Читать капитанская дочка краткое содержание по главам. Пересказ произведения "Капитанская дочка" Пушкина А.С

Сержант гвардии.

Начинается глава с биографии Петра Гринева: его отец служил, затем вышел в отставку. В семействе Гриневых было 9 детей, но 8 из них умерли в младенчестве, остался один Петр. Отец записал Гринева в Семеновский полк еще до своего рождения. Он считался в отпуске до наступления совершеннолетия. Воспитателем мальчика служит дядька Савельич, он руководит освоением Петрушей русской грамоты, а также учит своего воспитанника видеть достоинства борзого кобеля.

Через некоторое время к нему был выписан француза Бопре для обучения французскому, немецкому языкам и другим наукам, однако он не занимался воспитанием Петруши, а гулял по девичьим и пил. Вскоре отец это обнаружил и выгнал учителя. На семнадцатом году Петра отправляют на службу, но не туда, куда он надеялся: вместо Петербурга он едет в Оренбург. Отец напутствует сына, говоря чтобы он берег «платье снову, а честь смолоду». Приехав в Симбирск, Гринев в трактире знакомится с ротмистром Зуриным, научившим его игре в бильярд, споившим его и выигравшим у Петра 100 рублей. Гринев словно вырвался на свободу, он ведет себя, «как мальчишка». Утром Зурин требует выигрыш. Гринев желает показать характер и заставляет протестующего Савельича выдать деньги, после чего уезжает из Симбирска, чувствуя укоры совести.

Глава 2. Вожатый

В пути Гринев просит Савельича просить его за глупое поведение. Начинается буран. Гринев с Савельичем сбиваются с дороги. Они встречают человека, предложившего проводить их к постоялому двору. Едущий кибитке Гринев видит сон, в котором он приезжает в усадьбу и находит отца при смерти, подходит к нему, чтобы получить благословение, но вместо отца видит мужика с черной бородой. Петр удивлен, но мать убеждает его, что перед ним его посаженый отец. Чернобородый мужик вскакивает, размахивая топором, а всю комнату заполняют мертвые тела. При этом мужик улыбается Петру и предлагает ему свое благословение. Уже на постоялом дворе Гринев рассматривает провожатого и видит, что это человек из его сна. Это сорокалетний мужчина, среднего роста, широкоплечий и худощавый. В его черной бороде уже проглядывает проседь, глаза у него живые, в них чувствовуется тонкость и сметливость ума. Выражение лица вожатого довольно приятное, но плутовское. Волосы острижены в кружок, одет он в татарские шаровары и оборванный армяк.

С хозяином вожатый беседует на «иносказательном языке». Гринев благодарит вожатого, поднося ему стакан вина и даря заячий тулуп.

Андрей Карлович Р., старый товарищ отца, из Оренбурга направляет Петра на службу в Белогорскую крепость, находящуюся в 40 верстах от города.

Глава 3. Крепость

Белогорская крепость напоминает деревушку. Здесь всем распоряжается Василиса Егоровна, жена коменданта, добрая и разумная старушка. Следующим утром Гринев знакомится с молодым офицером Швабриным Алексеем Ивановичем. Это был невысокий человек, смуглолицый и отменно некрасивый, но очень живой.

Швабрина перевели в крепость из-за дуэли. Он рассказывает Гриневу о том, как течет жизнь в крепости, рассказывает о семье коменданта, нелестно отзываясь о Маше Мироновой, дочери коменданта. Комендант приглашает Швабрина и Гринева на семейный обед. По дороге Петр видит, как проходят «учения»: Иван Кузьмич Миронов руководит взводом инвалидов. При этом на нем колпак и «китайчатый халат».

Глава 4. Поединок

Гриневу очень нравится семья коменданта. Он становится офицером. Петр общается со Швабриным, однако это общение доставляет ему все меньше удовольствия. Особенно неприятны Гриневу колкие замечания Швабрина о Маше. Гринев пишет посредственные стихи, посвящая их Маше. Швабрин высказывается резко по их поводу, оскорбляя при этом Машу. Петр обвиняет его во лжи, Швабрин вызывает Гринева на дуэль. Узнав об этом, Василиса Егоровна приказывает арестовать их, а дворовая девка Палашка лишает их шпаг. Некоторое время спустя Гриневу становится известно, что Швабрин сватался к Маше, но получил отказ. Петр понимает теперь, почему Швабрин злословил в адрес девушки. Снова назначена дуэль. Гринев получает ранение.

Глава 5. Любовь

Маша вместе с Савельичем ухаживают за раненым. Петр Гринев делает Маше предложение. Он отправляет родителям письмо, в котором просит их благословения. Швабрин навещает Гринева и признает свою вину. Отец Гринева не дает сыну своего благословения, он уже знает о дуэли, но рассказал ему об этом не Савельич. Гринев думает, что это сделал Швабрин. Маша не хочет выходить замуж без согласия родителей и избегает Гринева. Петр перестает приходить к Мироновым, падает духом.

Глава 6. Пугачевщина

Коменданту приходит уведомление о том, что в окрестностях орудует разбойничья шайка Емельяна Пугачева, которая нападает на крепости. Вскоре Пугачев подошел и к Белогорской крепости, он обращается к коменданту, призывая сдаться. Иван Кузьмич принимает решение выслать Машу из крепости. Девушка прощается с Гриневым. Ее мать отказывается уезжать из крепости.

Глава 7. Приступ

Казаки ночью покидают Белогорскую крепость и переходят на сторону Пугачева. Его шайка нападает на крепость. Капитан Миронов со своими немногочисленными защитниками обороняет ее, но силы неравны. Пугачев, захвативший крепость, устраивает «суд». Коменданта и его товарищей предают казни на виселице. Когда очередь подходит к Гриневу, Савельич умоляет Пугачева, бросившись к нему в ноги, пощадить «барского дитятю», предлагает выкуп. Пугачев согласен. Гарнизонные солдаты и жители города дают присягу Пугачеву. Василису Егоровну убивают, выведя раздетую на крыльцо. Пугачев покидает Белогорскую крепость.

Глава 8. Незваный гость

Гринев беспокоится о судьбе Маши. Она прячется у попадьи, которая рассказывает Гриневу, что Швабрин теперь на стороне Пугачева. От Савельича Гринев узнает, что Пугачев - их вожатый на пути в Оренбург. Пугачев зовет к себе Гринева, тот идет к нему. Гринев обращает внимание на то, что в стане Пугачева все ведут себя друг с другом как товарищи, а своему предводителю не оказывают особого предпочтения. Каждый хвастает, высказывает свое мнения и спокойно оспаривает Пугачева. Его люди заводят песню о виселице. Гости Пугачева расходятся. Наедине Гринев говорит Пугачеву, что не считает его царем, на что тот отвечает, что удалому будет удача, ведь и Гришка Отрепьев в старину царствовал. Несмотря на то, что Гринев обещает бороться против Пугачева, тот отпускает его в Оренбург.

Глава 9. Разлука

Пугачев дает Гриневу распоряжение сообщить губернатору Оренбурга, что пугачевцы через неделю прибудут в город. Уезжая из Белогорской крепости, Пугачев оставляет комендантом Швабрина. Савельич составляет «реестр» разграбленного добра своего барина и подает его Пугачеву, но тот в «припадке великодушия» не обращает на него внимания и не наказывает дерзкого Савельича. Он даже дарит Гриневу шубу со своего плеча и лошадь. Маша болеет.

Глава 10. Осада города

Петр Гринев едет к генералу Андрею Карловичу в Оренбург. На военном совете военные люди отсутствуют. Там только чиновники, которые рассуждают о ненадежности войск, об осторожности, о неверности удачи и т.д. По их мнению, более благоразумно оставаться за крепкой каменной стеной под прикрытием пушек, чем «испытывать счастье оружия» на открытом поле. Чиновники предлагают назначить за голову Пугачева большую цену и тем самым подкупить его людей. Из Белогорской крепости урядник привозит Гриневу письмо от Маши, в котором она сообщает, что Швабрин заставляет ее стать его женой. Гринев обращается к генералу с просьбой дать ему полсотни казаков и роту солдат, чтобы очистить Белогорскую крепость. Но генерал отказывает ему.

Глава 11. Мятежная слобода

Гринев с Савельичем спешат на помощь Маше. В пути их останавливают люди Пугачева и ведут к своему предводителю, который допрашивает Гринева в присутствии наперсников о его намерениях. Людьми Пугачева были тщедушный и сгорбленный старик с седой бородкой и голубой лентой, надетой по серому армяку через плечо. Другой человек был высокого роста, широкоплеч и дороден, лет сорока пяти. У него были серые сверкающие глаза, густая рыжая борода и нос без ноздрей, а на щеках и на лбу - красноватые пятна, которые придавали его широкому рябому лицу неизъяснимое выражение. Гринев говорит Пугачеву, что приехал, чтобы спасти сироту от притязаний Швабрина. Пугачевцы предлагают и со Швабриным, и с Гриневым решить проблему просто - повесить обоих. Но Пугачеву Гринев явно симпатичен, и он дает обещание женить его на Маше. Наутро Гринев едет в кибитке Пугачева в крепость. Пугачев в доверительной беседе сообщает ему, что ему хотелось бы пойти на Москву, но его товарищи – воры и разбойники, и при первой же неудаче они сдадут его, спасая свою шею. Пугачев рассказывает калмыцкую сказку про орла и ворона: ворон жил 300 лет и клевал падаль, а орел был готов голодать, но не есть падали, лучше хоть раз напиться живой крови, а потом - как Бог велит.

Глава 12. Сирота

Приехав в крепость, Пугачев узнает, что Маша терпит издевательства от Швабрина, который морит ее голодом. «Волею государя» Пугачев освобождает девушку и желает сейчас же обвенчать ее с Гриневым. Когда Швабрин рассказывает, что она является дочерью капитана Миронова, Пугачев, решивший «жаловать, так жаловать», отпускает Машу и Гринева.

Глава 13. Арест

На пути из крепости солдаты берут Гринева под арест. Они принимают его за пугачевца, ведут к своему начальнику, которым оказывается Зурин. Он советует Гриневу отправить Машу и Савельича к родителям, а самому продолжить сражение. Гринев так и поступает. Войско Пугачева было разбито, но он сам не был пойман, и ему удалось собрать в Сибири новые отряды. Пугачева преследуют. Зурин получает приказ взять Гринева под арест и отправить в Казань под караулом, предав Следственной комиссии по делу Пугачева.

Глава 14. Суд

Гринев подозревается в том, что служил Пугачеву. Не последнюю роль сыграл в этом Швабрин. Гринев приговаривается к ссылке в Сибирь. Маша живет у родителей Гринева, которые к ней очень привязались. Маша отправляется в Петербург, там она останавливается в Царском Селе, встречает в саду императрицу и просит помиловать Гринева, рассказывая о том, что он из-за нее попал к Пугачеву. На аудиенции императрица дает обещание простить Гринева и устроить судьбу Маши. Гринев освобождается из-под стражи. Он присутствует на казни Пугачева, который в толпе узнает его и кивает головой, которая спустя минуту была показана народу мертвая и окровавленная.

Эффективная подготовка к ЕГЭ (все предметы) - начать подготовку

Обновлено: 2013-02-04

Внимание!
Если Вы заметили ошибку или опечатку, выделите текст и нажмите Ctrl+Enter .
Тем самым окажете неоценимую пользу проекту и другим читателям.

Спасибо за внимание.

Предлагаем Вам ознакомиться с кратким содержанием повести «Капитанская дочка» Александра Сергеевича Пушкина по главам.

«Капитанская дочка», глава 1: «Сержант гвардии», краткое содержание.

Центральным героем повествования является Пётр Гринёв, от лица которого ведётся рассказ.

Пётр был единственным выжившим ребёнком в семье отставного майора, остальные 8 детей умерли во младенчестве. Воспитателем барчука являлся «дядька» Савельич. Поскольку этого было недостаточно, то отец нанял для сына француза – парикмахера Бопре. Француз отличался аморальным поведением, поэтому вскоре его выгнали из дома.

Когда Петру исполнилось 17, отец, воспользовавшись своими офицерскими связями, отправил сына служить в Оренбург. Сопровождал барчука Савельич. Молодой человек, мечтавший о столичном полку, очень расстроился.

В пути до Оренбурга Пётр познакомился с Зуриным ротмистром, научившим его играть в бильярд. Гринёв проиграл 100 рублей. Такому разорительному проигрышу воспротивился Савельич. Молодой барин настоял на своем, и слуге пришлось подчиниться.

«Капитанская дочка», глава 2: «Вожатый», краткое содержание.

Устыдившись своего поступка, Пётр обещает камердинеру, что такого не повторится.

В дороге Гринёва настигает буран. Но Пётр решает продолжать путь. В итоге путники заблудились. Им грозила смерть от мороза, но, к счастью молодого барина, отыскать нужный путь помог появившийся среди сугробов незнакомец в худеньком армяке.

В пути Гринёв видит пророческий сон: мать, встречая сына в доме, говорит, что отец умирает. Пётр входит в горницу, но вместо родителя видит того незнакомца с окладистой бородой, что вывел его на нужную дорогу, а матушка называет его своим названным мужем. Во сне мужик пытается дать «отцовское» благословение Гринёву, но Петр не принимает этого. Тогда незнакомец хватается за топор. По комнате разливается кровь, и появляются трупы, но Пётр остаётся невредимым.

Когда Гринёв с Савельичем подъезжают к гостинице, замёрзший бородатый незнакомец, просит угостить его вином, что Пётр и делает. Во время трапезы Гринёв замечает, что мужик и хозяин гостиницы странно говорят меж собою, используя воровской сленг.

Уезжая, Гринёв отдаёт незнакомцу заячий тулуп, благодаря за спасение. В ответ бородатый поклонился, пообещав, что не забудет милости барина.

Добравшегося до Оренбурга Петра сослуживец Гринёва-старшего посылает в Белогорскую крепость. Это назначение ещё больше расстроило Гринёва.

«Капитанская дочка», глава 3: «Крепость», краткое содержание.

Иван Кузьмич Миронов – комендант гарнизона в Белогорск. Но фактически крепостью, больше похожей на деревню, управляла капитанша – Василиса Егоровна.

Мироновы – обычные русские люди, душевные и не заносчивые, поэтому отнеслись к молодому человеку с лаской и понравились Гриневу. С дочкой четы, Машей, по приезде познакомиться ему не удалось.

Гринёв сошёлся с Алексеем Швабриным – поручиком, сосланным в глушь за дуэль.

Язвительный и циничный Швабрин, некрасиво отзывается о дочери Мироновых, называя её дурочкой. Но когда Пётр лично знакомится с Машей, ему приходится засомневаться в навязанном приятелем мнении.

«Капитанская дочка», глава 4: «Поединок», краткое содержание.

Постепенно Гринёв становится дружен с Мироновыми, отдалившись от Швабрина. Бесприданница Маша показалась Петру очаровательной, и он влюбляется. Колкие насмешки Швабрина не умаляют его пыла – по вечерам молодой человек пишет для девушки стихи.

Швабрин высмеял лирику сослуживца, к тому же оскорбил дочь коменданта, сказав Петру, что девица придёт разделить постель с любым, кто подарит её хотя бы сережки.

Молодые люди поссорились, Швабрин предложил дуэль.

Когда Василиса Егоровна узнала об этом, отчитала офицеров, и они сделали вид, что помирились, отложить поединок. Маша рассказала Гринёву, что злость Швабрина объясняется его неудавшимся сватовством к ней.

Довольно сильный в фехтовании Петр (за что можно добрым словом вспомнить француза Бопре) почти загнал Швабрина в реку, но отвлёкся на крик Савельича. Швабрин бесчестно нападет и ранит его ниже правого плеча.

«Капитанская дочка», глава 5: «Любовь», краткое содержание.

Пять дней Пётр повел без памяти.

Раненного Гринёва выхаживали и Савельич, и Маша. В результате молодые люди поняли, что любят друг друга. Молодой человек отправил письмо родителям, прося благословения на брак.

В ответ пришло письмо с отказом – родители узнали о дуэли сына и пригрозили перевести из крепости в другое место. Тем временем Гринёв со Швабриным примирились, хотя Пётр понимает, что сообщить об этом отцу мог только соперник.

Гринёв предлагал любимой обвенчаться, но она не согласна идти наперекор воле его родителей. .

Отказ возлюбленной стал тяжелым ударом для юноши. На некоторое их отношения становятся внешне прохладными. Гринев боится, что печаль толкнет его на путь распутства.

«Капитанская дочка», глава 6: «Пугачёвщина», краткое содержание.

1773 год. Миронов читает офицерам извещение от генерала: Емельян Пугачёв, называющий себя царём Петром III, со своей шайкой поднял крестьян на бунт. Приказано готовить крепость к нападению.

Думать о победе, имея в штате всего четырех гвардейцев и армейских «инвалидов», капитану Миронову не приходилось. Соседние крепости уже пали, их гарнизоны казнены.

Комендант решает отправить дочь и жену в Оренбург. Но Василиса Егоровна отказывается уезжать. Маша, собранная в дорогу, прощается с Петром, но уехать не успевает.

«Капитанская дочка», глава 7: «Приступ», краткое содержание.

К крепости подходит армия Пугачёва. Урядник и несколько казаков уже примкнули к повстанцам. Бунтовщик предложил сдаться без боя. Миронов не соглашается, приказывает Маше переодеться в простолюдинку и спрятаться в доме попа.

Мятежники врываются в крепость. Пугачёв велит повесить тех, кто не присягнул «царю». Гринёв готов честно умереть от рук бандитов, замечая, что Швабрин, обрядившись в казачий кафтан, расхаживает среди разбойников.

Ситуацию спасает Савельич, который бросается в ноги Пугачеву и молит за барина. К удивлению Петра, Пугачёв его отпускает.

Солдаты и мирные жители вынуждены принять присягу верности «царю». После церемонии, Пугачёв решает обедать. В этот миг казаки, грабящие дома, выволокли на улицу вопящую и раздетую Василису Егоровну. Увидев тело мужа на виселице, она разразилась ругательствами в сторону разбойников, за что получила удар саблей и пала замертво.

«Капитанская дочка», глава 8: «Незваный гость», краткое содержание.

Гринёв переживает за Машу, понимая, что девице не сдобровать если бунтари узнают кто она. Более всего его волнует Швабрин, который перешёл на сторону врага. Пугачев с бандой отправился пировать именно в дом попадьи, где была спрятана Маша.

Савельич спросил, признал ли Гринёв в бандите своего провожатого, которому отдал тулуп – Пётр вспомнил мужчину.

Молодого человека вызвали к Пугачеву. Мятежник тоже узнал в нём того заблудившегося путника, от которого получил тулуп. Помня доброе дело Петра, Пугачёв освобождает его.

«Капитанская дочка», глава 9: «Разлука», краткое содержание.

Утром при свидетелях Пугачев отправил Гринёва с поручением в Оренбург. Савельич попытался вернуть награбленное, на что получил ответ, что его самого пустят на «тулупы», если будет хамить.

Гринёв и Савельича покинули Белогорск. В дороге их догнал разбойник Пугачева сообщив, что «его величество» пожаловал им коня, тулуп и полтину, правда, последнюю не отдает, говоря, что потерял.

Новым комендантом крепости назначается Швабрин… Маша остается полностью в его власти, от осознания этого с девушкой случается горячка.

«Капитанская дочка», глава 10: «Осада города», краткое содержание.

Добравшись до Оренбурга, Пётр доложил начальству о бесчинствах Пугачёва в крепости Миронова. На совете все офицеры, исключая Гринёва, решают обороняться, а не нападать на бандитов.

Оренбург осаждают повстанцы.

Пётр совершает вылазки в тыл врага и через одного из казаков получает весточку от Маши. Девушка сообщает, что Швабрин требует у неё согласия на брак, грозя в противном случае отдать повстанцам.

Гринёв просит генерала о помощи, но получает отрицательный ответ. Тогда молодой человек решает действовать в одиночку.

«Капитанская дочка», глава 11: «Мятежная слобода», краткое содержание.

Не достигнув Белогорска, Гринёв попадает в плен к бунтарям.

Пугачев спрашивает его, куда он собрался один, и Пётр честно рассказывает всё, как есть. Советники Пугачева хотят казнить молодого офицера, но разбойник снова его милует.

Пугачёв решает поучаствовать в судьбе Петра и женить его на Маше.

По дороге в Белогорск, они беседуют, мятежник признается, что планирует идти на Москву. Пётр жалеет Пугачёва, уверяет, что лучше сдаться. Но бунтарь понимает, что для него уже нет пути назад, и рассказывает о вороне, питавшемся 300 лет падалью, и пьющем кровь орле, который умирает в 33 года.

«Капитанская дочка», глава 12: «Сирота», краткое содержание.

Швабрин держит Машу в плену только на хлебе и воде. Отдавать Машу Пугачёву он не пожелал, но пришлось уступить угрозам бунтаря.

Швабрин выдает тайну Маши – она дочь коменданта, отказавшегося присягнуть новому «царю» .

Бунтарский вождь впадает в ярость, но Петру удается смягчить сердце мужчины. И снова Пугачев остаётся благосклонен к юноше и его возлюбленной, позволяя им убраться на все 4 стороны.

«Капитанская дочка», глава 13: «Арест», краткое содержание.

От Пугачева Гринёв получает пропуск. Молодые люди поспешно едут в родное поместье Петра.

Случайно спутав армейский конвой с бунтовщиками, они попадают под арест. Но начальник заставы – знаковый Гриневу Зурин признает его. В итоге Пётр остается при нём, а Маша и Савельич уезжают к родителям.

Гвардия разбила разбойничью шайку. Пугачёва поймать не удалось. Отряд Зурина вынужден подавлять новую вспышку восставших. Гринёв наблюдает, как гвардия разоряет деревни.

Вскоре пришли вести, что Пугачёв пойман. Пётр ждёт разрешения уехать домой, но вместо этого его арестовывают и отправляют в Казань по делу Пугачёва.

«Капитанская дочка», глава 14: «Суд», краткое содержание.

Арестованный Швабрин обвиняет Пётра в том, что он якобы шпион Пугачёва. Молодой человек понял, что оправдываться возлюбленной и спасением её чести нельзя, иначе она тоже попадёт под подозрение. В итоге Петра признали виновным и приговорили сначала к смерти, потом заменили её на ссылку в Сибирь.

Маша отправилась в Петербург. В Царском селе ей удалось случайно встретить Екатерину. Говоря с незнакомкой и не догадываясь, кто она, Маша поведала ею историю жениха. Вскоре её вызвали во дворец. Там дочь капитана узнала в Екатерине II утреннюю знакомую.

Императрица повелела оправдать офицера и вернуть с каторги, пообещав Маше устроить её благосостояние.

Перед казнью Пугачёв успел заметить в толпе Петра и кивнул ему.

Вернувшись домой, Гринёв женился на Маше. В их доме хранится письмо императрицы, которая восхваляет сына Андрея Гринёва за храбрость и дочь капитана Миронова за ум и доброе сердце.

Береги честь смолоду.

Глава I
Сержант гвардии

– Был бы гвардии он завтра ж капитан.

– Того не надобно; пусть в армии послужит.

– Изрядно сказано! пускай его потужит…

………………………………………………………

Да кто его отец?

Отец мой, Андрей Петрович Гринев, в молодости своей служил при графе Минихе и вышел в отставку премьер-майором в 17… году. С тех пор жил он в своей Симбирской деревне, где и женился на девице Авдотье Васильевне Ю., дочери бедного тамошнего дворянина. Нас было девять человек детей. Все мои братья и сестры умерли во младенчестве.

Матушка была еще мною брюхата, как уже я был записан в Семеновский полк сержантом, по милости майора гвардии князя Б., близкого нашего родственника. Если б паче всякого чаяния матушка родила дочь, то батюшка объявил бы куда следовало о смерти неявившегося сержанта, и дело тем бы и кончилось. Я считался в отпуску до окончания наук. В то время воспитывались мы не по-нонешнему. С пятилетнего возраста отдан я был на руки стремянному Савельичу, за трезвое поведение пожалованному мне в дядьки. Под его надзором на двенадцатом году выучился я русской грамоте и мог очень здраво судить о свойствах борзого кобеля. В это время батюшка нанял для меня француза, мосье Бопре, которого выписали из Москвы вместе с годовым запасом вина и прованского масла. Приезд его сильно не понравился Савельичу. «Слава богу, – ворчал он про себя, – кажется, дитя умыт, причесан, накормлен. Куда как нужно тратить лишние деньги и нанимать мусье, как будто и своих людей не стало!»

Бопре в отечестве своем был парикмахером, потом в Пруссии солдатом, потом приехал в Россию pour être outchitel, не очень понимая значение этого слова. Он был добрый малый, но ветрен и беспутен до крайности. Главною его слабостию была страсть к прекрасному полу; нередко за свои нежности получал он толчки, от которых охал по целым суткам. К тому же не был он (по его выражению) и врагом бутылки, то есть (говоря по-русски) любил хлебнуть лишнее. Но как вино подавалось у нас только за обедом, и то по рюмочке, причем учителя обыкновенно и обносили, то мой Бопре очень скоро привык к русской настойке и даже стал предпочитать ее винам своего отечества, как не в пример более полезную для желудка. Мы тотчас поладили, и хотя по контракту обязан он был учить меня по-французски, по-немецки и всем наукам, но он предпочел наскоро выучиться от меня кое-как болтать по-русски, – и потом каждый из нас занимался уже своим делом. Мы жили душа в душу. Другого ментора я и не желал. Но вскоре судьба нас разлучила, и вот по какому случаю.

Прачка Палашка, толстая и рябая девка, и кривая коровница Акулька как-то согласились в одно время кинуться матушке в ноги, винясь в преступной слабости и с плачем жалуясь на мусье, обольстившего их неопытность. Матушка шутить этим не любила и пожаловалась батюшке. У него расправа была коротка. Он тотчас потребовал каналью француза. Доложили, что мусье давал мне свой урок. Батюшка пошел в мою комнату. В это время Бопре спал на кровати сном невинности. Я был занят делом. Надобно знать, что для меня выписана была из Москвы географическая карта. Она висела на стене безо всякого употребления и давно соблазняла меня шириною и добротою бумаги. Я решился сделать из нее змей и, пользуясь сном Бопре, принялся за работу. Батюшка вошел в то самое время, как я прилаживал мочальный хвост к Мысу Доброй Надежды. Увидя мои упражнения в географии, батюшка дернул меня за ухо, потом подбежал к Бопре, разбудил его очень неосторожно и стал осыпать укоризнами. Бопре в смятении хотел было привстать и не мог: несчастный француз был мертво пьян. Семь бед, один ответ. Батюшка за ворот приподнял его с кровати, вытолкал из дверей и в тот же день прогнал со двора, к неописанной радости Савельича. Тем и кончилось мое воспитание.

Я жил недорослем, гоняя голубей и играя в чехарду с дворовыми мальчишками. Между тем минуло мне шестнадцать лет. Тут судьба моя переменилась.

Однажды осенью матушка варила в гостиной медовое варенье, а я, облизываясь, смотрел на кипучие пенки. Батюшка у окна читал Придворный календарь, ежегодно им получаемый. Эта книга имела всегда сильное на него влияние: никогда не перечитывал он ее без особенного участия, и чтение это производило в нем всегда удивительное волнение желчи. Матушка, знавшая наизусть все его свычаи и обычаи, всегда старалась засунуть несчастную книгу как можно подалее, и таким образом Придворный календарь не попадался ему на глаза иногда по целым месяцам. Зато, когда он случайно его находил, то, бывало, по целым часам не выпускал уж из своих рук. Итак, батюшка читал Придворный календарь, изредка пожимая плечами и повторяя вполголоса: «Генерал-поручик!.. Он у меня в роте был сержантом!.. Обоих российских орденов кавалер!.. А давно ли мы…» Наконец батюшка швырнул календарь на диван и погрузился в задумчивость, не предвещавшую ничего доброго.

Вдруг он обратился к матушке: «Авдотья Васильевна, а сколько лет Петруше?»

– Да вот пошел семнадцатый годок, – отвечала матушка. – Петруша родился в тот самый год, как окривела тетушка Настасья Герасимовна, и когда еще…

«Добро, – прервал батюшка, – пора его в службу. Полно ему бегать по девичьим да лазить на голубятни».

Мысль о скорой разлуке со мною так поразила матушку, что она уронила ложку в кастрюльку и слезы потекли по ее лицу. Напротив того, трудно описать мое восхищение. Мысль о службе сливалась во мне с мыслями о свободе, об удовольствиях петербургской жизни. Я воображал себя офицером гвардии, что, по мнению моему, было верхом благополучия человеческого.

Батюшка не любил ни переменять свои намерения, ни откладывать их исполнение. День отъезду моему был назначен. Накануне батюшка объявил, что намерен писать со мною к будущему моему начальнику, и потребовал пера и бумаги.

– Не забудь, Андрей Петрович, – сказала матушка, – поклониться и от меня князю Б.; я, дескать, надеюсь, что он не оставит Петрушу своими милостями.

– Что за вздор! – отвечал батюшка нахмурясь. – К какой стати стану я писать к князю Б.?

– Да ведь ты сказал, что изволишь писать к начальнику Петруши.

– Ну, а там что?

– Да ведь начальник Петрушин – князь Б. Ведь Петруша записан в Семеновский полк.

– Записан! А мне какое дело, что он записан? Петруша в Петербург не поедет. Чему научится он, служа в Петербурге? мотать да повесничать? Нет, пускай послужит он в армии, да потянет лямку, да понюхает пороху, да будет солдат, а не шаматон. Записан в гвардии! Где его пашпорт? подай его сюда.

Матушка отыскала мой паспорт, хранившийся в ее шкатулке вместе с сорочкою, в которой меня крестили, и вручила его батюшке дрожащею рукою. Батюшка прочел его со вниманием, положил перед собою на стол и начал свое письмо.

Любопытство меня мучило: куда ж отправляют меня, если уж не в Петербург? Я не сводил глаз с пера батюшкина, которое двигалось довольно медленно. Наконец он кончил, запечатал письмо в одном пакете с паспортом, снял очки и, подозвав меня, сказал: «Вот тебе письмо к Андрею Карловичу Р., моему старинному товарищу и другу. Ты едешь в Оренбург служить под его начальством».

Итак, все мои блестящие надежды рушились! Вместо веселой петербургской жизни ожидала меня скука в стороне глухой и отдаленной. Служба, о которой за минуту думал я с таким восторгом, показалась мне тяжким несчастьем. Но спорить было нечего! На другой день поутру подвезена была к крыльцу дорожная кибитка; уложили в нее чемодан, погребец с чайным прибором и узлы с булками и пирогами, последними знаками домашнего баловства. Родители мои благословили меня. Батюшка сказал мне: «Прощай, Петр. Служи верно, кому присягнешь; слушайся начальников; за их лаской не гоняйся; на службу не напрашивайся; от службы не отговаривайся; и помни пословицу: береги платье снову, а честь смолоду». Матушка в слезах наказывала мне беречь мое здоровье, а Савельичу смотреть за дитятей. Надели на меня заячий тулуп, а сверху лисью шубу. Я сел в кибитку с Савельичем и отправился в дорогу, обливаясь слезами.

В ту же ночь приехал я в Симбирск, где должен был пробыть сутки для закупки нужных вещей, что и было поручено Савельичу. Я остановился в трактире. Савельич с утра отправился по лавкам. Соскуча глядеть из окна на грязный переулок, я пошел бродить по всем комнатам. Вошед в биллиардную, увидел я высокого барина, лет тридцати пяти, с длинными черными усами, в халате, с кием в руке и с трубкой в зубах. Он играл с маркером, который при выигрыше выпивал рюмку водки, а при проигрыше должен был лезть под биллиард на четверинках. Я стал смотреть на их игру. Чем долее она продолжалась, тем прогулки на четверинках становились чаще, пока, наконец, маркер остался под биллиардом. Барин произнес над ним несколько сильных выражений в виде надгробного слова и предложил мне сыграть партию. Я отказался по неумению. Это показалось ему, по-видимому, странным. Он поглядел на меня как бы с сожалением; однако мы разговорились. Я узнал, что его зовут Иваном Ивановичем Зуриным, что он ротмистр ** гусарского полку и находится в Симбирске при приеме рекрут, а стоит в трактире. Зурин пригласил меня отобедать с ним вместе чем бог послал, по-солдатски. Я с охотою согласился. Мы сели за стол. Зурин пил много и потчевал и меня, говоря, что надобно привыкать ко службе; он рассказывал мне армейские анекдоты, от которых я со смеху чуть не валялся, и мы встали из-за стола совершенными приятелями. Тут вызвался он выучить меня играть на биллиарде. «Это, – говорил он, – необходимо для нашего брата служивого. В походе, например, придешь в местечко – чем прикажешь заняться? Ведь не все же бить жидов. Поневоле пойдешь в трактир и станешь играть на биллиарде; а для того надобно уметь играть!» Я совершенно был убежден и с большим прилежанием принялся за учение. Зурин громко ободрял меня, дивился моим быстрым успехам и, после нескольких уроков, предложил мне играть в деньги, по одному грошу, не для выигрыша, а так, чтоб только не играть даром, что, по его словам, самая скверная привычка. Я согласился и на то, а Зурин велел подать пуншу и уговорил меня попробовать, повторяя, что к службе надобно мне привыкать; а без пуншу, что и служба! Я послушался его. Между тем игра наша продолжалась. Чем чаще прихлебывал я от моего стакана, тем становился отважнее. Шары поминутно летали у меня через борт; я горячился, бранил маркера, который считал бог ведает как, час от часу умножал игру, словом – вел себя как мальчишка, вырвавшийся на волю. Между тем время прошло незаметно. Зурин взглянул на часы, положил кий и объявил мне, что я проиграл сто рублей. Это меня немножко смутило. Деньги мои были у Савельича. Я стал извиняться. Зурин меня прервал: «Помилуй! Не изволь и беспокоиться. Я могу и подождать, а покамест поедем к Аринушке».

Что прикажете? День я кончил так же беспутно, как и начал. Мы отужинали у Аринушки. Зурин поминутно мне подливал, повторяя, что надобно к службе привыкать. Встав из-за стола, я чуть держался на ногах; в полночь Зурин отвез меня в трактир.

Савельич встретил нас на крыльце. Он ахнул, увидя несомненные признаки моего усердия к службе. «Что это, сударь, с тобою сделалось? – сказал он жалким голосом, – где ты это нагрузился? Ахти господи! отроду такого греха не бывало!» – «Молчи, хрыч! – отвечал я ему, запинаясь, – ты, верно, пьян, пошел спать… и уложи меня».

На другой день я проснулся с головною болью, смутно припоминая себе вчерашние происшествия. Размышления мои прерваны были Савельичем, вошедшим ко мне с чашкою чая. «Рано, Петр Андреич, – сказал он мне, качая головою, – рано начинаешь гулять. И в кого ты пошел? Кажется, ни батюшка, ни дедушка пьяницами не бывали; о матушке и говорить нечего: отроду, кроме квасу, в рот ничего не изволила брать. А кто всему виноват? проклятый мусье. То и дело, бывало, к Антипьевне забежит: „Мадам, же ву при, водкю“. Вот тебе и же ву при! Нечего сказать: добру наставил, собачий сын. И нужно было нанимать в дядьки басурмана, как будто у барина не стало и своих людей!»

Мне было стыдно. Я отвернулся и сказал ему: «Поди вон, Савельич; я чаю не хочу». Но Савельича мудрено было унять, когда, бывало, примется за проповедь. «Вот видишь ли, Петр Андреич, каково подгуливать. И головке-то тяжело, и кушать-то не хочется. Человек пьющий ни на что не годен… Выпей-ка огуречного рассолу с медом, а всего бы лучше опохмелиться полстаканчиком настойки. Не прикажешь ли?»

В это время мальчик вошел и подал мне записку от И. И. Зурина. Я развернул ее и прочел следующие строки:

«Любезный Петр Андреевич, пожалуйста, пришли мне с моим мальчиком сто рублей, которые ты мне вчера проиграл. Мне крайняя нужда в деньгах.

Готовый ко услугам

Иван Зурин».

Делать было нечего. Я взял на себя вид равнодушный и, обратясь к Савельичу, который был и денег, и белья, и дел моих рачитель , приказал отдать мальчику сто рублей. «Как! зачем?» – спросил изумленный Савельич. «Я их ему должен», – отвечал я со всевозможной холодностию. «Должен! – возразил Савельич, час от часу приведенный в большее изумление, – да когда же, сударь, успел ты ему задолжать? Дело что-то не ладно. Воля твоя, сударь, а денег я не выдам».

Я подумал, что если в сию решительную минуту не переспорю упрямого старика, то уж в последствии времени трудно мне будет освободиться от его опеки, и, взглянув на него гордо, сказал: «Я твой господин, а ты мой слуга. Деньги мои. Я их проиграл, потому что так мне вздумалось. А тебе советую не умничать и делать то, что тебе приказывают».

Савельич так был поражен моими словами, что сплеснул руками и остолбенел. «Что же ты стоишь!» – закричал я сердито. Савельич заплакал. «Батюшка Петр Андреич, – произнес он дрожащим голосом, – не умори меня с печали. Свет ты мой! послушай меня, старика: напиши этому разбойнику, что ты пошутил, что у нас и денег-то таких не водится. Сто рублей! Боже ты милостивый! Скажи, что тебе родители крепко-накрепко заказали не играть, окроме как в орехи…» – «Полно врать, – прервал я строго, – подавай сюда деньги или я тебя взашеи прогоню».

Савельич поглядел на меня с глубокой горестью и пошел за моим долгом. Мне было жаль бедного старика; но я хотел вырваться на волю и доказать, что уж я не ребенок. Деньги были доставлены Зурину. Савельич поспешил вывезти меня из проклятого трактира. Он явился с известием, что лошади готовы. С неспокойной совестию и с безмолвным раскаянием выехал я из Симбирска, не простясь с моим учителем и не думая с ним уже когда-нибудь увидеться.

Глава II
Вожатый

Сторона ль моя, сторонушка,

Сторона незнакомая!

Что не сам ли я на тебя зашел,

Что не добрый ли да меня конь завез:

Завезла меня, доброго молодца,

Прытость, бодрость молодецкая

И хмелинушка кабацкая.

Старинная песня

Дорожные размышления мои были не очень приятны. Проигрыш мой, по тогдашним ценам, был немаловажен. Я не мог не признаться в душе, что поведение мое в симбирском трактире было глупо, и чувствовал себя виноватым перед Савельичем. Все это меня мучило. Старик угрюмо сидел на облучке, отворотясь от меня, и молчал, изредка только покрякивая. Я непременно хотел с ним помириться и не знал с чего начать. Наконец я сказал ему: «Ну, ну, Савельич! полно, помиримся, виноват; вижу сам, что виноват. Я вчера напроказил, а тебя напрасно обидел. Обещаюсь вперед вести себя умнее и слушаться тебя. Ну, не сердись; помиримся».

– Эх, батюшка Петр Андреич! – отвечал он с глубоким вздохом. – Сержусь-то я на самого себя; сам я кругом виноват. Как мне было оставлять тебя одного в трактире! Что делать? Грех попутал: вздумал забрести к дьячихе, повидаться с кумою. Так-то: зашел к куме, да засел в тюрьме. Беда да и только! Как покажусь я на глаза господам? что скажут они, как узнают, что дитя пьет и играет.

Чтоб утешить бедного Савельича, я дал ему слово впредь без его согласия не располагать ни одною копейкою. Он мало-помалу успокоился, хотя все еще изредка ворчал про себя, качая головою: «Сто рублей! легко ли дело!»

Я приближался к месту моего назначения. Вокруг меня простирались печальные пустыни, пересеченные холмами и оврагами. Все покрыто было снегом. Солнце садилось. Кибитка ехала по узкой дороге, или точнее по следу, проложенному крестьянскими санями. Вдруг ямщик стал посматривать в сторону и, наконец, сняв шапку, оборотился ко мне и сказал: «Барин, не прикажешь ли воротиться?»

– Это зачем?

– Время ненадежно: ветер слегка подымается; вишь, как он сметает порошу.

– Что ж за беда!

– А видишь там что? (Ямщик указал кнутом на восток.)

– Я ничего не вижу, кроме белой степи да ясного неба.

– А вон – вон: это облачко.

Я увидел в самом деле на краю неба белое облачко, которое принял было сперва за отдаленный холмик. Ямщик изъяснил мне, что облачко предвещало буран.

Я слыхал о тамошних метелях и знал, что целые обозы бывали ими занесены. Савельич, согласно со мнением ямщика, советовал воротиться. Но ветер показался мне не силен; я понадеялся добраться заблаговременно до следующей станции и велел ехать скорее.

Ямщик поскакал; но все поглядывал на восток. Лошади бежали дружно. Ветер между тем час от часу становился сильнее. Облачко обратилось в белую тучу, которая тяжело подымалась, росла и постепенно облегала небо. Пошел мелкий снег – и вдруг повалил хлопьями. Ветер завыл; сделалась метель. В одно мгновение темное небо смешалось со снежным морем. Все исчезло. «Ну, барин, – закричал ямщик, – беда: буран!..»

Я выглянул из кибитки: все было мрак и вихорь. Ветер выл с такой свирепой выразительностию, что казался одушевленным; снег засыпал меня и Савельича; лошади шли шагом – и скоро стали. «Что же ты не едешь?» – спросил я ямщика с нетерпением. «Да что ехать? – отвечал он, слезая с облучка, – невесть и так куда заехали: дороги нет, и мгла кругом». Я стал было его бранить. Савельич за него заступился: «И охота было не слушаться, – говорил он сердито, – воротился бы на постоялый двор, накушался бы чаю, почивал бы себе до утра, буря б утихла, отправились бы далее. И куда спешим? Добро бы на свадьбу!» Савельич был прав. Делать было нечего. Снег так и валил. Около кибитки подымался сугроб. Лошади стояли, понуря голову и изредка вздрагивая. Ямщик ходил кругом, от нечего делать улаживая упряжь. Савельич ворчал; я глядел во все стороны, надеясь увидеть хоть признак жила или дороги, но ничего не мог различить, кроме мутного кружения метели… Вдруг увидел я что-то черное. «Эй, ямщик! – закричал я, – смотри: что там такое чернеется?» Ямщик стал всматриваться. «А бог знает, барин, – сказал он, садясь на свое место, – воз не воз, дерево не дерево, а кажется, что шевелится. Должно быть, или волк, или человек». Я приказал ехать на незнакомый предмет, который тотчас и стал подвигаться нам навстречу. Через две минуты мы поровнялись с человеком. «Гей, добрый человек! – закричал ему ямщик. – Скажи, не знаешь ли, где дорога?»

– Дорога-то здесь; я стою на твердой полосе, – отвечал дорожный, – да что толку?

– Послушай, мужичок, – сказал я ему, – знаешь ли ты эту сторону? Возьмешься ли ты довести меня до ночлега?

– Сторона мне знакомая, – отвечал дорожный, – слава богу, исхожена и изъезжена вдоль и поперек. Да вишь какая погода: как раз собьешься с дороги. Лучше здесь остановиться да переждать, авось буран утихнет да небо прояснится: тогда найдем дорогу по звездам.

Его хладнокровие ободрило меня. Я уж решился, предав себя божией воле, ночевать посреди степи, как вдруг дорожный сел проворно на облучок и сказал ямщику: «Ну, слава богу, жило недалеко; сворачивай вправо да поезжай».

– А почему ехать мне вправо? – спросил ямщик с неудовольствием. – Где ты видишь дорогу? Небось: лошади чужие, хомут не свой, погоняй не стой. – Ямщик казался мне прав. «В самом деле, – сказал я, – почему думаешь ты, что жило недалече?» – «А потому, что ветер оттоле потянул, – отвечал дорожный, – и я слышу, дымом пахнуло; знать, деревня близко». Сметливость его и тонкость чутья меня изумили. Я велел ямщику ехать. Лошади тяжело ступали по глубокому снегу. Кибитка тихо подвигалась, то въезжая на сугроб, то обрушаясь в овраг и переваливаясь то на одну, то на другую сторону. Это похоже было на плавание судна по бурному морю. Савельич охал, поминутно толкаясь о мои бока. Я опустил циновку, закутался в шубу и задремал, убаюканный пением бури и качкою тихой езды.

Мне приснился сон, которого никогда не мог я позабыть и в котором до сих пор вижу нечто пророческое, когда соображаю с ним странные обстоятельства моей жизни. Читатель извинит меня: ибо, вероятно, знает по опыту, как сродно человеку предаваться суеверию, несмотря на всевозможное презрение к предрассудкам.

Я находился в том состоянии чувств и души, когда существенность, уступая мечтаниям, сливается с ними в неясных видениях первосония. Мне казалось, буран еще свирепствовал и мы еще блуждали по снежной пустыне… Вдруг увидел я ворота и въехал на барский двор нашей усадьбы. Первою мыслию моею было опасение, чтоб батюшка не прогневался на меня за невольное возвращение под кровлю родительскую и не почел бы его умышленным ослушанием. С беспокойством я выпрыгнул из кибитки и вижу: матушка встречает меня на крыльце с видом глубокого огорчения. «Тише, – говорит она мне, – отец болен при смерти и желает с тобою проститься». Пораженный страхом, я иду за нею в спальню. Вижу, комната слабо освещена; у постели стоят люди с печальными лицами. Я тихонько подхожу к постеле; матушка приподымает полог и говорит: «Андрей Петрович, Петруша приехал; он воротился, узнав о твоей болезни; благослови его». Я стал на колени и устремил глаза мои на больного. Что ж?.. Вместо отца моего, вижу в постеле лежит мужик с черной бородою, весело на меня поглядывая. Я в недоумении оборотился к матушке, говоря ей: «Что это значит? Это не батюшка. И к какой мне стати просить благословения у мужика?» – «Все равно, Петруша, – отвечала мне матушка, – это твой посаженый отец; поцелуй у него ручку, и пусть он тебя благословит…» Я не соглашался. Тогда мужик вскочил с постели, выхватил топор из-за спины и стал махать во все стороны. Я хотел бежать… и не мог; комната наполнилась мертвыми телами; я спотыкался о тела и скользил в кровавых лужах… Страшный мужик ласково меня кликал, говоря: «Не бойсь, подойди под мое благословение…» Ужас и недоумение овладели мною… И в эту минуту я проснулся; лошади стояли; Савельич дергал меня за руку, говоря: «Выходи, сударь: приехали».

– Куда приехали? – спросил я, протирая глаза.

– На постоялый двор. Господь помог, наткнулись прямо на забор. Выходи, сударь, скорее да обогрейся.

Я вышел из кибитки. Буран еще продолжался, хотя с меньшею силою. Было так темно, что хоть глаз выколи. Хозяин встретил нас у ворот, держа фонарь под полою, и ввел меня в горницу, тесную, но довольно чистую; лучина освещала ее. На стене висела винтовка и высокая казацкая шапка.

Хозяин, родом яицкий казак, казался мужик лет шестидесяти, еще свежий и бодрый. Савельич внес за мною погребец, потребовал огня, чтоб готовить чай, который никогда так не казался мне нужен. Хозяин пошел хлопотать.

– Где же вожатый? – спросил я у Савельича. «Здесь, ваше благородие», – отвечал мне голос сверху. Я взглянул на полати и увидел черную бороду и два сверкающие глаза. «Что, брат, прозяб?» – «Как не прозябнуть в одном худеньком армяке! Был тулуп, да что греха таить? заложил вечор у целовальника: мороз показался не велик». В эту минуту хозяин вошел с кипящим самоваром; я предложил вожатому нашему чашку чаю; мужик слез с полатей. Наружность его показалась мне замечательна: он был лет сорока, росту среднего, худощав и широкоплеч. В черной бороде его показывалась проседь; живые большие глаза так и бегали. Лицо его имело выражение довольно приятное, но плутовское. Волоса были обстрижены в кружок; на нем был оборванный армяк и татарские шаровары. Я поднес ему чашку чаю; он отведал и поморщился. «Ваше благородие, сделайте мне такую милость, – прикажите поднести стакан вина; чай не наше казацкое питье». Я с охотой исполнил его желание. Хозяин вынул из ставца штоф и стакан, подошел к нему и, взглянув ему в лицо: «Эхе, – сказал он, – опять ты в нашем краю! Отколе бог принес?» Вожатый мой мигнул значительно и отвечал поговоркою: «В огород летал, конопли клевал; швырнула бабушка камушком – да мимо. Ну, а что ваши?»

– Да что наши! – отвечал хозяин, продолжая иносказательный разговор. – Стали было к вечерне звонить, да попадья не велит: поп в гостях, черти на погосте.

«Молчи, дядя, – возразил мой бродяга, – будет дождик, будут и грибки; а будут грибки, будет и кузов. А теперь (тут он мигнул опять) заткни топор за спину: лесничий ходит. Ваше благородие! за ваше здоровье!» – При сих словах он взял стакан, перекрестился и выпил одним духом. Потом поклонился мне и воротился на полати.

Я ничего не мог тогда понять из этого воровского разговора; но после уж догадался, что дело шло о делах Яицкого войска, в то время только что усмиренного после бунта 1772 года. Савельич слушал с видом большого неудовольствия. Он посматривал с подозрением то на хозяина, то на вожатого. Постоялый двор, или, по-тамошнему, умет, находился в стороне, в степи, далече от всякого селения, и очень походил на разбойническую пристань. Но делать было нечего. Нельзя было и подумать о продолжении пути. Беспокойство Савельича очень меня забавляло. Между тем я расположился ночевать и лег на лавку. Савельич решился убраться на печь; хозяин лег на полу. Скоро вся изба захрапела, и я заснул как убитый.

Проснувшись поутру довольно поздно, я увидел, что буря утихла. Солнце сияло. Снег лежал ослепительной пеленою на необозримой степи. Лошади были запряжены. Я расплатился с хозяином, который взял с нас такую умеренную плату, что даже Савельич с ним не заспорил и не стал торговаться по своему обыкновению, и вчерашние подозрения изгладились совершенно из головы его. Я позвал вожатого, благодарил за оказанную помочь и велел Савельичу дать ему полтину на водку. Савельич нахмурился. «Полтину на водку! – сказал он, – за что это? За то, что ты же изволил подвезти его к постоялому двору? Воля твоя, сударь: нет у нас лишних полтин. Всякому давать на водку, так самому скоро придется голодать». Я не мог спорить с Савельичем. Деньги, по моему обещанию, находились в полном его распоряжении. Мне было досадно, однако ж, что не мог отблагодарить человека, выручившего меня если не из беды, то по крайней мере из очень неприятного положения. «Хорошо, – сказал я хладнокровно, – если не хочешь дать полтину, то вынь ему что-нибудь из моего платья. Он одет слишком легко. Дай ему мой заячий тулуп».

– Помилуй, батюшка Петр Андреич! – сказал Савельич. – Зачем ему твой заячий тулуп? Он его пропьет, собака, в первом кабаке.

– Это, старинушка, уж не твоя печаль, – сказал мой бродяга, – пропью ли я, или нет. Его благородие мне жалует шубу со своего плеча: его на то барская воля, а твое холопье дело не спорить и слушаться.

– Бога ты не боишься, разбойник! – отвечал ему Савельич сердитым голосом. – Ты видишь, что дитя еще не смыслит, а ты и рад его обобрать, простоты его ради. Зачем тебе барский тулупчик? Ты и не напялишь его на свои окаянные плечища.

– Прошу не умничать, – сказал я своему дядьке, – сейчас неси сюда тулуп.

– Господи владыко! – простонал мой Савельич. – Заячий тулуп почти новешенький! и добро бы кому, а то пьянице оголелому!

Однако заячий тулуп явился. Мужичок тут же стал его примеривать. В самом деле, тулуп, из которого успел и я вырасти, был немножко для него узок. Однако он кое-как умудрился и надел его, распоров по швам. Савельич чуть не завыл, услышав, как нитки затрещали. Бродяга был чрезвычайно доволен моим подарком. Он проводил меня до кибитки и сказал с низким поклоном: «Спасибо, ваше благородие! Награди вас господь за вашу добродетель. Век не забуду ваших милостей». – Он пошел в свою сторону, а я отправился далее, не обращая внимания на досаду Савельича, и скоро позабыл о вчерашней вьюге, о своем вожатом и о заячьем тулупе.

Приехав в Оренбург, я прямо явился к генералу. Я увидел мужчину росту высокого, но уже сгорбленного старостию. Длинные волосы его были совсем белы. Старый полинялый мундир напоминал воина времен Анны Иоанновны, а в его речи сильно отзывался немецкий выговор. Я подал ему письмо от батюшки. При имени его он взглянул на меня быстро: «Поже мой! – сказал он. – Тавно ли, кажется, Андрей Петрович был еше твоих лет, а теперь вот уш какой у него молотец! Ах, фремя, фремя!» Он распечатал письмо и стал читать его вполголоса, делая свои замечания. «Милостивый государь Андрей Карлович, надеюсь, что ваше превосходительство»… Это что за серемонии? Фуй, как ему не софестно! Конечно: дисциплина перво дело, но так ли пишут к старому камрад?.. «ваше превосходительство не забыло»… гм… «и… когда… покойным фельдмаршалом Мин… походе… также и… Каролинку»… Эхе, брудер! так он еше помнит стары наши проказ? «Теперь о деле… К вам моего повесу»… гм… «держать в ежовых рукавицах»… Что такое ешовы рукавиц? Это, должно быть, русска поговорк… Что такое «дершать в ешовых рукавицах»?» – повторил он, обращаясь ко мне.

– Это значит, – отвечал я ему с видом как можно более невинным, – обходиться ласково, не слишком строго, давать побольше воли, держать в ежовых рукавицах.

«Гм, понимаю… „и не давать ему воли“ – нет, видно, ешовы рукавицы значит не то… „При сем… его паспорт“… Где ж он? А, вот… „отписать в Семеновский“… Хорошо, хорошо: все будет сделано… „Позволишь без чинов обнять себя и… старым товарищем и другом“ – а! наконец догадался… и прочая и прочая… Ну, батюшка, – сказал он, прочитав письмо и отложив в сторону мой паспорт, – все будет сделано: ты будешь офицером переведен в *** полк, и чтоб тебе времени не терять, то завтра же поезжай в Белогорскую крепость, где ты будешь в команде капитана Миронова, доброго и честного человека. Там ты будешь на службе настоящей, научишься дисциплине. В Оренбурге делать тебе нечего; рассеяние вредно молодому человеку. А сегодня милости просим: отобедать у меня».

«Час от часу не легче! – подумал я про себя, – к чему послужило мне то, что еще в утробе матери я был уже гвардии сержантом! Куда это меня завело? В *** полк и в глухую крепость на границу киргиз-кайсацких степей!..» Я отобедал у Андрея Карловича, втроем с его старым адъютантом. Строгая немецкая экономия царствовала за его столом, и я думаю, что страх видеть иногда лишнего гостя за своею холостою трапезою был отчасти причиною поспешного удаления моего в гарнизон. На другой день я простился с генералом и отправился к месту моего назначения.

Гвардия – специальные отборные войска. Первые гвардейские полки (Семеновский, Преображенский) появились в России при Петре I. В отличие от остального состава армии пользовались преимуществами.

И денег, и белья, и дел моих рачитель – цитата из стихотворения Д. И. Фонвизина «Послание к слугам моим». Рачитель (книжн., устар.) – человек, заботящийся о чем-либо, ведающий чем-либо.

Береги честь смолоду.

ГЛАВА I. СЕРЖАНТ ГВАРДИИ.

Был бы гвардии он завтра ж капитан.
Того не надобно; пусть в армии послужит.
Изрядно сказано! пускай его потужит…
Да кто его отец?
Княжнин.

Отец мой Андрей Петрович Гринев в молодости своей служил при графе Минихе, и вышел в отставку премьер-майором в 17.. году. С тех пор жил он в своей Симбирской деревни, где и женился на девице Авдотьи Васильевне Ю., дочери бедного тамошнего дворянина. Нас было девять человек детей. Все мои братья и сестры умерли во младенчестве.

Матушка была еще мною брюхата, как уже я был записан в Семеновский полк сержантом, по милости маиора гвардии князя Б., близкого нашего родственника. Если бы паче всякого чаяния матушка родила дочь, то батюшка объявил бы куда следовало о смерти неявившегося сержанта и дело тем бы и кончилось. Я считался в отпуску до окончания наук. В то время воспитывались мы не по нонешнему. С пятилетнего возраста отдан я был на руки стремянному Савельичу, за трезвое поведение пожалованному мне в дядьки. Под его надзором на двенадцатом году выучился я русской грамоте и мог очень здраво судить о свойствах борзого кобеля. В это время батюшка нанял для меня француза, мосье Бопре, которого выписали из Москвы вместе с годовым запасом вина и прованского масла. Приезд его сильно не понравился Савельичу. «Слава богу» - ворчал он про себя - «кажется, дитя умыт, причесан, накормлен. Куда как нужно тратить лишние деньги, и нанимать мусье, как будто и своих людей не стало!»

Бопре в отечестве своем был парикмахером, потом в Пруссии солдатом, потом приехал в Россию pour Йtre outchitel, не очень понимая значения этого слова. Он был добрый малый, но ветрен и беспутен до крайности. Главною его слабостию была страсть к прекрасному полу; не редко за свои нежности получал он толчки, от которых охал по целым суткам. К тому же не был он (по его выражению) и врагом бутылки, т. е. (говоря по-русски) любил хлебнуть лишнее. Но как вино подавалось у нас только за обедом, и то по рюмочке, причем учителя обыкновенно и обносили, то мой Бопре очень скоро привык к русской настойке, и даже стал предпочитать ее винам своего отечества, как не в пример более полезную для желудка. Мы тотчас поладили, и хотя по контракту обязан он был учить меня по-французски, по-немецки и всем наукам, но он предпочел наскоро выучиться от меня кое-как болтать по-русски, - и потом каждый из нас занимался уже своим делом. Мы жили душа в душу. Другого ментора я и не желал. Но вскоре судьба нас разлучила, и вот по какому случаю:

Прачка Палашка, толстая и рябая девка, и кривая коровница Акулька как-то согласились в одно время кинуться матушке в ноги, винясь в преступной слабости и с плачем жалуясь на мусье, обольстившего их неопытность. Матушка шутить этим не любила, и пожаловалась батюшке. У него расправа была коротка. Он тотчас потребовал каналью француза. Доложили, что мусье давал мне свой урок. Батюшка пошел в мою комнату. В это время Бопре спал на кровати сном невинности. Я был занят делом. Надобно знать, что для меня выписана была из Москвы географическая карта. Она висела на стене безо всякого употребления и давно соблазняла меня шириною и добротою бумаги. Я решился сделать из нее змей, и пользуясь сном Бопре, принялся за работу. Батюшка вошел в то самое время, как я прилаживал мочальный хвост к Мысу Доброй Надежды. Увидя мои упражнения в географии, батюшка дернул меня за ухо, потом подбежал к Бопре, разбудил его очень неосторожно, и стал осыпать укоризнами. Бопре в смятении хотел было привстать, и не мог: несчастный француз был мертво пьян. Семь бед, один ответ. Батюшка за ворот приподнял его с кровати, вытолкал из дверей, и в тот же день прогнал со двора, к неописанной радости Савельича. Тем и кончилось мое воспитание.

Я жил недорослем, гоняя голубей и играя в чахарду с дворовыми мальчишками. Между тем минуло мне шестнадцать лет. Тут судьба моя переменилась.

Однажды осенью матушка варила в гостиной медовое варенье а я, облизываясь, смотрел на кипучие пенки. Батюшка у окна читал Придворный Календарь, ежегодно им получаемый. Эта книга имела всегда сильное на него влияние: никогда не перечитывал он ее без особенного участия, и чтение это производило в нем всегда удивительное волнение желчи. Матушка, знавшая наизусть все его свычаи и обычаи, всегда старалась засунуть несчастную книгу как можно подалее, и таким образом Придворный Календарь не попадался ему на глаза иногда по целым месяцам. Зато, когда он случайно его находил, то бывало по целым часам не выпускал уж из своих рук. Итак батюшка читал Придворный Календарь, изредко пожимая плечами и повторяя вполголоса: «Генерал-поручик!.. Он у меня в роте был сержантом!… Обоих российских орденов кава-лер!.. А давно ли мы…» Наконец батюшка швырнул календарь на диван, и погрузился в задумчивость, не предвещавшую ничего доброго.

Вдруг он обратился к матушке: «Авдотья Васильевна, а сколько лет Петруше?»

Да вот пошел семнадцатый годок, - отвечала матушка. - Петруша родился в тот самый год, как окривела тетушка Настасья Гарасимовна, и когда еще…

«Добро» - прервал батюшка, - «пора его в службу. Полно ему бегать по девичьим, да лазить на голубятни».

Мысль о скорой разлуке со мною так поразила матушку, что она уронила ложку в кастрюльку, и слезы потекли по ее лицу. Напротив того трудно описать мое восхищение. Мысль о службе сливалась во мне с мыслями о свободе, об удовольствиях петербургской жизни. Я воображал себя офицером гвардии, что по мнению моему было верьхом благополучия человеческого.

Рассказывает о своей биографии. Отец служил при графе Минихе, дослужился до майора и ушёл в отставку. Мать была дочерью бедного дворянина. В их семье родилось 9 детей, но все они умерли во младенчестве, кроме Петра. Он ещё до рождения был зачислен сержантом в Семёновский полк. С пятилетнего возраста его воспитывал и учил грамоте стремянной Савельич , а когда Петру исполнилось 12 лет ему наняли учителя - француза, мосье Бопре, который должен был учить его разным языкам. На самом деле Бопре был парикмахером, ничего не смыслил в науках и вёл аморальный образ жизни. В конечном итоге его выгнали за пьянство и развращение девушек.

Когда Петру исполняется 17 лет, отец отправляет его служить в Оренбург, а не в Петербург, в гвардию, как было раньше задумано. Савельич тоже поехал, чтобы присматривать за ним. Пётр был очень расстроен, так как хотел оказаться в столице и вести весёлую жизнь.

В Симбирске Гринёв знакомится с ротмистром Иваном Ивановичем Зуриным, который учит его пить пунш и играть в бильярд. В конце игры оказывается, что Петруша проиграл Зурину 100 рублей, по тем временам большие деньги. Пётр не может сразу отдать долг, так как всем заведует Савельич, Зурин соглашается подождать до утра и они отправляются ужинать к Аринушке.

Утром Савельич не хочет возвращать Зурину деньги, но Пётр настаивает, и долг отдают. Савельич уговаривает Петра срочно продолжить путь.

Глава 2 Вожатый

По дороге Пётр еле выпрашивает прощение у Савельича за своё поведение в трактире. Вдруг начинается буран, и они сбиваются с пути. Их спасает незнакомец, который предлагает проводить их на постоялый двор. Пока они едут, Петру снится сон: как будто приехали они обратно домой. Пётр сильно боится гнева отца, за то что ослушался и не поехал служить. Тут выходит мать и зовёт его проститься с больным отцом и получить его благословение. Пётр подходит к кровати и видит незнакомого мужика с чёрной бородой. Мать просит, чтобы он подошёл к посажёному отцу, но Пётр отказывается. Тогда мужик вскакивает с постели, с топором в руках, и начинает им размахивать во все стороны. Вокруг в лужах крови лежали люди и Пётр не мог убежать. В ужасе он просыпается и видит, что они уже приехали на постоялый двор.

Савельич очень долго, с подозрение рассматривает хозяина и провожатого, они кажутся ему подозрительными, а Петра это всё забавляет. Утром они заплатили за ночлег, Пётр подарил провожатому заячью шубу и они поехали дальше.

Когда приехали в Оренбург, то Пётр сразу пошёл к генералу, и он направил его служить в Белгородскую крепость к капитану Миронову.

Глава 3 Крепость

В крепости всем заведовала жена Миронова, Василиса Егоровна. Она рассказала Петру, что на службу в эту крепость попадают за плохие поступки. Например, Алексей Иванович Швабрин , с которым Гринёв познакомился за обедом, попал сюда за убийство на дуэли. Швабрин делиться с Петром впечатлениями о жизни в крепости, рассказывает о семье коменданта, и обсуждает комендантскую дочку, называя её дурочкой. Но после знакомства с Машей , Гринёв сомневается в его словах.

Глава 4 Поединок

Гринёву очень понравилась семья Мироновых. Маша оказалась благоразумной, милой девушкой, но она не имела приданого, и из-за этого часто грустила.

Пётр посвещает Маше стихи, но Швабрин высмеивает их, и предлагает вместо стихов подарить ей серьги и тогда она быстро придёт к нему ночью. Это взбесило Гринёва и он вызывает Швабрина на дуэль. На следующее утро, как только они собрались драться на шпагах, появляется Иван Игнатьевич с пятью инвалидами, и их под конвоем доставляют к коменданту. Вечером Маша рассказывает Петру о том, что Швабрин к ней сватался и получил отказ, поэтому он так и ведёт себя. Через день дуэль продолжилась. Швабрин оказался плохим фехтовальщиком, и Пётр уверенно дрался, но появившийся Савельич отвлёк его, и он был ранен.

Глава 5 Любовь

Петр лежит раненый, он рад, что так случилось, ведь за ним ухаживает Маша. Гринёв понимает, что полюбил Машу, и делает ей предложение. Он пишет письмо домой, чтобы получить у отца благословение, в ответ ему приходит категоричный отказ. Отец знает, что Пётр дрался на дуэли, и предупреждает Петра, что если это повториться, то его переведут служить в другую крепость. Хотя Гринёв уже помирился со Швабриным, Пётр думает, что это он сообщил отцу о дуэли.

Маша начинает избегать Петра, так как не хочет тайно выходить замуж, без согласия родителей. Гринёв не знает как исправить положение и падает духом.

Глава 6 Пугачёвщина

Однажды вечером комендант рассказал, что в полученном письме от генерала, им приказано готовиться к обороне крепости. Донской казак Емельян Пугачёв , сбежавший из -под стражи, захватил несколько крепостей и уже подходит к Белгороду.

Миронов решает отправить жену и дочку в Оренбург, но Василиса Егоровна решает остаться в крепости. Маша приходит прощаться с Петром, им очень не хотелось расставаться. Уехать Маша не успела, бандиты окружили крепость.

Глава 7 Приступ

Ночью казаки покинули крепость и примкнули к банде. Атаман Пугачёв напал на крепость и приступ быстро закончился, так как нападавших было намного больше. Коменданта Миронова и офицеров, которые не захотели переходить на сторону Пугачёва, повесили. Петру лицо Пугачёва показалось очень знакомым, но он не мог вспомнить где его видел. Гринёву накинули петлю на шею, но Савельич бросился в ноги к Емельяну и пообещал, что если Петра отпустят, то за него заплатят хороший выкуп. Пугачёв согласился и Гринёва отпустили. Тут из дома выволокли раздетую Василису Егоровну и зарубили.

Глава 8 Незваный гость

Швабрин оказался на стороне бандитов, и зная его отношение к Маше, Пётр очень боялся за неё. Она пряталась у попадьи, но если об этом узнает Пугачёв, то её сразу же убьют.

Вечером Петра отвели к Пугачёву, и Пётр вспомнил, где его видел. Это оказался бродяга, который в буран показывал им дорогу на постоялый двор. Пугачёв помнил доброту и подарок, которым наградил его Петруша, и отпустил Гринёва, хотя тот признался, что будет сражаться против него.

Глава 9 Разлука

Утром возле дома коменданта собрались все жители крепости в ожидании, когда на крыльцо выйдет Пугачёв. Он поздоровался со всеми и начал кидать в толпу медные деньги. Люди бросились их подбирать, а Пугачёв со своими сообщниками ехидно наблюдали, как они дерутся за медяки.

Пугачёв приказал Гринёву ехать в Оренбург и рассказать генералу, что он будет у них через неделю.

Савельич хотел, чтоб Пугачёв вернул деньги за разграбленные бандитами вещи, Пётр подумал, что настал последний час старика, но Емельян отъехал, не сказав ему ни слова.
Пётр пошёл проститься с Машей, но она была больна. Из - за переживаний у неё началась горячка и она даже не узнала его.

Гринёв и Савельич пешком отправились в Оренбург, но их догнал один бандит и сказал, что Пугачёв дарит им коня и шубу.

Сам Пугачёв отправился на новые повиги, оставив комендантом Швабрина.

Глава 10 Осада города

Как только Гринёв приехал в Оренбург, то сразу пошёл к Андрею Карповичу, и рассказал ему о Пугачёве и о событиях в крепости. Пётр стал просить генерала отбить Белгородскую крепость, но все считали, что лучше обороняться от бандитов, чем идти в наступление.

Пугачёв напал через неделю, как и обещал, после чего в городе начался голод и нужда.

Пётр получил от Маши письмо, в котором она рассказывала, что Швабрин посадил её под арест и заставляет выйти за него замуж. Гринёв снова стал просить генерала спасти комендантскую дочку, и снова получил отказ.

Глава 11 Мятежная слобода

Гринёв и Савельич одни поехали в Белгородскую крепость спасать Машу. По дороге их схватили люди Пугачёва и отвели к нему на допрос. Пётр рассказал Емельяну, что Швабрин издевается над сиротой, и что он едет её спасать. Все предлагают повесить и Петра, и Швабрина, но Пугачёв всё ещё помнит добро и прощает Гринёва. Они вместе едут в крепость, по дороге доверительно беседую о жизни.

Глава 12 Сирота

В крепости Пугачёв узнаёт, что Швабрин держит Машу под замком и морит голодом. Он приказывает её освободить и хочет сразу поженить их с Гринёвым. Швабрин в бешенстве рассказывает, что Маша дочка повешенного коменданта. Пугачёв живёт по принципу: если помиловал раз, то надо помиловать снова. Он прощает Машу и отпускает их с Петром. В дорогу он даёт им свой пропуск, для перехода через все заставы.

Глава 13 Арест

Пётр, Маша и Савельич отправляются домой. По пути им встречается армейский конвой и арестовывает их, приняв за людей Пугачёва. Начальником конвоя оказывается Зурин, который во всём разбирается и уговаривает Петра остаться и продолжить сражение. Маша и Савельич едут дальше в имение, а Пётр вместе с офицерами начинает преследовать Пугачёва. В скором времени его поймали и война закончилась.

Внезапно Петра арестовывают и под конвоем отправляют в Казань.

Глава 14 Суд

Оказалось, что Швабрин оклеветал Гринёва, рассказав, что Пётр служил у Пугачёва. Императрица приговорила его к пожизненной ссылке в Сибирь.

Маша едет в Петербург, желая помочь своему жениху. Однажды, в саду она встречается с императрицей и рассказывает ей о Петре, не зная кто её собеседница. Екатерина II освобождает Гринёва и хвалит Машу за её ум и доброе сердце.

Гринёв пришёл на казнь Пугачёва. Емельян узнал его в толпе и кивнул головой, как старому знакомому.

Возможно, будет полезно почитать: