому в опыте его страданий и мучительных духовных поисков, в постоянном движении к совершенству.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ:

Достоевский, Ф.М. Полн. собр. соч. [Текст]: в 30-ти т. / Ф.М. Достоевский. - Л., 1972-1990.

Белов, С.В. Роман Ф.М. Достоевского “Преступление и наказание” [Текст] / С.В. Белов. – Л., 1979.
Бореев, Ю.Б. О трагическом [Текст] / Ю.Б. Бореев. – М., 1961.
Гус, М.С. Идеи и образы Ф.М. Достоевского [Текст] / М.С. Гус. – М., 1971.
Кирпотин, В.Я. Разочарование и крушение Родиона Раскольникова [Текст] / В.Я. Кирпотин. – М., 1970.
Критические комментарии к сочинениям Ф.М. Достоевского [Текст] / В.А. Зеленский. – М., 1901.
Писарев, Д. И. Борьба за жизнь [Текст] / Д.И. Писарев // Полн. собр. соч.: В 6-ти Т. – М., 1901.

Альми, И.Л. Об одном из источников замысла романа “Преступление и наказание” [Текст] / И.Л. Альми // Литература в школе. – 2001. - №5. – С. 16-18.
Белоусов, Р. Пьер Ласенер и Родион Раскольников [Текст] / Р. Белоусов // Литературная учёба. – 1980. - №4. – С.190-194.
Гливенко, И.И. Раскольников и Достоевский [Текст] / И.И. Гливенко // Печать и революция. – 1926. - №4. – С. 70-82.
Кунарев, А.А. Родион Романович Раскольников, или Тайна “бывшего студента” / А.А. Кунарев // Русский язык. – 2002. - №1. – С. 59-64.
Мурашова, О.А. Тема греха и наказания, или “Психологический отчёт одного преступления” [Текст] / О.А. Мурашова // Литература в школе. – 2006. - №9. – С. 18-21.
Прокурова, Н.С. “Человек заслуживает своё счастье и всегда страдание” [Текст] / Н.С. Прокурова // Литература в школе. – 2001. - №5. – С.13-15
Чернец, Л.В. Н.Н. Страхов и Д.И. Писарев о мотивах преступления Раскольникова [Текст] / Л.В. Чернец // Русская словесность. – 1995. - №1. – С.31-36.

Преступление и наказание Родиона Раскольникова

Центральным героем романа Ф М. Достоевского "Преступление и наказание" является Родион Раскольников. Именно он совершает в произведении преступление, именно на него обрушивается наказание, что и составило основное содержание романа. Я долго думал над чем, каковы причины совершенного этим героем преступления. И вот мои соображения.

Герой Достоевского отличается огромной восприимчивостью. Блуждая по Петербургу, он видит страшные картины жизни большого города и страдания людей в нем. Он убеждается в том, что люди не могут найти выхода из социального туника. Невыносимо тяжкая жизнь тружеников, обреченных на нищету, унижения, пьянство, проституцию и гибель, потрясает его.

Достоевский передал это с таким горячим, взволнованным сочувствием, что роман стал безжалостным приговором обществу, основанному на социальной несправедливости. Встреча с Мармеладовым, а также с Соней, вынужденной убить свою молодость и продавать себя, чтобы не умерла с голоду ее семья, рождает в душе главного героя стремление к бунту. Раскольников становится своеобразным мстителем за поруганных и обездоленных людей. Горячо воспринятые им людские страдания по-особому раскрываются в символическом сне Раскольникова из V главы романа, где рисуется зверское избиение лошади, вырастающее в картину величайших человеческих мук.

Другой причиной совершенно! и преступления является безысходность собственного положения Раскольникова. Студент юридического факультета, Раскольников настолько "задавлен бедностью", что принужден оставить университет, ибо ему нечем платить за обучение. Это озлобляет героя. Он тянется к знаниям, он ищет приложения своих способностей, хочет радоваться земному, существованию. "Я и сам жить хочу", - говорит он.

Бедность и унижения Раскольникова, естественно, усиливают его протест. Интересно в этом плане сравнение Раскольникова с Германом из "Пиковой дамы" Пушкина. Тот тоже идет на убийство старухи. Но между ними есть существенная разница. Если целью Германа становится получение богатства, то Раскольников менее всего стремится к этому. Примечательно, что он не воспользовался взятыми деньгами и ценностями старухи-процентщицы, хотя тоже намеревался поправить свое бедственное положение.

Также причиной совершенною убийства становятся бедствия близких и родных Раскольникова, людей, живших вне Петербурга. Он получил от матери, Пульхерии Александровны, письмо, из которого узнает об оскорблениях, перенесенных его сестрой Дуней в доме Свидригайлова, и о се решении выйти замуж за Лужина, чтобы этой жертвой спасти от неминуемых несчастий мать и брата. Родион не может принять этой жертвы. Он говорит сестре и матери: "Не хочу я вашей жертвы, Дунечка, не хочу, мамаша! Не бывать тому, пока я жив, не бывать, не бывать!" Но Раскольников в то же время не может помочь ни им, ни себе. И эго снова осложняет конфликт Раскольникова с окружающим его миром.

Но есть еще одна, весьма немаловажная причина, толкнувшая Раскольникова на преступление. Это его теория, философская идея, которая оправдывает преступления вообще. Суть её доносится до читателя сначала в статье героя, затем в его размышлениях и, наконец, в спорах с Порфирием Петровичем.

Что же это за идея? Герой романа убежден, что все люди разделяются на два разряда: на низший (людей обыкновенных), то есть на материал, служащий для зарождения себе подобных, и высший, то есть людей необыкновенных, имеющих дар или талант сказать в среде своей новое слово. "Обыкновенные люди - это те, которые живут в послушании, это "твари дрожащие", которые обязаны быть послушными и достойными презрения. "Необыкновенные" люди - разрушители. Это сильные люди. От имеют право преступить закон, молчаливо принятый большинством, а значит - перешагивать через трупы, через кровь. К этой категории людей относятся Ликург, Солон, Наполеон. Они не останавливаются перед жертвами, насилием и кровью. Мир так устроен, что происходит попрание "тварей дрожащих" Наполеонами. Раскольников не случайно обращается к фигуре Наполеона, поскольку именно Бонапарт не останавливался перед гибелью многих и многих тысяч людей. Он жертвовал множеством жизней, стремясь достигнуть своей цели.

Эту теорию Раскольников и пытается применить по отношению к самому себе, желая выявить свое собственное место в жизни. Отсюда его признание Соне: "Мне надо было узнать тогда... вошь ли я, как все, или человек? Смогу ли я переступить или не смогу? Осмелюсь ли нагнуться и взять или нет? Тварь ли я дрожащая или право имею?". Применив эту теорию к себе, Раскольников намеревается сначала опробовать ее, провести эксперимент, а затем широко воплотить в реальную действительность. Это поможет, по мнению героя, помимо всего, утвердить себя. Об этом он говорит так: "Вот что: я хотел Наполеоном сделаться, оттого и убивал..."

Наконец, отметим последнюю причину. Раскольников намерен решить еще и проблему нравственную: можно ли, преступив законы враждебного человеку общества, прийти к счастью?

Итак, герой совершил убийство "по теории". И тут начались мучительные страдания Раскольникова. Трагедия его оказалась в том, что он, согласно теории, хочет действовать по принципу "все дозволено", но в сердце его живет огонь жертвенной любви к людям. Теория Раскольникова и его поступок сближает его с негодяем Лужиным и злодеем Свидригайловым, отчего Родион страдает безмерно.

Трагедия Раскольникова усиливается потому, что теория, которая, как он надеялся, выведет его из тупика, завела его в самый беспросветный из всех возможных тупиков. Он чувствует полную отгороженность от мира и людей, не может более находиться с матерью и сестрой, не радуется природе. Родион понимает несостоятельность своей теории "сильного человека".

Окончательное становление героя на путь покаяния и искупления совершается по дороге в контору, где ему предстоит сделать страшное признание. Он все еще терзается сомнениями. Прерывистый внутренний монолог, полный самоупреков, свидетельствует и распаде личности на части, одна из которых совершает поступки, другая их оценивает, третья выносит приговор, четвертая следит за собственными мыслями. Неожиданно Раскольников сталкивается с нищенкой, просящей милостыню. Подавая ей последний пятак, он слышит обычный в таких случаях ответ: "Сохрани тебя Бог!" Но для него этот ответ наполнен глубоким смыслом.

Герой вспоминает совет Сони: "Поди на перекресток, поклонись народу, поцелуй землю, потому что ты и пред ней согрешил, и скажи всему миру вслух: "Я убийца!" И Раскольников идет на Сенную площадь, где встает перед всем миром на колени и совершает очистительный обряд целования земли. Происходит мгновенный переход из душевного состояния раздробленности в состояние внутреннего единства личности. Родион спокойно относится к насмешкам и пересудам толпы, он испытывает чувство наслаждения и счастья. Все, что происходит в эти минуты ясности, происходит "раз навсегда".

Достоевский-психолог раскрыл трагедию Раскольникова, все стороны его душевной драмы, безмерность его страданий. Писатель привел своего героя к покаянию и нравственному очищению. Очень чутко, во многом пророчески понял Достоевский роль идей общественной жизни. Великий русский писатель показал всем, что с идеями нельзя шутить. Они могут быть как благотворными, так и разрушительными для человека и общества в целом.

Возможно, будет полезно почитать: