Обезглавленная любовница Петра I (2 фото). «любезный друг петруша» интимная жизнь петра великого Двойные стандарты Петра I и измена жены

День берет своё начало, а вместе с ним и Великий русский царь начинает планировать свою поездку за пределы государства Российского. Царь долго обдумывал причину, по которой он должен уехать. И тут внезапно вернулся его тайный агент и доложил ему обо всём, что видел он. Петру первому всё очень понравилось, и он даже придумал причину своего отъезда. Для всех свои подчиненных он ехал за новыми технологиями, но на самом деле ему просто надоело сидеть дома и долгими вечерами вязать носки. Снарядив экспедицию, которая состояла из него одного, так как это дело трудное и опасное. Царь был не промах и добрался до Европы за два дня на самолёте компании «Пегас туристик». Первым делом он забронировал себе номер в гостинице и решил осмотреться. Много всего сразу заинтересовало его и немецкое пиво, и итальянская пицца и даже английский чай, но единственное, что повергло его в ужас это французские лапки, ну или не совсем французские, а точнее совсем не французские, а лягушачьи. Прожил он в Европе не долго. Пришло время обратно возвращаться. А технологий то новых и нет совсем. Но когда выходил Петр из метро ему уличный торговец всучил целый пакет невесть чего. И пошел Великий Царь домой с этим мешком, ибо в самолет его с ним не пустили, а за багаж ему нечем было расплачиваться. Долго шел царь и остановился он у одного африканского племени. И решил он их всех с мылом помыть, но не отмылись афроамериканцы от своего естественного цвета кожи. Плюнул он на них и пошел с миром дальше. В этот раз он сделал привал на обед. Смотрит в мешок и думает, что же с этим делать? И стал он картошку друг о друга тереть, да так тер, что руки аж задымились и разомкнув их он увидел её. Да именно её, картошку фри. Поняв всю гениальность своего изобретения, Петр первый с гордостью продолжил нести мешок с картошкой. Ласково он называл ее картошечка. Придя домой в Россию матушку, он увидел, как сильно она отличается от Европы. Ни одного кафе, ни одной гостиницы. И поэтому он решил пойти сразу домой. Наутро его подданные пришли к нему в покои. Перед ними предстала такая картина. Великий русский царь спал в обнимку с мешком в каких-то непонятных лохмотьях. Будить они его не стали. Проснувшись к обеду, он почувствовал голод и холод. И сразу понял, что он в России. Положив свою любимую картошечку на кровать, он решил переодеться. Надев пижаму и ночной колпак. Спустившись в гостиную, где его ждали слуги,он торжественно объявил о своём приезде из Европы. Подданные начали расспрашивать его о технологиях заморских. Он сразу, взлетел в свою комнату, как молодой чайка. И с блаженной улыбкой вернулся с мешком картошки. Впоследствии он рассказал о технике приготовления картошки фри. Но он ещё не знал, что против него готовиться заговор…

Глава 3. Любовные похождения отца.
Петр рано стал мужчиной, получив уроки любви на дворе материнской усадьбы. В распоряжении царевича были многочисленные дворовые девушки, прачки, скотницы и другие прислужницы, и его ранние мужские утехи не тревожили мать – она их приветствовала и даже потакала ему. На дворе все решалось просто, он был хозяин, и все подчинялось ему. Что происходило с бедняжками, его не интересовало – все проблемы решала мать. Позже он стал завсегдатаем кабаков и других злачных мест, посещая их «для пития и блудства. Петр «держать себя с дамами» не умел и не придавал ухаживанию и «обхождению» никакого значения.

В Немецкой слободе иностранки произвели на него огромное впечатление. Женщины сами проявляли свою благосклонность к нему. Сначала он попал в объятия Модесты Монс. Молодой Петр был привлекателен, и он оказался в кругу женщин, часто подталкиваемых мужьями или своими отцами, надеявшимся получить от юного государя какие-либо преференции в их деятельности. Среди них оказались дочь ювелира Батгихера и пылкая Елена Фадермрехт. Ее имя сохранилось в истории благодаря письмам, которые она писала царю, когда тот отправлялся в военные походы, называя его «свет мой дорогой, мой обожаемый, чернобровенький, черноглазенький». В среде респектабельных людей Немецкой слободы проявленное внимание царем к супруге или дочери почиталось за милость.

Чтобы образумить 17-летнего сына, Наталья Кирилловна решила женить его на Евдокии Лопухиной, дочери окольничего. Петр не возражал, и 27 января 1689 г. была сыграна свадьба. Однако менее чем через месяц Петр покинул жену и уехал на несколько дней на Плещеево озеро.
В то время, когда страной правила его мать, Наталья Кирилловна, Петр занимался своими потешными полками, ботиком на озере, а временами предавался загулу: пил запойно, курил, дрался, запускал «огненные потехи», менял во время оргий случайных женщин. Недаром лейб-медик Вильбуа говорил, что «в теле его величества сидит, должно быть, целый легион бесов сладострастия». Женщина, по его понятиям, предназначена для его любовных утех. И он привык решать нахлынувшее вожделение грубо и бесцеремонно.
В семье купца Монс он обратил внимание на младшую дочь Анну. Через несколько месяцев он изменил свое отношение к ней - с обычного, грубого, на уважительное, и вместо дешевых подарков стал вручать дорогие презенты. Известно, что у Анны был миниатюрный портрет государя, украшенный алмазами на сумму в 1 тыс. руб. Для Анны царь выстроил за казенные деньги каменный дом в два этажа и 8 окон в Немецкой слободе, вблизи новой лютеранской церкви. Петр платил Анне и ее матери ежегодный пансион в 708 руб. Жена знала об увлечении мужа немецкими девками с самого начала - слухи в Москве переносились мгновенно, но изменить что-либо в поведении мужа не смогла.
Проявление особых чувств к Анне Монс никак не влияло на его отношения к другим женщинам, - он никоим образом не пытался себя сдерживать, и любое вспыхнувшее желание удовлетворял немедленно. Петр не отличался особенной взыскательностью, внешний вид женщины для него не имел значения. Он лишь как бы был только исполнителем возникших у него возбуждений. А испуганные вниманием государя женщины были вынуждены не сопротивляться, не перечить, смиренно переносить истязание и унижение – царь был волен казнить или миловать. А каким он был жестоким, когда кто-то выступал против его воли, знали все. И оставаться без головы не хотели. Терпели и мужья, и отцы, про себя повторяя: «Так надо. Терпи!»
Во время пребывания в Париже в 1716 г. в Версале Петр «заперся с тут же взятой им девкой, которой он доказал свою удаль в апартаментах госпожи де Ментенон. Затем он отослал ее, подарив два экю, и хвастался герцогу Орлеанскому своими подвигами в выражениях, которые можно привести только по-латыни». Слух об оргиях в королевском дворце достиг госпожи де Ментенон, она записала. «Мне передают, что царь повсюду таскает за собой публичную женщину, к великому скандалу Версаля, Трианона и Марли».
В записях князя Голицына встречается невероятный случай драки царя с садовником, которому пришлось отгонять монарха граблями от крестьянки, которой он мешал работать. Как заслуживающую особое внимание Голицын привел историю с купеческой дочерью, которая, чтобы избавиться от любовных преследований Петра, была вынуждена бежать из родительского дома и скрываться долго в лесу. Такие явления были крайне редкими, поэтому князь их привел в своих записях.
Среди множества простолюдинок, которых Петр и не вспоминал, в рассказах о похождениях Петра упоминаются конкретные лица из приближенного ко двору круга.
Дочери стольника Арсеньева, Дарья и Варвара, были определены в подруги к сестре Петра, Натальи Алексеевне. Горбунья Варвара была удивительно смышленой, а смазливая Дарья - легкомысленной. Франц (Никита Петрович) Вильбуа, который горбатую Варвару считал дурнушкой, описал сцену, свидетелем которой он был: «Петр любил все необыкновенное. За обедом он сказал Варваре: «Не думаю, чтобы кто-нибудь пленился тобою, бедная Варя, ты слишком дурна; но я не дам тебе умереть, не испытавши любви». Время от времени Петр одаривал то одну, то другую сестру своим вниманием. В дальнейшем Петр привлек в круг «девиц» Меньшикова. Девицы писали им письма, ждали встреч, просили разрешения приехать повидаться то в Воронеж, то в Нарву, то в новую столицу Петербург. И когда возникала потребность, их вызывали. Позже Петр приказал Меншикову поселить девиц Арсеньевых в его московском доме вместе с сестрами Светлейшего князя - Анисьей и Анной, а затем к ним присоединилась Екатерина Веселевская (Скавронская) с дочерями Анной и Елизаветой.
Сохранилось свидетельство посланника прусского короля барона Пельница: «Царь побежал навстречу герцогине Мекленбургской, нежно обнял ее и увлек в комнату, где растянулся на канапе, не закрыв двери и не обращая внимания на оставшихся в приемной, ни даже на герцога Мекленбургского, предался, не стесняясь, выражению своей необузданной страсти». Какие отношения связывали Петра с дочерью его единокровного брата Екатериной Иоанновной говорить не принято. Но из заявления барона следует, что это связь была долгой, и, наверное, из-за этих отношений племянница Екатерина долго оставалась при Петре, и он выдал ее только, когда ей исполнилось 25 лет. Видимо, эти отношения были причиной ссор и побоев Екатерины ее мужем герцогом.
После венчания с Екатериной (Мартой Скавронской), родившей ему 11 детей, Петр не изменился, его вожделения не уменьшались. В 1713 г. при дворе Екатерины Алексеевны появилась новая камер-фрейлина Марья Даниловна Гамильтон, внучка Артамона Матвеева, приемного отца Натальи Нарышкиной, матери Петра. Стройная, красивая девушка понравилась супруге царя, Екатерине Алексеевне, ее пригласили ко двору. Фрейлина Гамильтон отличалась на редкость веселым и бойким характером. Петр усмотрел в ней «такие дарования, на которые не мог не воззреть с вожделением», обратил внимание на юную фрейлину и пригласил ее в свои покои. Мария стала любовницей русского самодержца, а он немедленно вписал ее в «постельный реестр». В периоды, когда царь отвлекался на других женщин, Мария не оставалась одна, ее любовником стал царский денщик Иван Орлов, для которого она воровала деньги и бриллианты у императрицы. В 1716 г. во дворце нашли тело мертвого младенца, завернутое в одеяло. Начался розыск и допросы. Вышли на денщика Орлова, он признался, что «Мария не раз вытравляла ребенка, совершая ужасный, смертный грех, и что он, Иван, дескать, к этим грязным делам вовсе не причастен». Следствие над девицей Гамильтон затянулось на четыре месяца. Марию пытали, и она призналась, что была виновна в детоубийстве, когда умерщвляла недоношенных детей «еще во чреве», а последнего, родившегося ребенка, задушила собственными руками. Свидетельницей убийства младенца стала горничная Катерина Терповская, которая подтвердила все сказанное фрейлиной. Вышел указ, подписанный государем: «Девку Марью Гамонтову, что она с Иваном Орловым жила блудно и была от того брюхата трижды и двух ребенков лекарствам и из себя вытравила, а третьего удавила и отбросила, за такое ее душегубство, а также она же у царицы госуда¬рыни Екатерины Алексеевны крала алмазные вещи и золотые чер¬вонцы казнить смертию».
14 марта 1718 г. двадцатипятилетнюю Марию Гамильтон подвели к плахе. Петр подошел к ней, обнял, поцеловал в лоб, затем что-то шепнул палачу. Многие подумали, что он отменил казнь. Палач, взмахнув топором, отрубил голову, которая покатилась по помосту. Царь поднял голову, поцеловал в губы, затем стал объяснять присутствующим строение этой части человеческого тела. «Окончив лекцию, он прикоснулся губами к поблекшим устам, принимавшим от него когда-то иные поцелуи, потом уронил голову, и, перекрестившись, ушел». Говорили, что ребенок, задушенный Марией, был от Петра, и тот, зная эту тайну, не мог простить любовнице убийство своего сына.
Еще одним серьезным увлечением Петра называли Евдокию Чернышеву, дочь Ивана Ивановича Ржевского и Дарьи Гавриловны Соковниной. Это была дочь одного из первых приверженцев Петра, из семьи старинного, знаменитого рода Татищевых. Мать ее получила известность как первая князь-игуменья «всешутейского собора». Она вовлекла дочь в развлечения и оргии этого собора. Пятнадцатилетней девочкой Авдотья оказалась на ложе царя, а через год в 1710 г. Петр отдал ее замуж за своего любимца полковника Григория Петровича Чернышева (при молодом Петре служил денщиком) и держал ее при себе. Она родила четырех дочерей и трех сыновей и утверждала, что их отцом был Петр. Евдокия получила от царя в приданое 4 тысячи душ крестьян. Ее сыновьям Петр Великий жаловал «на зубок» деньги и деревни, так что очень скоро семейство Чернышевых стало весьма состоятельным. В 1713 г. Григорий Чернышев был пожалован в генерал-майоры.
Настасья Петровна Голицына, урожденная княжна Прозоровская, по рождению принадлежала к высшему слою московского общества. Участвовала во всех забавах Петра I, в том числе и в деятельности «всепьянейшего собора». Много пила, умела шутить и была крайне острой на язык. По воле Петра она была шутихой Екатерины I, и приходо-расходные книги пестрят упоминаниями имени княгини Голицыной: «Будучи в Ревеле дано по приказу господина вице-адмирала Настасье Голицыной, что ее по рукам били, 10 червонных» (1715); «В Шверине царское величество пожаловало княгине Настасье Голицыной за вытье 20 червонных» (1716); «1722 год. Настасье Голицыной за то, что она перед их величеством плакала, 15 червонных». Отношения с Петром I у нее были довольно своеобразны. В переписке с царем называла его «батюшкой», свои письма Голицына подписывала «дочь ваша», Петр называл ее «дочерью» или «дочкой-бочкой» (возможно, намекая на ее размеры или на способности к питью). Их «высоким отношениям» не вредило то, что для царя она была «дурой или сумасшедшей». «Она часто ела за столом вместе с царем, и он бросал ей в голову остатки из своей тарелки». В 1718 г она привлекалась к следствию по делу царевича Алексея, была приговорена к ссылке на прядильный двор. Наказание Петр заменил на битье батогами. В 1718 г. она сменила Дарью Ржевскую на посту княгини-игуменьи (сам царь при этом считался в соборе всего-навсего «дьяконом»). В ходе различного рода мероприятий, проводимых этим своеобразным собором, А.П. Голицыной приходилось наравне с мужчинами участвовать в различных ритуалах «всешутейшего собора», в том числе бурных застольях, попойках и оргиях. Постаревший отец П.И. Прозоровский в 1719 г. подарил свое имение Черемушки дочери (барский дом и усадьба сохранились, на территории размещается «Институт теоретической физики»)
Зимой 1721 г. начался роман царя с двадцатилетней Марией Кантемир, дочери валахского князя Дмитрия Кантимира, союзника Петра по турецкой кампании 1711 г. Князь лишился своих владений и находился в Петербурге, ожидая обещанное вознаграждение. Он надеялся получить его с помощью своей дочери, роман которой с государем бурно развивался. В 1722 г. Петр отправился в персидскую кампанию: из Москвы в Нижний Новгород, Казань и Астрахань. Царя сопровождала его супруга Екатерина и Мария (вместе с отцом), которая была вынуждена остаться в Астрахани с мачехой и младшим братом Антиохом, так как была беременна. После смерти маленького Петра Петровича (в 1719 г) наследника у Петра не было, и все были уверены, что если княжна Кантемир подарит императору сына, то он, не колеблясь, поспешит избавиться от второй жены так же точно, как избавился от первой. «В случае рождения сына у княгини, царица опасается развода с нею и брака с любовницею, по наущению Валахского князя» (депеша французского посла Кампредона, 8 июня 1722 г). Майков подробно описал произошедшую в Астрахани историю: «Пока происходила эта экспедиция, в Астрахани, на государевом рыбном дворе, где было отведено помещение для Кантемирова семейства, совершилось издалека подготовленное темное дело. Княжна Мария преждевременно разрешилась недоношенным младенцем. Есть известие, что эти роды были искусственно ускорены мерами, которые принял врач Поликала.< > Теперь супруга Петра могла быть покойна; опасность, которой она боялась, была устранена». Когда осенью 1724 г. Екатерина увлеклась Виллемом Монсом, связь разочарованного женой Петра с Марией возобновилась, но к несчастью Марии Кантемир в январе 1725 г. Петр скончался.
На ассамблеях, которые были учреждены по царскому указу от 1718 г, царь обратил внимание на бойко владеющую французским языком молодую графиню Марию Андреевну Матвееву, дочь действительного тайного советника графа Андрея Матвеева, по отцовской линии приходившейся внучкой боярину Артамону Матвееву. Ее отец служил послом в Вене и Гааге до 1710 г. Судя по всему, государь не остался равнодушен к прелестям бойкой девицы и к ее «жантильному политесу». Великий князь Николай Михайлович отмечал, что молодая графиня «занимала первое место среди любовниц великого императора, он любил Марию Андреевну до конца жизни и даже ревновал ее, что случалось с ним нечасто». По словам Карабанова: «Петр І не только имел большое расположение к М. А. Матвеевой, но и ревновал ее к другим до того, что однажды даже наказал ее собственноручно за слишком смелое обращение с кем-то другим и пригрозил ей, что выдаст ее замуж за человека, который сумеет держать её в строгости и не позволит ей иметь любовников, кроме него одного».
В 19-летнем возрасте, в 1720 г, Мария была выдана Петром замуж за денщика царя Александра Ивановича Румянцева, недавно отличившегося в сыске по делу царевича Алексея. Брак девятнадцатилетней дочери с безродным сыном стольника не мог порадовать властного вельможу графа Андрея Матвеева, единственного сына ближнего боярина Артамона Матвеева и Евдокии Григорьевны Гамильтон. Именно в доме Матвеевых воспитывалась мать Петра I, именно в этом доме Матвеев организовал встречу своей воспитанницы с царем Алексеем Михайловичем, именно благодаря ему состоялась свадьба матери Петра с отцом, а затем именно в его доме нашли убежище от разъяренных стрельцов Лев Кириллович Нарышкин и другие родственники царевича Петра. Царь был многим обязан этой высокопоставленной семье. Вельможу нисколько не утешало, что дочь занимала первое место среди любовниц Петра. В ноябре 1721 г. Мария родила дочь Екатерину (муж отсутствовал дома более года с 9-го августа 1720 г., вел переговоры в Швеции). Чтобы умилостивить графа, Петр 30-го августа 1721 г., на праздновании подписания Ништадтского произвел Румянцева в бригадиры и пожаловал жениху «немалые деревни». Молодожены поселились в доме на Красном канале в Петербурге. В 1724 г Румянцев был произведен в генерал-майоры и отправлен чрезвычайным послом в Константинополь, где находился больше года, командовал всеми русскими войсками в Прикаспийских землях, а затем вел переговоры по установлению границ между Россией и Турцией и по решению спорных земельных вопросов между Россией, Турцией и Персией. Из Петербурга он выехал 24 октября 1724 г., дома не был несколько лет, окончательно вернулся в Москву 12 ноября 1830 г. Мария же оставалась в Москве, где родила 4 января 1725 г незадолго до кончины государя сына, крещенного Петром Александровичем. При дворе однозначно считали его сыном Петра. Крестной матерью мальчика стала императрица Екатерина.

Оснований для слухов и разговоров, что П.А. Румянцев был сыном Петра Великого, было предостаточно.
Поражало его внешнее сходство с Петром. Румянцев был высокого роста, с тонкими ногами, маленькими ступнями и миниатюрными кистями рук, как и Петр.
Во время правления Анны Иоанновны суд приговорил отца, Александра Ивановича Румянцева, к смертной казни. Императрица помиловала осужденного и отправила в ссылку, лишив его всех чинов и наград. Для смертного приговора должны быть серьезные основания, но их не было.
Летом 1739 г. русский посланник в Берлине барон Бракель получил от императрицы указ: «Снисходя к просьбе генерала Румянцева, сын его отправляется дворянином посольства к Вам, дабы Вы его при себе содержали и как в своей канцелярии для письма употребляли, так и в прочем ему случаи показывали, что бы он в языках и других потребных науках от добрых мастеров поставлен был и искусства достигнуть мог». Жалованье 14-летнему юноше было положено небывалое: 400 рублей в год.
В Берлине молодой Румянцев не проявлял никакого рвения к изучению наук. Он гулял, делал долги, закладывал вещи, платье. Бракель пожаловался в Петербург. Из столицы на имя недоросля пришло увещевание, подписанное министром, - не шалить. Внушение подействовало: молодой Румянцев перестал буйствовать, но зато вообще перестал ходить на службу. Доведенный до отчаяния барон Бракель слезно умолял Румянцева-старшего забрать сына домой. Эти мольбы возымели действие - Александр Иванович решил направить сына в армию. В 1740 г. за «мотовство, леность и забиячество» был отозван и зачислен в Кадетский корпус. Сохранился личный приказ императрицы: «Генерала Румянцева сына Петра Румянцева определить в Кадетский корпус и на оного и на поступки его иметь особливое, крепкое смотрение». Пребывание юноши в корпусе оказалось недолгим, ему срочно присвоили офицерское звание подпоручика и отправили в действующую армию.
В 1743 г. 18-летний капитан Румянцев, минуя чины секунд-майора, премьер-майора и подполковника, по личному приказу императрицы Елизаветы Петровны был произведен сразу в полковники и назначен командиром Воронежского пехотного полка. Отцу Александру Ивановичу Румянцеву было пожаловано графское достоинство. Молодой граф продолжал проводить время в загулах, что привело к горькой фразе его отца, сказанной в сердцах: «мне пришло до того: или уши свои зашить и худых дел ваших не слышать, или отречься от вас».
Не имея серьезных оснований и поддержки в верхах, дворянин не мог себя вести столь своевольно и разнуздано. И к удивлению, ему все его выходки сходили с рук, и, более того, он стремительно продвигался по службе, не совершив к восемнадцати годам ничего заслуживающего, чтобы получить чин полковника. А если следовать предположению великого князя Николая Михайловича, что Петр Александрович был сыном Петра Великого, и об этом узнала императрицы Анна Иоанновна и Елизавета Петровна, и каждая из них по-своему отреагировали на это известие, первая – испугалась конкурента, вторая – восторженно приняла его в круг родственников, то все становится объяснимым. Фельдмаршалом Петр Александрович стал при императрице Екатерине II после блистательных побед над турками.

Академик Ломоносов.
Неизвестный художник. Портрет Ломоносова. XVIII в.
Версия, высказанная еще в 1932 г. Василием Корельским в архангельской газете «Правда Севера» и еженедельнике «Советский рыбак», что Ломоносов – внебрачный сын государя, находит сегодня все больше сторонников.
У всех, кто изучал биографию великого русского ученого, возникали недоуменные вопросы, которые превращались в необъяснимые загадки.
Ломоносов, как Петр Румянцев, имел телосложение, напоминающее Петра: тот же высокий рост, румяный, полнощекий, узкокостный, с тонкими ногами и маленькими ступнями. Посмертные маски государя и ученого, сделанные с них скульпторами, очень похожи. Темперамент Михайло имел такой же взрывной. Петр I мог за нерадивость отлупить палкой своих «птенцов», Ломоносов часто выходил из себя и даже поколачивал тяжелой тростью именитых иноземных академиков Трескота, Винсгейма и других. Из свидетельств современников о Ломоносове: «в страшно пьяном виде шатался по улицам…», «ужасно буянил в своей квартире, колотил людей, участвовал в разных драках в винном погребке», «был очень дерзок и невежлив».
По записям отцом Ломоносова был племянник земского старосты Луки Ломоносова Василий Дорофеев. Мать Михайло, Елена Ивановна, была дочерью дьякона церкви Николаевских Матигор Ивана Сивкова, который умер в 1708 году. Елену как сироту взяли в услужение к богатым людям - братьям Бажениным. Были найдены записи ревизских сказок по деревне Мишанской, где жила семья маленького Михайло. За 1719 г. в ней значилось: «Лука Леонтьевич сын Ломоносов, сын его Иван, внук его Никита. Василий Дорофеев сын Ломоносов, Михайло». Сразу возникает вопрос: почему не написали, как было положено - Василий Дорофеев сын Ломоносов, сын его Михайло? По понятиям того времени, чьим сыном был Михайло, непонятно.
Как сообщают биографы в 1730 г. Ломоносов 19- летним парнем пришел в Москву с обозом и поступил в школу Заиконо-Спасского монастыря. Документы разъясняют этот факт по-другому. На второй или третий день Покрова 1730 г Михаила Ломоносова скрытно увезли в Сийский монастырь, чтобы затем по санной зимней дороге доставить в Москву на учебу. Ломоносов оставил для истории свидетельство, что, ожидая попутного извоза на Москву, он в Сийском монастыре нес службу пономаря. Семену Корельскому из Матигор, шедшему старшим в извозе Николо-Корельского монастыря на Москву, было дано повеление: «на твоей подводе поедет Михайло, возьми его в Сийском монастыре». Настоятель Заиконо-Спасского монастыря в Москве Герман Копцевич в первых числах февраля 1731 г. зачислил Михаила Ломоносова учеником школы при монастыре. Странно, как настоятель монастыря мог зачислить девятнадцатилетнего холмогорца в школу, когда в ней учились десятилетние ребята, причем на кошт (за счет) монастыря. В своем заявлении при поступлении в школу Ломоносов написал, что «отец у него города Холмогор, церкви Введения пресвятая Богородицы поп Василий Дорофеев, и что он жил всегда при отце, в драгуны, в солдаты и работники ее Императорского Величества не записан, в плотниках, в посылке не был, от переписчиков написан действительно отца сын и в оклад не положен».
Указом Святейшего Синода от 7 июня 1723 г. было строжайше запрещено принимать крестьянских детей в школу Заиконо-Спасского монастыря. Михайло представился сыном попа Василия Дорофея и был принят. По окончании школы Ломоносов просил зачислить его священником в экспедицию Кириллова, отправлявшуюся в Киргиз-Кайсацкие степи. Заявление датировано 4 сентября 1734 г. Сенатом было проведено дознание и установлено, что отец его не поп, а крестьянин-помор, независимый и довольно состоятельный. По одной из версий, богословская карьера Ломоносова оборвалась из-за вскрывшегося подлога документов при поступлении. Рукоположение не состоялось, семинарист был направлен изучать науки.
Глава Синода Прокопович, после того как Синод переехал в Петербург, приказал перевезти в Петербургскую академию 12 лучших студентов Спасского училища, Ломоносов оказался одним из них. А затем Ломоносов был включен в список двенадцати студентов, которых академия отправила за границу для обучения наукам и горному делу. Вызывает удивление, как молодого человека «без роду и без племени» могли включить в такой список. На дорогу ему выдали 300 рублей, а на проживание 400 рублей. Выданную стипендию крестьянский сын тратил на фехтование, танцы, музыку, чулки и парики. Ломоносов обучался пять лет: около 3 лет в Марбургском университете под руководством знаменитого Христиана Вольфа, около года во Фрайберге, у Генкеля и около года провел в переездах.
С ноября 1736 г Михаил жил в доме вдовы марбургского пивовара, члена городской думы и церковного старосты Генриха Цильха. Через два года Михаил женился на ее дочери Христине. 8 ноября 1739 г. у них родилась дочь, получившая при крещении имя Екатерина-Елизавета. Вскоре из Петербурга пришло предписание готовиться к отъезду во Фрайберг к Генкелю для изучения металлургии и горного дела. В начале мая 1740 г. Ломоносов, покинул Фрайберг. 26 мая 1740 г Михаил и Христина обвенчались в церкви реформатской общины Марбурга. Ломоносов решил вернуться в Россию морским путем через Голландию. По дороге после пьянки в трактире с прусскими солдатами очнулся в казарме, откуда вскоре сбежал. В октябре 1740 г. Ломоносов вернулся в Марбург. Через Христиана Вольфа, жившего в Галле, был получен вексель на сто рублей, и Ломоносову было велено плыть в Петербург сразу же, как откроется навигация. 8 июля 1741 г. Михайло Ломоносов без жены и дочери вернулся в Петербург. Сын Ломоносова, родившийся 22 декабря 1741 г., и получивший при крещении имя Иван, умер в Марбурге в январе 1742 г. В октябре 1743 г. Христина с дочерью и братом Иоганном приехали в Санкт-Петербург.
Елизавета взошла на престол 25 ноября 1741 г. А с 1 января 1742 г. Ломоносов был произведен в адъютанты Академии по физическому классу с содержанием 360 рублей в год. 25 июля Елизавета подписала Сенатский Указ о производстве 30-летнего Михайло Ломоносова в профессоры Академии.
В апреле 1743 г. Михаил Васильевич за пьяный скандал и дерзкое поведение был заключен под стражу на 8 месяцев. Он «поносил профессоров отборной руганью, называл их ворами и такими словами, что и писать стыдно». Только 12 января 1744 г. Сенат, заслушав доклад Следственной комиссии, постановил: «Оного адьюнкта Ломоносова для его довольного обучения от наказания освободить, а во объявленных им продерзостях у профессоров просить прощения» и жалованье ему в течение года выдавать «половинное». Оскорбление было публичное и невиданно громкое, за это полагались тюрьма и каторга, а поплатился М. Ломоносов вычетом из жалованья.
В 1748 г. ко дню тезоименитства императрицы Ломоносов написал поздравительную оду. Елизавета, к удивлению всего двора, пожаловала составителю оды 2 тысячи рублей. Согласно легенде, в казне на тот момент были только медные деньги. Для того чтобы доставить награду Ломоносову, потребовалось два воза. Ломоносов был приближен ко двору и удостоился чести являться на приемы вместе с супругой
В 1753 г. императрица одобрила проект строительства фабрики цветных стекол «для делания изобретенных им разноцветных стекол и из них бисеру и всяких других галантерейных вещей и уборов». Для этих целей императрица Елизавета пожаловала Ломоносову 6 мая 1753 г. мызу Усть-Рудицу (около 9 тысяч десятин земли и 212 душ крепостных крестьян четырех окрестных деревень).
В 1755 г. по проекту М. В. Ломоносова был учрежден Московский университет.
13 февраля 1757 г. 46-летний профессор Ломоносов получил чин коллежского советника. По табели о рангах он стал чиновником VI класса. В петровское время чиновники, получившие чин VI ранга, причислялись потомственно к лучшему старшему дворянству.
Ломоносов умер в возрасте 53 лет, Петр Великий на 53-м году жизни.

Журналист и историк Василий Корельский нашел сведения о том, что Петр I встречался в Усть-Тосно, в тридцати с небольшим верстах от Петербурга, со староверами Федором Бажениным и земским старостой Лукой Ломоносовым в феврале 1711 г. «В извоз под Петербург предусмотрительно была взята добротной красоты и статности Елена Ивановна Сивакова – сирота. Сводничество произведено земским старостой Лукой Ломоносов». Примерно неделю находился царь в Усть-Тосно. Когда стало известно, что Елена забеременела, последовало повеление сводникам подыскать ей жениха. Им стал племянник Луки Ломоносова Василий Дорофеев. Через несколько лет бедняк, сирота Василий Дорофеев стал одним из самых богатых людей Архангельского края. У него появилась усадьба и несколько судов. Сына своего Михаила и жену он не любил, и часто их бил. Предполагается, что о сыне Михаиле староверы сообщили главе Синода Феофану Прокоповичу. В школу Заиконо-Спасского монастыря в Москве Ломоносова зачислили по особому повелению Феофана Прокоповича, подлог Михаила относительно дворянского происхождения комиссия Синода ему простила под давлением главы Синода. О незаконнорожденном сыне Михаиле было сообщено Елизавете. Когда она взошла на престол, то приняла активное участие в судьбе своего единокровного брата.

Началась бурная пора его преобразований, среди которых он лет на десять совсем забыл об инокине Елене, как стали теперь называть бывшую царицу. И вдруг – как снег на голову: открылось, что в своем заточении инокиня имела роман с одним офицером, неким Глебовым! И больше того, сей Глебов оказался в числе заговорщиков, которые планировали свергнуть Петра и отдать власть сыну его от Евдокии Лопухиной – царевичу Алексею. Глебова посадили на кол, царевича Алексея задушили в каземате, а инокиню Елену отправили на Север, в дальний монастырь и оставили при ней одну лишь служанку-карлицу.
Здесь Евдокия Лопухина провела долгие годы, пережила и Петра, и вторую его жену Екатерину, и была, наконец, возвращена в Москву внуком своим Петром Вторым. Он окружил бабку почетом. – да на что уж ей был этот почет, когда вся жизнь оказалась растоптанной?..

Черноокая «Монсиха»

Здесь мы расскажем о главной любви царя Петра Алексеевича. Но прежде несколько слов о некоторых других обстоятельствах его личной жизни.
В своем обращенье с женщинами Петр быстро перенял привычки грубой среды матросов, солдат и ремесленников. Это было удобно и необременительно. У Меньшикова во дворце или у своей сестры Натальи он всегда находил к своим услугам сенных девушек, которым и платил, как обычный солдат: по копеечке «за объятье». Трудно сказать сейчас, что имелось в виду под словом «объятье» – половой акт или свидание. Но в результате этих «копеечных» объятий около 400 «женок» и «девок» имели от Петра детей! На вопрос, откуда у нее ребенок, такая счастливица отвечала: «Государь пожаловал милостью».
Это не мешало и матерям, и пожалованным им детям влачить скромное, почти бедное существование. А вот та, кого Петр едва не сделал своей законной женой – Анна Монс – детей от него не имела, но зато имела и дворец, и вотчины, и массу драгоценностей. Да еще и брала взятки за содействие в улаживании всяких тяжб, ведь ни одни чиновник не осмеливался супротивничать «царской зазнобе».
Так кто же была эта Анна Монс? Есть разные сведения об ее происхождении, известно только, что отец ее был ремесленником, но рано умер. Мать осталась с тремя детьми на руках: двумя девочками (Анной и Матреной) и мальчиком (его звали Виллемом – и он тоже сыграет роковую роль в жизни Петра). Дети были замечательно красивы, умны, живы, изящны. И чрезвычайно сообразительны. Вероятно, некоторое время Анна вела жизнь куртизанки, – во всяком случае, ей приписывали массу любовников. Среди них был и Франц Лефорт, друг Петра, который и познакомил царя с Аннушкой. Встреча состоялась в Немецкой слободе в Москве.
С этого момента чистенькая и по-европейски аккуратная Немецкая слобода стала как бы моделью будущей России для царя-преобразователя, а Анна Монс – идеалом женщины. Анна Монс была так красива, изящна, женственна, что один современник написал в восторге: «Она влюбляет в себя всех мужчин, сама того даже и не желая!»
Ее связь с царем продолжалась около десяти лет. Петр планировал уже сделать Анну законной супругою и царицей, но вдруг выяснилось, что она давно изменяет ему с одним элегантным немцем, саксонцем Кенигсеком, от которого даже имеет дочь! Открылось это лишь после внезапной смерти Кенигсека, – он утонул во время переправы.
Анну Монс подвергли аресту, но впрочем, царь был склонен ее простить. Он слишком, слишком любил свою Аннушку! Свою? Нет, сердцу не прикажешь, и уже прощенная Анна Монс твердо объявила ему, что хочет выйти замуж за прусского посланника Кайзерлинга. Царь отступил, – впрочем, тогда он уже встретился со своей будущей второй женой Екатериной.
Анна рано лишилась мужа, заболела чахоткой. Но и больная, не могла обходиться без любовных утех, Она взяла к себе на содержание красавца шведа. Теперь уже за радость любви платила она, и очень щедро…

По-солдатски грубый и неразборчивый в связях – и практически однолюб; мстительный рогоносец – и нежный любовник; отец сотен незаконнорожденных детей – и одинокий, преданный самыми близкими на ложе любви человек. Именно таким рисуют образ Петра факты, дошедшие до нас.

Петр Первый был не только великий человек, но и человек довольно больной, с нездоровой психикой. Как все эпилептоиды, он имел беспокойный, крайне неуравновешенный нрав, непреодолимую тягу к путешествиям, железную волю и могучие страсти.

Евдокия Лопухина

Сексуальным воспитанием мальчиков царской семьи в императорской России 18–19 веков занимались придворные дамы. Но это все было уже после Петра. А при дворе его матери, вдовой царицы Натальи Кирилловны, такие упражнения всем бы показались нечестивыми. Старинное благолепие и набожность почитались здесь особо, вот почему ни о каких сексуальных утехах до брака юному царю и мечтать даже нельзя было. Правда, уже тогда был у него в услужниках Алексашка Меньшиков, который имел сексуальный опыт аж с 14 лет (в чем сам не раз признавался). Но царь Петр Алексеевич при мысли о плотских утехах тогда лишь краснел и отмахивался. И так же, полностью доверившись выбору своей матушки, он женился в 17 лет на Евдокии (Авдотье) Лопухиной.

Лопухины были худородными и небогатыми дворянами, да это и к лучшему, рассуждала царица Наталья Кирилловна, – будут видеть в царе благодетеля и в политику не полезут. К тому же Евдокия-Авдотья была на редкость тихой, благонравной и красивой девушкой, настоящей павой из русских сказок.

Сперва все шло, как замыслила старая царица: невестка исправно рожала детей (из которых, правда, выжил лишь царевич Алексей) и души не чаяла в своем «свет-Петрушеньке». Да вот только он с безмолвной и туповатой женой очень быстро заскучал. Через три года обе царицы – мать и жена – узнали, что завелась у Петра на стороне «бабенка иноземная», Анна Монс, «Монсиха». Речь об этой незаурядной женщине пойдет впереди. А здесь мы лишь доскажем грустную историю брошенной царицы Евдокии Лопухиной.

Петр был так увлечен Анной Монс, что и думать почти забыл о своей законной жене. Даже на ее слезные письма не отвечал. А вернувшись из первого своего путешествия за границу, поставил вопрос ребром: развод, и значит, для него свобода, а для нее – заточенье в монастыре. Евдокия принялась, было, упорствовать. Царь не стал с ней церемониться, – отобрал сына, а саму сослал в Суздаль, в женский монастырь.

Петр I допрашивает царевича Алексея Петровича в Петергофе. Художник Н.Н. Ге

Здесь Евдокия Лопухина провела долгие годы, пережила и Петра, и вторую его жену Екатерину, и была, наконец, возвращена в Москву внуком своим Петром Вторым. Он окружил бабку почетом. – да на что уж ей был этот почет, когда вся жизнь оказалась растоптанной?..

Черноокая «Монсиха»

Здесь мы расскажем о главной любви царя Петра Алексеевича. Но прежде несколько слов о некоторых других обстоятельствах его личной жизни.

В своем обращенье с женщинами Петр быстро перенял привычки грубой среды матросов, солдат и ремесленников. Это было удобно и необременительно. У Меньшикова во дворце или у своей сестры Натальи он всегда находил к своим услугам сенных девушек, которым и платил, как обычный солдат: по копеечке «за объятье». Трудно сказать сейчас, что имелось в виду под словом «объятье» – половой акт или свидание. Но в результате этих «копеечных» объятий около 400 «женок» и «девок» имели от Петра детей! На вопрос, откуда у нее ребенок, такая счастливица отвечала: «Государь пожаловал милостью».

Это не мешало и матерям, и пожалованным им детям влачить скромное, почти бедное существование. А вот та, кого Петр едва не сделал своей законной женой – Анна Монс – детей от него не имела, но зато имела и дворец, и вотчины, и массу драгоценностей. Да еще и брала взятки за содействие в улаживании всяких тяжб, ведь ни одни чиновник не осмеливался супротивничать «царской зазнобе».

Так кто же была эта Анна Монс? Есть разные сведения об ее происхождении, известно только, что отец ее был ремесленником, но рано умер. Мать осталась с тремя детьми на руках: двумя девочками (Анной и Матреной) и мальчиком (его звали Виллемом – и он тоже сыграет роковую роль в жизни Петра). Дети были замечательно красивы, умны, живы, изящны. И чрезвычайно сообразительны. Вероятно, некоторое время Анна вела жизнь куртизанки, – во всяком случае, ей приписывали массу любовников. Среди них был и Франц Лефорт, друг Петра, который и познакомил царя с Аннушкой. Встреча состоялась в Немецкой слободе в Москве.

С этого момента чистенькая и по-европейски аккуратная Немецкая слобода стала как бы моделью будущей России для царя-преобразователя, а Анна Монс – идеалом женщины. Анна Монс была так красива, изящна, женственна, что один современник написал в восторге: «Она влюбляет в себя всех мужчин, сама того даже и не желая!»

Ее связь с царем продолжалась около десяти лет. Петр планировал уже сделать Анну законной супругою и царицей, но вдруг выяснилось, что она давно изменяет ему с одним элегантным немцем, саксонцем Кенигсеком, от которого даже имеет дочь! Открылось это лишь после внезапной смерти Кенигсека, – он утонул во время переправы.

Анну Монс подвергли аресту, но впрочем, царь был склонен ее простить. Он слишком, слишком любил свою Аннушку! Свою? Нет, сердцу не прикажешь, и уже прощенная Анна Монс твердо объявила ему, что хочет выйти замуж за прусского посланника Кайзерлинга. Царь отступил, – впрочем, тогда он уже встретился со своей будущей второй женой Екатериной.

Анна рано лишилась мужа, заболела чахоткой. Но и больная, не могла обходиться без любовных утех, Она взяла к себе на содержание красавца шведа. Теперь уже за радость любви платила она, и очень щедро…

Екатерина Первая

Служанка-госпожа

Посол Кайзерлинг еще вымаливал у Петра прощение для Анны Монс, а в покоях Меньшикова среди прочих «девок» царем была уже отмечена румяная Катерина Трубачева. Впрочем, так ее называли русские, до их же прихода в Прибалтику, на ее родину, девушка звалась Мартой Скавронской. Прошлое этой «девки» было довольно бурным и легкомысленным.

Она рано лишилась родителей, и ее взял на воспитание пастор Глюк. В его доме она помогала пасторше по хозяйству. У пастора жили его ученики. Один из них вспоминал впоследствии, что Марта делала им слишком маленькие бутерброды, экономя съестное. Зато была щедра на всякую ласку. Причем до такой степени, что пастор уже не знал, как сбыть ее с рук. Тут-то и подвернулся один шведский драгун, за которого Марта и вышла замуж, – вряд ли уж девушкой. Но война разлучила молодоженов, драгун куда-то исчез. Десять лет спустя, когда Марта стала уже русской царицей Екатериной Алексеевной, швед предъявил свои права на супругу. Однако новый ее муж Петр Алексеевич не стал с ним валандаться: наказал кнутом и сослал в Сибирь.

Но сначала юная красавица попала в плен к русским. Ее взял в наложницы какой-то солдат, который ее дубасил, потом женщину отнял у него главнокомандующий граф Шереметев. Затем старик Шереметев переуступил ее Меньшикову. Вдоволь натешившись ею, Меньшиков на всякий случай дал ее в наложницы и царю. Таков вообще был обычай у Данилыча: своих любовниц дарить государю. Авось, какая из них и станет царицей, тогда уже не забудет и его, Меньшикова, – своего любовника и благодетеля.

И на этот раз Меньшиков не прогадал! Сумела Катеринушка влезть в душу царя своей ласкою и весельем. Говорят, одна она могла утешить его во время взрыва ярости. Просто подходила к царю, клала его голову к себе на грудь, и он, как дитя, почти тотчас же засыпал.

Вскоре Катеринушка Трубачева стала фавориткой, а затем и законной женой Петра.

Удивительна переписка между ними! Грозный царь шлет своей жене цветы и листики мяты, которые так ей нравились, и в какой-то момент даже укоряет ее, что стала невнимательна к нему, не на все письма отвечает. Петр старел и все больше нуждался в ней. А Екатерина Алексеевна…

Тучи над ней сгустились в самый момент ее наивысшего триумфа. В мае 1724 года Петр короновал жену как российскую императрицу. А в Тайном приказе уже лежал донос, который попал к царю лишь полгода спустя. Из него Петр узнал, что жена его давно изменяет ему со своим камергером, и об этом знает весь Двор, весь Питер. И зовут того камергера Виллем Монс! Да-да, это был брат той самой «Монсихи», которая чуть было сама не стала русской царицей (да, пожалуй, и стала бы, – только не захотела!)

Следствие продолжалось несколько дней. Виллема Монса обвинили только в казнокрадстве. На допросе он благородно промолчал о своей связи с царицей. Петр был ему благодарен за это. Но все же Виллема Монса через несколько дней обезглавили.

Царь привез неверную жену к месту казни, – у той и мускул не дрогнул. В тот день вечером она обручала старшую дочь свою с немецким герцогом и была весела, безмятежна. Любящая жена и мать… Вернувшись с торжеств в свои комнаты, она обнаружила на столе банку со спиртом. В спирту плавала голова Виллема Монса.

Но Екатерина ничем не выдала своих чувств. Оно и понятно: на волоске висела ее собственная жизнь, а ведь она была не только женщиной и любовницей, – она была супругой царя и матерью его детей…

Учитывал это и Петр Алексеевич, и простил свою супругу.

Вскоре он умер, – теперь врачи утверждают, что от сифилиса.

Перед смертью он закричал: «Отдайте все!..» – но кому, не успел сказать.

И наследовала ему его неверная супруга.

Впрочем, трон не принес ей счастья. Екатерина стала быстро стареть и опускаться. Петр любил, когда женщины пьют, и теперь она пила уже в одиночестве. Опухшая, растрепанная и вечно пьяная, слонялась она по дворцу. От ее имени правил Меньшиков. Говорили, что он снова стал ее любовником.

Бог отпустил ей еще два года жизни…

В ноябре 1703 г. первый купеческий корабль, голландский «флибот», пришедший из Фрисланда с грузом соли и вина, вошел в устье Невы. Капитану был предложен банкет в доме петербургского губернатора, его и его людей осыпали подарками; но раньше ему пришлось воспользоваться гостеприимством лоцмана, вводившего корабль в гавань. Он пообедал с ним и его женой в невзрачном домике на самом берегу реки, был угощен национальными кушаньями, дополнениями некоторыми лакомствами, заимствованными из его родной страны, и в заключение не пожелал остаться в долгу по вежливости и щедрости: вынул из дорожной сумки кусок маслянистого сыра, штуку полотна и предложил их хозяйке, попросив разрешения ее поцеловать.

Не упрямься, Катя, - сказал лоцман, - полотно славное, и у тебя выйдут такие рубашки, о каких ты в молодости и не мечтала.

В эту минуту голландец услыхал позади себя шум отворенной двери, обернулся и чуть не упал в обморок: на пороге стоял человек, очевидно знатный сановник, расшитый золотом, увешенный орденами, и кланявшийся до земли, отвечая на приветственные слова, обращенные к нему супругом Кати, Пожалуй анекдот этот может показаться сомнительным; во всяком случае он должен быть отнесен ко времени позднейшему: в 1703 г. Екатерина, по-видимому, еще не занимала места у очага своего будущего супруга. Но за исключением этого, рассказ вполне правдоподобен; он рисует Петра в его излюбленном обществе. Являться в качестве лоцмана на голландские и другие корабли, угощать их капитанов у себя за столом, мистифицировать их простотой своей обстановки и своего обращения, -- всегда было в привычках Петра. Что касается домика на набережной Невы, он существует i: сейчас. Он был выстроен голландскими рабочими по образцу виденных путешественником 1697 года в Саардаме. Сруб из грубо обтесанных бревен поддерживает низкую крышу, где гонт смолистого дерева заменил собой красивую красную черепицу. В нижнем этаже, над которым находится чердак, помещаются две комнаты, разделенные узким коридором, и кухня. Всего семь окон. С наружной стороны домик расписан в голландском вкусе красной и зеленой краской. На конце крыши и на двух углах украшения в воинственном духе: мортира и разрывающаяся бомбы, все деревянное; внутри белое полотно на степах, а оконные дурные рамы разрисованы букетами цветов. Комната направо служила рабочим кабинетом и приемной зхчой, налево - столовой и спальней.

Теперь на месте последней устроена часовня, куда народ приходит помолиться и поставить свечу перед образом Спасителя; под которым Елизавета начертала первые слова молитвы «Отче наш». В этой часовне всегда толпятся многочисленные богомольцы. В другой комнате собраны некоторые вспоминания: деревянная мебель, сработанная великим мужем и - увы! - отделанная в 1850 г., шкаф, два комода, стол, скамейка, на которой Петр обыкновенно садился перед дверью, чтобы подышать свежим воздухом и полюбоваться на свой флаг, развевавшийся напротив на бастионах Петропавловской крепости; также утварь и инструменты, какими он пользовался.

Домик площадью едва восемнадцать метров на шесть, не отличавшийся ни поместительностью, ни роскошью, был дорог своему хозяину. Когда царю пришлось с ним расстаться, чтобы переехать во дворец, тоже весьма скромный, как уже было сказано, он о нем очень сожалел. Вообще, хотя Петр

любил воздвигать города, но не находил никакого удовольствия в них жить. В 1708 г. он решил устроить для себя резиденцию более сельскую в малопривлекательных окрестностях своей излюбленной столицы. В начале он остановил свой выбор на отдаленном уголке на берегах Стрельны - маленькой речки, быстроводной и холодной. Здесь он выстроил себе в одно лето, сам принимая участие в работе, дом, уже более удобный, с двумя залами и восемью комнатами: теперь при нем уже была Екатерина и появились дети. От дома не осталось никаких следов. Но рядом сохранилась громадная липа, в ветвях которой была устроена беседка, куда поднимались по лестнице. Петр забирался туда курить и пить чай из голландских чашек, слушая напев самовара, тоже вывезенного из Голландии, потому что эта утварь, с тех пор сделавшаяся народным достоянием на Руси и распространенная в Европе под этим новым названием, также голландского происхождения. В России его только разогревают углями, более дешевым способом, вместо того чтобы разогревать спиртом, как принято на его родине. По соседству с липой высятся величественные дубы под названием: «Петровский питомник». Они посажены собственноручно царем. Неподалеку от них красуются сосны, выращенные им из семян, собранных в горах Гарусских и осеняющие подъезд ко дворцу, появившемуся впоследствии в этом укромном уголке, получившем название Стрельны. После коронования Екатерины, уже императрицей ей приходилось считаться с новыми требованиями ее положения и подумать о размещении двора. Но тогда Петру его дача сразу надоела. Она становилась слишком многолюдной и шумной. Он поспешил от нее отделаться, подарив цесаревне Анне (1722), а сам переселился в Петергоф. Увы! императорская свита и царедворцы последовали за ним и туда. И в Петергофе в свою очередь возник дворец, все более и более роскошный, с парком на французский лад и фонтанами, подражанием Версалю. Петр отказался жить сам в этом дворце; для него поблизости был выстроен голландский домик, до сих пор носящий это имя, все-таки очень простой, хотя уже далекий от первоначальной незатейливости, с легким отпечатком фламандской роскоши. Стены спальни, очень узкой, имеют облицовку из изразцов, чисто оглазуренных; пол покрыт клеенкой с цветами, а камин украшен прелестными образцами дельфтского фарфора. С кровати Петр мог видеть Кронслоот и любоваться судами своего флота. В нескольких шагах находилась маленькая бухта, откуда на шлюпке, через канал, царь доплывал до устья Невы.

Благодаря привычкам Петра к кочевой жизни, число его загородных домов разрасталось. Был выстроен дом в Царском Селе, деревянный, как все остальные, в шесть комнат, занимаемых им иногда вместе с Екатериной. Легенда, довольно сомнительная, производит название этой местности, впоследствии столь знаменитой, от имени некоей Сарры, к которой будто бы иногда Петр приходил пить молоко. «Saari-mojs», финское название местечка, означающее «верхнее селение», или «возвышенное», по-видимому, указывает на более достоверную этимологию слова. В Ревеле опять-таки деревянный домик предшествовал тяжелому и неуклюжему дворцу, выстроенному под конец царствования. Петр по возможности избегал дворца. Домик, сохранившийся до сих пор, состоит из спальни, бани, столовой и кухни. В спальне стоит двуспальная кровать, довольно узкая, с площадкой у подножия. На этой площадке укладывалось трое денщиков, оберегавших сон государя.

Петр, как известно, не любил долго спать. Обыкновенно в пять часов утра мы уже застаем его на ногах, на час или на два раньше, если имелись срочные дела; тайное совещание, спешная отправка курьера или снабжение уезжающего посланника дополнительными указаниями. Встав с постели, царь с полчаса ходил по комнате, в коротком халате, не прикрывавшем голые ноги, в белом вязаном колпаке, с отделкой из зеленых лент. В это время он, без сомнения, обсуждал и распределял в голове работу дня. Когда он кончал, входил его секретарь Макаров и прочитывал ежедневные донесения, представляемый начальниками учреждений. Потом Петр наскоро, однако плотно, завтракал и уходил пешком, если была хорошая погода, или уезжал в одноколке, весьма скромно запряженной одной лошадью. Он отправлялся на доки осматривать строящиеся корабли, затем неизменно заканчивал свой путь посещением адмиралтейства.* Там выпивал стакан водки, закусывал баранкой и снова работал до часу, т. е. до обеда. В маленьком дворце, окруженном теперь с.-петербургским летним садом, кухня находилась рядом со столовой, и кушанья подавались через форточку в стене. Петр не выносил присутствия за столом многочисленных слуг, и эта черта тоже чисто голландская. Когда он обедал вдвоем с Екатериной, что случалось

чаще всего, прислуга состояла из одного пажа, выбранного из числа самых молодых, и горничной, наиболее преданной императрице. Если за столом присутствовало несколько приглашенных, главный повар, .Фельтен, сам подавал блюда при помощи одного или двух денщикоз. Наконец, когда бывал подан десерт и перед каждым гостем поставлена бутылка вина, всем прислуживавшим отдавалось приказание удалиться.

Таковы обеды запросто. Других не бывало в доме царя. Во дни торжеств обедали у Меншикова, председательствовавшего за роскошными трапезами, где подавали до двухсот перемен кушаний, изготовленных французскими поварами, с изобилием посуды золотой и из ценного фарфора. В большом летнем дворце было две столовых: одна в нижнем этаже, другая во втором; обе с прилегающими к ним кухнями. Петр удосужился в 1714 г. заняться с мелочной заботливостью оборудованием этих кухонь. Он приказал их устроить, сравнительно, довольно обширными и выложенными по стенам изразцами, «чтобы», говорил он, «хозяйке там было приятно следить за стряпней и при случае стряпать собственноручно». Не будучи синим чулком - в доме своих бывших хозяев она, говорят, больше занималась стиркой - Екатерина обладала кулинарными талантами.

Петр ел очень много. В октябре 1712 г. В Берлине он ужинал у наследного принца, поужинав уже у своего канцлера, Головкина, и в обоих местах ел с большим аппетитом. Рассказывая о последнем пиршестве, посланник короля польского, Мантейфель, восхваляет царя, который «превзошел самого

себя», потому что «не рычал, не п, ни ковырял себе в зубах;

по крайней мере я того не видал и не слыхал»... И, чтобы подать руку королеве, даже надел «довольно грязные перчатки». Царь носил с собой свой прибор: деревянную ложку с отделкой из слоновой кости, вилку и железный нож с зеленой костяной ручкой. Любил он больше всего национальные про^ стые кушанья: щи, кашу, черный хлеб, никогда не ел сладких блюд и рыбы, которых его желудок не переваривал; в великом посте питался фруктами и пирогами. Последние три года своей жизни, уступая настоянию врачей, он иногда отказывался совсем от вина или сокращал употребление его. Отсюда возникла репутация воздержанности, прославленной некоторыми путешественниками, посетившими Россию в это время, между прочим Лангом, сопровождавшим царя во время Персидской кампании. Тогда он пил кислые щи, сдобренные английским бальзамом, но не мог устоять против искушения выпивать по

несколько стаканчиков водки. Впрочем такие промежутка умеренности были непродолжительны; он быстро возвращался к прежним привычкам, избегая только смешения спиртных напитков и придерживаясь Медока и Кагора. Напоследок, по совету шотландского врача Эрескинса, пользовавшего его от попоек, он остановился на вине «Эрмитаж».

Царские конюшни были обставлены несложно. В каретных сараях дворца мы видим две четырехместные кареты для императрицы и уже знакомую нам одноколку для императора - вот и все. Одноколка эта была красного цвета, очень низкая. Зимой ее заменяли маленькие сани. Никогда Петр не ездил в карете, разве только чтобы почтить какого-нибудь знатного гостя, и в таком случае пользовался экипажами Меншикова. У временщика выезд был великолепный. Даже когда он выезжал один, шестерка лошадей в сбруе малинового бархата с золотыми и серебряными украшениями влекла его золоченую карету в форме веера; на дверцах красовался его герб; княжеская корона венчала верхушку; скороходы и лакеи в роскошных ливреях шли впереди, пажи и музыканты следовали позади, одетые в бархатные расшитые золотом ливреи; шесть камер-юнкеров ехали около дверец кареты, и взвод драгун довершал процессию.

Петру было совершенно чужда подобная роскошь. Его обычный костюм, когда он не надевал мундира, мало отличался от крестьянского платья. Летом он состоял из кафтана толстого темного сукна Сердюковской фабрики, находившейся под покровительством царя, жилета из тафты, шерстяных чулков, как известно, заштопанных, грубых башмаков на толстых подошвах и очень высоких каблуках, с пряжками стальными или кожаными; на голове - треугольная войлочная или бархатная шляпа. Зимой шляпа заменялась барашковой шапкой, башмаки - мягкими сапогами из оленьей кожи; кафтан делался на меху - соболем на полах, беличьем на спине и в рукавах. Только во время походов царь носил мундир капитана гвардейского Преображенского полка: кафтан зеленого толстого голландского сукна, на подкладке без тафты того же цвета (теперь голубого оттенка), с узким золотым галуном и большими медными пуговицами;, жилетка из очень толстой замши. Шляпа из галуна, шпага с медным эфесом без позолоты в черных ножнах, воротник из простой черной кожи. Однако Петр любил белое, тонкое белье, изготовлявшееся в Голландии, и только в этом отношении решился изменить своему пристрастию к простоте, зависевшему отчасти от бережливо-

сти, проистекавшей, как можно себе представить, из высших соображений. Когда Екатерина развертывала перед ним великолепное коронационное платье, о котором мы уже упоминали,-он, вспылив, гневным движением схватил и потряс расшитую серебром одежду так, что несколько блесток упало на

Посмотри, Катя, - сказал он тогда, - все это выметут, а ведь это почти жалованье одного из моих гренадеров?

Голландии не удалось привить Петру своей любви и привычки к чистоте и домашнему порядку. В Берлине в 1718 г. королева приказала вывезти обстановку из дома Монбижу, предназначенного для Петра, и предосторожность не оказалась излишней. Самое жилище пришлось ремонтировать после его отъезда. «Там царило иерусалимское разорение», го^ ворила макграфиня Байрейская. Только в одном отношении инстинктивное отвращение не вяжется с нечистоплотными привычками, в которых близость Востока отражалась на домашней обстановке царя: он не мог выносить насекомых, которыми тогда, - как, увы! и теперь,- слишком часто кишели русские жилища. При виде таракана Петр чуть не падал в обморок. Офицер, к которому он пришел обедать, показал ему таракана, которого он, думая сделать удовольствие гостю, пригвоздил на видном месте. Петр выскочил из-за стола, обрушился на беднягу ударами дубинки и ушел.

Развлечения Петра соответствовали вкусам. В них было мало изящества. Он не любил охоты, в противоположность своим предкам, истребителям медведей и волков, страстными любителям соколиной охоты. Это подобие войны оскорбляло его практический ум. Он не любил и настоящей войны и покорялся необходимости только.ради.ожидаемой от того пользы. Однако один раз в начале царствования его увлекли на охоту с борзыми; но он поставил свои условия: чтоб не было ни доезжачих, ни псарей. Требование было исполнено, и он разыграл злую шутку со своими друзьями, доставив себе удовольствие дать им почувствовать условную сторону таких развлечений. Без доезжачих и псарей собаки не слушались, бросались под ноги лошадей, рвались на сворах, стаскивая с седел всадников. Через минуту половина охотников лежала на земле, и охота закончилась в общем смятении. На следующий

день уже сам Петр предложил возобновить вчерашнее удовольствие, но попавшиеся в ловушку охотники отказались. Большинство их сильно пострадало и принуждено было лежать в постели.

Петр ненавидел карты - «удовольствие шулеров», по его словам. Для морских и сухопутных войск существовал строгий приказ, под угрозой самых суровых наказаний, не проигрывать больше рубля в вечер. Иногда чтобы доставить удовольствие иностранным морякам, своим гостям, он соглашался сыграть партию голландского «гравиас». Он играл охотно и "хорошо в шахматы. Курил и нюхал табак. В Коппенбрюгге в 1647 г. он обменялся табакерками с курфюрстиной Бранден-бургской. Но его главное удовольствие и преобладающую страсть составляла вода. В Петербурге, когда Нева уже на три четверти затянулась льдом и оставалось не больше сажени незамерзшего пространства, он упорно продолжал плавать на первой попавшейся лодке. Часто также в самый разгар зимы, он приказывал прорубать во льду узкий канал и предавался своему любимому спорту. В 1706 г., прибыв в свою столицу и застав улицы наводненными, а пол комнаты, для него предназначенной, на два фута залитым водой, он захлопал в ладоши, как ребенок. Он чувствовал себя вполне в своей тарелке только на борте какого угодно корабля. Заставить его ночевать на берегу, когда поблизости находилась гавань, могла лишь серьезная болезнь. Но и в таком случае он настаивал, что лечение пойдет более успешно во время плавания, и в Риге в 1723 г., страдая приступом жестокой лихорадки, заставившей его было покинуть судно, приказал перенести свою кровать на фрегат. Пролежав здесь все время своей болезни, он приписывал свое выздоровление такому способу лечения. Под конец своей жизни даже для послеобеденного отдыха он растягивался на дне лодки, которую обыкновенно везде находил к своим услугам.

Впрочем, все жители Петербурга по примеру и его стараниями были снабжены средствами для передвижения по воде. Высокопоставленным сановникам он назначил яхты с двумя двенадцати или четырьмя восьмивесельными шлюпками, остальным лодки попроще, смотря по чину. Он собственноручно написал устав пользования этими судами. В назначенные заранее дни, когда царский флаг взвивался на всех четырех углах столицы, вся флотилия должна была, под страхом крупного штрафа для отсутствующих, собираться близ крепости. По сигналу, данному пушечным залпом, двигались в путь:

адмирал Апраксин - во главе на яхте, выкрашенной в белый и красный цвет; за ним - царская шлюпка, где Петр, в белом матросском костюме, сидел на руле. Екатерина обыкновенно сопровождала его. На некоторых судах, богато разукрашенных, сидели музыканты. Таким образом отправлялись в Стрельну, Петергоф, Ораниенбаум, где мореплавателей ожидал банкет,

Как впоследствии Великая Екатерина, Петр очень любил животных, в особенности собак. В 1708 г. бедный сельский священник по имени Козлов подвергся пыткам в Преображенском приказе за непристойные речи об особе царя; свидетели слышали его рассказ, как он видел в Москве государя, целовавшегося с собакой. А случай такой действительно был: бедняга поп имел несчастье проходить по улице в ту минуту, ко^ гда любимая собачка царя, Финетта, бросилась в экипаж своего хозяина и стала тереться мордой об его усы, не встречая сопротивления с его стороны. Финетта, называемая Лизеттой некоторыми современниками, очевидно смешивавшими ее с любимой кобылой царя, имела соперника в лице большого -датского дога, чучело которого находится среди вещей, бережно сохраняемых в галерее Зимнего дворца, подарок шаха Персидского. Кобыла, небольшого роста, но со стальными мускулами, разделяла с догом эту честь. Она служила Петру под Полтавой. Передают, что на долю Финетты однажды выпала политическая роль. Под страхом смерти воспрещалось подавать прошения царю. И вот друзья одного чиновника, приговоренного к наказанию кнутом за преступления по должности, ухитрились привязать к ошейнику прелестного животного остроумно написанное воззвание к милосердию государя. Выдумка увенчалась успехом, пример возбудил подражание, но Петр живо отучил подражателей.

Великий муж часто находил удовольствие и развлечение в довольно дурной компании; надо, впрочем, сознаться, что он совершенно не привык к хорошему обществу, Маркграфиня Байретская - ужасная сплетница и самый злой язычок восемнадцатого столетия; однако должна быть доля правды в ее довольно забавном рассказе о встрече с царем, во время пребывания последнего в Берлине в 1718 году. Петр, уже имевший случай познакомиться с маркграфиней пять лет тому на-

зад, узнав ее, бросился к ней, схватил в охапку, покрывая ее лицо бешеными поцелуями. Она отбивалась, ударяла его по лицу, а он все ее не выпускал. Она жаловалась, ей советовали запастись терпением, она покорилась, но мстила за себя, насмехаясь над супругой невоспитанного монарха и ее свитой. При царице находилось четыреста так называемых «дам». Это были по большей части немецкие служанки, исполнявшие обязанность дам, горничных, кухарок и прачек. Почти все эти особы держали на руках богато разряженных детей, и на вопрос, чьи это дети, отвечали, кланяясь по-русски в пояс: «Царь почтил меня»...

Привычки и обхождение, усвоенные Петром в Немецкой слободе, несколько высшего порядка, сравнительно с социальным уровнем старой Московии, мало подходили к тону дворов утонченного общества Запада. А Петр никогда не прерывал своих старых знакомств. В январе 1723 года, проживая в Москве, он делил свои вечера между старой приятельницей, женой почтмейстера Фаденбрехта, к которой приказывал приносить себе кушанье и питье, доктором Бидлау, аптекарем Грегори, купцами Томсспом, Конау и Мейером, не забывая также девицы Аммон, которой пошел шестнадцатый год, и у которой танцевали до пяти часов утра. И это еще избранное общество! 29 марта 1706 года, в первый день Пасхи, Петр писал Меншикову и заставлял приложить к письму руку друзей, собравшихся вокруг него в такой большой праздник. И мы находим среди членов этого тесного кружка простого солдата, двух денщиков, наконец крестьянина, который по безграмотности заменяет свою подпись крестом, прося сделать добавление «что получил разрешение напиваться три дня».

Это не мешает ему быть, в сущности, очень снисходитель. ным к своей личной прислуге. Нартов рассказывает историю о шкафах, изобретенных государем, чтобы запирать там вместе с постелями денщиков, которые, несмотря на повторные приказания и угрозы, упорно продолжали проводить ночь вне дома, странствуя по притонам. Ключи Петр прятал у себя под подушкой и вставал ночью, чтобы в сопровождении Нартова осмотреть спальные кельи своего изобретения. В одну прекрасную ночь все кельи оказались пустыми. Изумление и страшный гнев: «Так у негодяев крылья выросли. Завтра обломаю их дубинкой». Настало утро, виновные явились к государю, однако он удовольствовался обещанием, в случае повторения, засадить их в тюрьму, лучше охраняемую и менее удобную.

Личный штат царя состоял из шести денщиков, в числе которых были: Татищев, Орлов, Бутурлин, Суворов; двух курьеров для дальних посылок, камердинера Полубояринова, секретаря Макарова и двух помощников секретаря: Черкасова и Памятина. Нартов тоже входил в этот штат в качестве помощника царя в резьбе из слоновой кости и выпиливанию из дерева, чему Петр нередко посвящал по несколько часов в день. Все эти люди составляли исключение из общего правила, по которому все, кому приходилось иметь дело с государем, его ненавидели столько же, как боялись; но близкие слуги Петра Великого обожали его, как и впоследствии слуги Великой Екатерины.

Иначе обстояло дело с его сподвижниками, в то же время обыкновенно его любимцами: за исключением Меншлкова, недолго сохранявшими за собой такое звание. Для них временная снисходительность, даже слабость, доходившая до крайних пределов, неизменно заканчивалась резкой переменой настроения и ужасными превратностями судьбы. Пока все шло хорошо, - это были его балованные дети; Петр заботился об их здоровье и благосостоянии с неусыпным вниманием; брал даже на себя хлопоты об их женитьбе. Когда катастрофа с несчастным Алексеем сделала любимцем одного из сыщиков, участвовавших в захвате царевича, Александра Румянцева, один боярин предложил ему в жены свою дочь, пообещав за ней значительное приданое. Сын мелкопоместного дворянина Костромской губернии, Румянцев был беден.

Ты видел невесту? - спросил Петр.

Нет, говорят, она неглупа.

У тебя есть невеста; а вот жених.

Без дальних разговоров Матвеева вышла замуж за Румянцева. По уверениям некоторых современников, она уже была - в девятнадцать лет - любовницей государя, и любовницей ветреной! Уличив ее незадолго до того в неверности, Петр избрал такое средство, чтобы приставить сторожа к ее слишком хрупкой добродетели, не пощадив предварительно красавицу от изрядного наказания «manu propria».

Но последующие главы лучше объяснят читателю, сколько достоверности или допустимости, с исторической точки зрения» заключается в этой темной области интимной жизни Петра.

Люди, способные менять историю держав и открывать новые эпохи, обречены переживать в своей душе сверхъестественные страсти, которые простому человеку видятся либо бесноватостью, либо святостью. Пётр I был особенно сложной личностью. При жизни его окрестили антихристом, но исторически прижилось другое имя - Великий. К тому же, кроме государственного созидания, Пётр прославился ещё и как страстный любовник.

Появление на свет Петра I предсказали математик Иоанн Латоциний и звездочёт Симеон Полоцкий. Первый сделал это ещё в 1595 году, изложив в своей книге «О переменах государства» пророчество о «храбром принце», который будет родом с северных земель. Этот принц поведёт победоносную войну и возымеет неслыханные славу и власть. Второй же не только прочитал по звёздам великую судьбу будущего правителя России, но угадал даже день зачатия. О чём и объявил царю Алексею Михайловичу и царице Наталье Кирилловне Романовым на следующее утро после их любовной ночи.

Неизвестно, поверила ли ему тогда царская чета, однако спустя девять месяцев, как и было предсказано, родился наследник. Царица едва не погибла при родах. Страдала она страшно, и поначалу её посетило отчаяние, что не жить ни ей, ни ребёнку. Однако палаты снова посетил Симеон… Он принёс две вести: Наталья Кирилловна разрешится, но страдать будет ещё два дня.

Минул названный Симеоном срок, но плод не выходил, и царица умирала. Её причастили и ждали худшего конца. Спокоен оставался лишь звездочёт. По его словам, до рождения оставалось пять часов. Разрешилась же царица после четвёртого часа, и это повергло Симеона в печаль. Он объяснил, что последний час материных страданий мог бы дать новорождённому семьдесят лет жизни, а так век его составит – пятьдесят.

Столь необычное появление на свет соответствовало будущим странностям в характере Петра. Если не касаться его грандиозных дел в судьбе России, то в первую очередь необычайной была его любовная жизнь. В шестнадцать лет его женили на Евдокии Лопухиной, но подневольный брак не принёс счастья ни ему, ни ей. Пётр испытывал к жене лишь тяжёлое презрение, которое затем вылилось в жестокую ревность.

Случилось, что Евдокия вступила в любовную переписку с майором Степаном Глебовым. Царь, узнав об этом, пришёл в неистовство. Он приказал заточить Глебова в крепость, и в течение шести недель руководил пытками над ним, желая услышать признание в связях с Евдокией. Пытки назначалась самые суровые, каких удостаивались лишь опасные преступники. Даже просто ходить Глебов мог только по доскам, усеянным железными лезвиями. Так и не получив признание, Пётр приказал казнить майора, а Евдокию ждал монастырь с тюремными условиями.

Поистине безумную любовь Пётр испытал к латышке Марте Самуиловне Скавронской. В августе 1702 года её пленили русские солдаты во время взятия шведской крепости Мариенбург в Ливонии. Марта обстирывала их и без счёта ублажала, пока не стала любовницей сначала фельдмаршала Шереметева, а затем – Александра Меншикова. Только осенью 1703 её увидел Пётр и отнял у своего фаворита. Неграмотная и не в меру любвеобильная, она стала известна российской истории под именем Екатерины I.

Венчались они в 1712 году. До этого Екатерина была обычной любовницей Петра, его другом и советчиком по личным вопросам. Она сопровождала его в военных походах, причём брилась наголо и носила мужской костюм. Особо ценил Пётр её подсказки насчёт других любовниц: с кем стоит иметь связь, а кто из них недостоин царских ласк.

Роковыми стали отношения Петра с Марией Гамильтон, эффектной, удивительно красивой женщиной, которая задушила родившегося от него ребёнка. Пётр лично помогал взойти ей на эшафот, и она не сводила с него любящих глаз. Верила, что он отменит казнь. На ней было надето пышное платье, волосы уложены в роскошную причёску. Словом, обещалось волнительное приключение со счастливым концом.

И в самом деле, Пётр повёл себя необычно. Он дождался, когда палач опустит топор, затем взял в руки отрубленную голову любовницы и принялся объяснять собравшемуся народу особенности человеческой анатомии. Показал, где находятся позвонки, где -кровеносные сосуды… Закончив лекцию, он поцеловал мертвую голову в губы и швырнул её на землю.

Хладнокровие оставило Петра, когда открылась измена самой Екатерины. В бешенстве он едва не зарезал дочерей и один раз так хлопнул дверью, что она рассыпалась на части. Любовником супруги оказался камергер Виллим Монс. Очень скоро он предстал перед судом по обвинению в незаконном обогащении и, стоило ли сомневаться, был приговорён к смерти. Ему отрубили голову уже через восемь дней после суда.

После казни Пётр любезно усадил Екатерину и повёз показать шест, на острие которого красовалась голова Монса. Екатерина же повела себя на редкость спокойно, и не постыдилась заявить, что придворные распоясались. Пётр также не растерялся. Он приказал заспиртовать злосчастную голову и уставить её в спальне Екатерины.

Отношения супругов, конечно, дали трещину. Здоровье Петра после вести об измене серьёзно подорвалось, и любовный пыл его пошёл на спад. Екатерина между тем, оставалась полна страстей и желаний. Она начала вести себя заносчиво, словно готовилась взойти на трон. Здесь следует вспомнить о том, что прямого наследника у Петра не было, ведь сын от нелюбимой жены Евдокии царевич Алексей погиб не без его участия в крепостных застенках. Из восьми же детей Екатерины выжили только две девочки, Анна и Елизавета, да и они считались незаконнорожденными.

Общеизвестно, что осенью 1724 года Пётр лично спасал моряков с тонущего корабля, в результате чего простудился, и это послужило причиной его скорой смерти. Однако при дворе ходили совсем иные слухи об участи Петра. Говорили, что Екатерина воспользовалась случаем и отравила супруга. Действительно, симптомы болезни Петра были очень схожи с симптомами отравления мышьяком. Тот же паралич, то же жжение в животе.

27 января 1725 года Пётр, едва проговаривая слова, попросил подать ему аспидную доску. Слабой рукой он написал: «Отдайте всё…» Фраза эта так и осталось незаконченной, хотя Пётр жил ещё до следующего утра. То ли он сам не пожелал дописать имя нового самодержца, то ли доску вырвала Екатерина…

Гроб с его телом стоял непогребенным 40 дней.

Возможно, будет полезно почитать: