«Люди выходят из тюрьмы с ненавистью. Тюрьма никого не исправляет

Приветствую вас дорогие читатели моего блога. В эфире Саша Богданова.

Тема сегодня не из приятных, но и об этом нужно говорить.

Думаю все понимают что тюрьма меняет людей и их будущую жизнь за пределами колючей проволоки. Но вот что именно происходит, что меняется, почему меняется и главное «как жить дальше?».

Об этом мы сегодня и поговорим. В том числе и о том, как тюрьма изменила меня и мою жизнь.

Я хоть и провела вне воли какой-то отрезок своей жизни, но это не значит что я буду сейчас кричать о том, что все там сидят ни за что, что все святые, а наше правосудие садит невинных ангелов в клетки.

Нет. Ни в коем случае, я не собираюсь защищать и оправдывать всех и каждого. Но всё-таки хочу сказать, что Люди там тоже есть. И ведь никто не застрахован от тюрьмы, поэтому прежде чем судить кого-то, людям стоило бы заглянуть в себя.

Как это случилось со мной? Вот немного моих мыслей и там же есть ссылка на мою историю. В ней конечно не всё рассказано, но на вопрос «как это случилось» ответ есть.

Всё остальное я расскажу на страницах своего блога. А «зачем?» такие откровения — это я позже объясню. Еще вот что хочу сказать — я не горжусь своим прошлым, но и не стыжусь его, это моя жизнь.

Как тюрьма может искалечить психику вполне вменяемого человека

Конечно, если человек попал в места заключения, то это уже говорит о том, что с психикой у него скорей всего были проблемы и до случившегося. Ведь почему-то же он совершил преступление.

Так ли всё?

К сожалению, часто случается так, что в тюрьму попадают отчаявшиеся люди. Так, например, было со мной. И именно на личном примере я и буду делать выводы и говорить о них.

Много людей там видела, разных... и наверно 95-97% всех сидевших либо возвращаются обратно, либо живут привычной тюремной жизнью на воле. А годы проведенные вне воли, вспоминают как приключение, так же как вспоминают вчерашнюю пьянку. Кайфуют от того, какие они герои.

Не понимаю.

Окружение и страх

Попадая туда, где вокруг очень много зла, агрессии и грязи, очень сложно остаться человеком. Ты постоянно находишься в напряжении. Одно неосторожное слово или действие может привести к тому, что сидеть дальше станет еще более невыносимо.

Например, помню когда меня первый раз закрыли (еще до суда), сокамерницы меня чуть не выкинули с камеры лишь за то, что я не знала «правил» пребывания «в хате».

А откуда я черт возьми должна была знать как и что у них там «принято»? В итоге всё пояснили (объяснили) и дальше я уже была осторожней, да и не придирался ко мне больше никто и до первого освобождения сидела «нормально».

И не важно кто рядом с тобой, будь то убийцы или мелкие воришки, отношение к людям становится другим и на воле. Ты уже ни так доверчив, осторожный и замкнутый. Конечно это не про всех.

Не суди, да не судим будешь

Не малую роль в дальнейшей жизни играет и социум. Кто тихо за спиной шушукается, а кто и прямо в глаза говорит что ты не достоин их «высшего общества», ты теперь отброс и объект для злорадных насмешек.

Однажды, уже после освобождения, я встретила одного знакомого и он с такой ухмылкой «Ха... Ну что, как там в тюрьме?». Я просто прошла мимо. А спустя время узнала что его посадили.

И угадайте что я ему сказала, точнее какой вопрос задала при случайной встрече после его освобождения? Да, всё верно: «ну что, как там в тюрьме?».

Если ты малолетка, то от тебя отвернуться все школы, если ты взрослый, то на нормальную работу можешь не расчитывать. «Друзья» отворачиваются, а от многих и родственники.

Обо всех этих последствиях я расскажу в следующих частях. Расскажу как жить дальше, когда весь мир кажется не справедливым. Расскажу как помочь близкому человеку, если с ним случилась беда.

Атмосфера тюрьмы может сломать любого

Ты попадаешь в эти стены и твой мир меняется в первые же минуты. Причем не только внешний мир, но и внутренний. Сознание полностью отказывается понимать что с тобой происходит.

Вот например в таком карцере я провела свои первые сутки (не считая предыдущих суток на ИВСе)

Только «окна» такого большого не было. Точнее его там вообще не было. И полка была одна. А стены точно такие же. Ну и атмосфера... Не стоит пытаться представить себя в этих жутких четырех стенах.

Они давят на психику любого. А если это подросток, с еще детской психикой, который вляпался куда-то и попал сюда, то есть большая вероятность того, что домой он вернется озлобленным на весь мир.

Вот сидишь, стены давят, мысли мучают, отчаяние и страх перед неизвестностью. Ты начинаешь ненавидеть весь мир. Потом себя. Потом снова весь мир.

Потом ты заходишь в камеру и всё... Твоя жизнь изменилась, хочешь ты этого или нет.

Даже шконки такие же. Брр.

Я друзья на сегодня закончу свои мысли. Пойду лучше погружусь в своих детишек и домашние хлопоты. Грузанула меня эта тема 🙁

ПС/ Зачем я делюсь своим прошлым?

Я простой человек, такой же как ты, он и она... И как у любого из вас в моей жизни происходят события. Разные. Может схожие с твоими, а может и нет. Но то что все они связанны между собой — это ты поймешь прочитав мою историю.

И очень хочу верить в то, что «закрыв последнюю страницу» моих откровений, ты никогда больше не скажешь с презрением слова: «да она же лесбиянка», «держись от неё подальше — она сидела», «наркотики, клиника, да это же отброс общества, в нашей семье ей нет места, мы же выше этого».

Я лично столкнулась с подобным отношением и скажу что это очень не приятно.

Хотя сама я уже давно всё это пережила и даже не вспоминала бы ничего, потому что давно живу другой жизнью. Но когда тебе напоминают (будь то люди или отголоски)... трудно молчать.

Друзья, главная цель — это донести до «высшего» общества, т.е. до человечества в целом то, что не стоит никогда судить людей за их прошлое, даже если это было «вчера».

И что еще важнее. Хочу чтобы люди научились не опускать руки! Ведь многие ломаются именно потому, что их не понимают, в них бросают камни и за человека не считают.

Что бы не случилось, в каком бы «г» не пришлось тебе побывать (даже если ты сам виноват что попал в это «г»), никогда не ставь на себе крест! Ни в коем случае не переставай верить в себя.

Не нужно никому ничего доказывать. Просто будь собой и всегда оставайся человеком!

К тому же весь мир не разделен на плохих и хороших. В каждом есть и светлая и темная сторона.

Главное то, какую выбрал ты. Это определяет всё. — Джоан Роулинг

Продолжение следует...

Видео от проекта «Жить».

Как вам ролик?

Кстати, вот посмотрите , это уже новая жизнь, та жизнь, где я счастлива!) Делала я его когда родилась моя первая доча — 9 лет назад!

Всегда с вами, Саша Богданова

В России уголовное наказание в колониях отбывают свыше шестисот тысяч человек. Около трехсот тысяч россиян ежегодно выходит на свободу. Но в общество возвращаются далеко не все: проблемы с документами, работой, семьей, жильем мешают многим начать жизнь с чистого листа. Корреспондент РИА Новости выясняла, как устроена система реабилитации в нашей стране.

Застрять во "вчерашнем дне"

В 1995 году механик швейного производства Александр Тишкин, житель небольшого, развитого в советское время промышленного города Белово Кемеровской области, получил семь с половиной лет тюремного заключения за разбойные нападения.

"Когда начался разгул бандитизма на Кузбассе, я работал на швейном производстве, - вспоминает он. - В течение десяти месяцев не получал зарплату. Мне ничего не оставалось делать, кроме как уйти в криминал, чтобы добыть еду. Я себя не оправдываю, но других доступных вариантов не было".

Годы, проведенные в местах лишения свободы, он называет "потерянным временем": когда Тишкин вышел из тюрьмы, мир кардинально изменился, и он был человеком, застрявшим "во вчерашнем дне". Но хуже того - у Тишкина не оказалось и настоящего.

Пока он отбывал наказание, его мать продала мошенникам квартиру, в которой он был прописан. Полгода после освобождения мужчине пришлось доказывать, что он гражданин России: "С того адреса меня аккуратно "стерли": как будто я никогда там и не жил".

Но и после восстановления паспорта Тишкин столкнулся со стигматизацией: профессиональному механику и плотнику везде отказывали в приеме на работе. Служба безопасности каждой компании проверяла наличие судимости. Хотя и без документов, глядя на него, можно было сказать: сидел. "По глупости, сделал татуировки на руках", - рассказывает мужчина.

Первое время он жил с отцом в съемной квартире, а потом не стало и отца. Так он остался без друзей и семьи, определенного места жительства и работы.

"Меня глушило чувство одиночества. Но я не унывал. Мой характер сформировался за годы заключения: я долго думал о будущем и понимал, насколько опасно терять свободу", - утверждает Тишкин.

Порочный круг

В тюремном заключении отбывают наказание свыше шестисот тысяч россиян, рассказывает начальник отдела защиты прав человека в местах принудительного содержания Аппарата Уполномоченного по правам человека Алексей Юношев. Ежегодно на свободу выходит около трехсот тысяч из них.

Освободившимся выдают личные вещи, сухой паек и проездные документы. Паспорт можно вернуть, заплатив госпошлину в Сбербанке . Но за годы заключения многие забывают свои прошлые паспортные данные, и, соответственно, сталкиваются с проблемой восстановления документов, удостоверяющих личность. Это мешает претендовать на социальную и медицинскую помощь, утверждает правозащитник: среди заключенных высокий процент диагностирования серьезных заболеваний.

Но это не самая большая трудность, продолжает Юношев: бывшим заключенным сложно вернуться в общество, если разорваны их социальные связи. Начать жизнь с чистого листа также непросто: все упирается в многочисленные отказы в приеме на работу. Большинство арестантов получают разряды по рабочим специальностям, однако эти справки всегда штампованы ФСИН : показать их работодателю - потерять последние шансы на трудоустройство. Зачастую не доходит и до собеседования: многие бывшие заключенные не умеют составлять резюме и вежливо общаться по телефону, например, представляться в начале разговора.

Неготовность общества принять отбывшего наказание человека обратно приводит к тому, что бывший заключенный идет на рецидив, чтобы вернуться в более знакомую тюремную систему, либо находит утешение в наркотиках и алкоголе, резюмирует Юнашев.

РИА Новости / Виталий Аньков

Потерянная свобода

"Мне нужно было найти себя, и я отправился путешествовать по России", - вспоминает Александр Тишкин. За десять лет скитаний он побывал во всех крупных городах. В каждом из них он жил в центрах социальной реабилитации для бывших заключенных: "На любой остановке на столбах висят объявления о предложениях помощи людям, "попавшим в сложную ситуацию". Я как раз в такую ситуацию и попал", - говорит он.

Такие организации создаются на личном энтузиазме людей, как правило, имеющих опыт заключения. Успешный пример работы такого центра есть в Казани - им руководит Азат Гайнутдинов, член Общественной палаты Татарстана. В конце 90-х Гайнудтинов оказался в казанской ИК-2 на три года и восемь месяцев. Находясь там, он увидел, как люди вновь и вновь возвращались в колонию.

"В день, когда я освобождался, вместе со мной выходил бригадир цеха по имени Фарид. Я случайно обратил внимание на его глаза. Это были глаза потерянного человека. Я вдруг понял, что он совсем не рад освобождению и заметно нервничает, - рассказывает Гайнутдинов. - Вдруг он спросил меня: "А что делать дальше? Мне ведь идти совсем некуда". Меня посетила мысль: сколько же таких людей, которых никто и нигде не ждет после освобождения?".

В Татарстане отбывают наказание более 12,5 тысяч человек, из них ежегодно освобождается около четырех тысяч. Но в то же время, исправительные учреждения пополняются таким же числом заключенных, из которых более 65% - люди, получающие срок не в первый раз, говорит Гайнутдинов.

Главная задача центра - помочь освободившимся вернуться к полноценной социальной жизни. В огранизации работают юристы, психологи, и есть соглашения с муниципальными районами и представителями малого бизнеса о дальнейшем трудоустройстве подопечных. Содержание одного человека, в среднем, обходится в 20 тысяч рублей: в финансировании помогают благотворители. С 2015 года центр посетили почти полсотни человек, и большинство смогли найти работу, а некоторые - открыть свое дело.

Заключенные во время выпускных экзаменов в вечерней общеобразовательной школе

РИА Новости / Виталий Аньков

"Работа руками меняет сознание", - в свою очередь подчеркивает Станислав Елагин, директор питерского Обуховского профессионального училища №4. Это единственное в России заведение, где заключенные не только получают рабочие специальности, но и учатся психологии, конфликтологии, основам ведения бизнеса и планированию бюджета во время отбывания срока.

"К сожалению, как говорил один мой знакомый бывший начальник колонии, чем быстрее заключенные деградируют, тем легче ими управлять, - умные зэки никому не нужны, - рассказывает Елагин. - Но какими они выходят после того, как их сломали? Обозленными, полными мести. Они превращают жизнь близких в ад. Тюремную субкультуру впитывают их дети, чаще - мальчики. И уже целыми семьями они отправляются на зону".

По словам Елагина, сама возможность проявить свои таланты и получить признание меняет психологию заключенных: "Когда двое наших арестантов получили от модельера Вячеслава Зайцева грамоты за победу в конкурсе "Красиво шить не запретить", внезапно вся колония - больше тысячи человек - начала аплодировать. Они восприняли их награждение как личное признание, их самоуважение выросло".

Лучшие работы показывают родителям воспитанников, и те начинают гордиться детьми, продолжает директор училища. Сами бывшие заключенные так же осознают важность обучения: так, один из выпускников благодарил заведение за навыки работы за компьютером: "Я для своих детей не зэк, а авторитет, это дорогого стоит", - признавался он Елагину.

Исправительная колония в Приморском крае
РИА Новости / Виталий Аньков

"Посвященный Богу"

Александр Тишкин побывал не менее, чем в шести центрах реабилитации, пока, наконец, в 2015 году не попал в воронежский "Назорей" (в переводе с иврита - "посвященный Богу", прим. ред.), которым почти двадцать лет руководит пастор лютеранской церкви Святой Марии Магдалины Анатолий Малахов. Помогать заключенным Малахов решил, пока сам отбывал наказание.

Центр представляет собой несколько квартир, постояльцев до тридцати. Всего же за год программу проходит до ста человек. Они постоянно заняты: производят плитки, ступени, камины и даже иконы. В 2009 году Малахов открыл осетровую ферму: под нее перестроили заброшенный коровник в селе Ямное - вместо стойл появились бассейны, в которых начали растить редкую для региона рыбу. Партнером центра выступает государство: это полиция, ФСИН, миграционная служба, врачи.

"В "Назорее" принципиально иной, нежели в других центрах, подход к реабилитантам, - говорит Тишкин. - Обычно они выполняют только ту работу, которую дают. Все расписано, сделано за человека. И это не дает свободу выбора, не учит самостоятельности. Здесь мне дали найти работу по сердцу: я начал со швейного производства и смог восстановить свои навыки".

Постепенно Тишкин пришел к собственному производству изделий из дерева. Он начал с малого: во дворе он нашел палетку, выбрал из нее ольховые доски и смастерил рамку под фотографию. На продажу от нее он смог купить наждачную бумагу, а позже - и электроинструменты. Сейчас Тишкин делает своими руками шкатулки, кухонные наборы, полки для домашнего иконостаса - на что хватит фантазии заказчика.

"В центре я понял, что нужен на этом белом свете, что созидать для окружающих - значит, получить еще больше, чем отдал, - продолжает бывший заключенный. - Люди считают, что человек после тюрьмы остается преступником. Она действительно меняет, но у всех будут свои выводы. Чтобы не было рецидивов, нужно быть немного добрее друг к другу, и доносить, что человек может быть полезным другим. И тогда, рано или поздно, он сам станет лучше".

Вопрос не из праздного любопытства

Смена тюремной робы на гражданскую одежду в день освобождения – ритуал, значение которого, судя по всему, недооценивают – и те, кто через него не прошел, и те, кто пишет законы, которые регулируют отбывание наказания и последующее освобождение.

Помимо материального воплощения той самой Свободы, о которой мечталось все эти годы, переодевание в вольную одежду - важнейший момент и с практической точки зрения: как известно, у нас «встречают по одёжке», и твои первые шаги на свободе, во-многом, будут зависеть от того, как ты выглядишь, в о что ты одет. (А для женщины вопрос, во что она одета, актуален всегда и в любой ситуации).

К сожалению, существующие законодательные (и ведомственные) нормы не способствуют тому, чтобы человек, освобождающийся из мест лишения свободы, выглядел не как бывший зек, а как обычный человек, «один из нас».

И все дело в том, что по закону человеку в тюрьме нельзя получать гражданскую одежду в посылках заранее – по Правилам внутреннего распорядка исправительных учреждений она относится к одежде «неустановленного образца», и ее «запрещается изготавливать, иметь при себе, получать в посылках, передачах, бандеролях либо приобретать». Сами сотрудники колонии могут посоветовать родственнику лишь «найти кого-нибудь» в поселке рядом с колонией и выслать посылку с одеждой на него. Непонятно только как воспользоваться этим советом матери/жене/мужу/другу, которые находятся за тысячи км от этого населенного пункта.

Конечно, чаще всего гражданская одежда у осужденного есть и хранится на складе. Но хранится она там годы и неизвестно в каких условиях и вообще какого она качества. За многие годы она может быть (и почти наверняка) уже не по размеру и не в кондиционном состоянии. Но – и закон здесь обычно суров, так же как и правоприменитель – одежду эту могут не дать заранее увидеть, погладить, примерить, подшить, привести в порядок.

Хотя, если одежда к моменту освобождения уже не подходит по размеру или ее нет совсем, государство позаботится об освобождающемся – он поедет домой в тюремной робе, которую получит либо задаром, если она выходила свое, либо с вычетом (с лицевого счета) «невыношеннного» срока, а если на лицевом счету пусто, то – «за счет заведения».

Вот что говорит соответствующая статья из Уголовно-исполнительного кодекса:

Статья 181. Оказание помощи осужденным, освобождаемым от отбывания наказания

2. При отсутствии необходимой по сезону одежды или средств на ее приобретение осужденные, освобождаемые из мест лишения свободы, обеспечиваются одеждой за счет средств федерального бюджета. Им может быть выдано единовременное денежное пособие в размере, устанавливаемом Правительством Российской Федерации. (в ред. Федерального закона от 27.12.2009 N 377-ФЗ)

Осужденные и их родственники сталкиваются с проблемами обеспечения одеждой на освобождение и другого рода. И связано это с режимными требованиями. Опять-таки по закону, который говорит «не положено». Вот что написала в правозащитную организацию мать осужденного, готовящегося к освобождению:

«Здравствуйте. Мой сын освобождается. Посылка ему еще не положена. Не знаю, как отправить вещи. Позвонила в ИК, сказали ищите знакомых в городе, шлите на их адрес, чтобы передали. Что за бред?! Где я их найду? Закон это никак не регулирует?»

Создается ощущение, что проблемы не стоят выеденного яйца, в том смысле, что создаются они на пустом месте, там, где, с точки зрения здравого смысла, их и быть не должно. А ведь в данном случае на кону очень серьезная и общественно-значимая, как сегодня принято говорить, задача – реинтеграция бывших осужденных в общество, в которой все мы кровно заинтересованы. Ведь от того, как встретят, может зависеть, как вся жизнь дальнейшая человека, только что освободившегося, покатится – либо на подъем, либо снова под откос.

Сегодня реально заметный эффект от нынешнего законодательства, определяющего момент освобождения – это раздражение родственников, которые не понимают, почему закон не идет навстречу человеку. И, возможно, раздражение самого «сидельца», в том случае, если он не успел уже привыкнуть ко всему за годы заключения, если они не вытравили у него способность эмоционально реагировать на несуразности российского законодательства, ведомственных приказов и правоприменения.

Что можно предложить?

Обращаясь к тем, кто обладает правом законодательной инициативы, мы предлагаем:

Внести изменения в ПВР ИУ – считать вещи, присланные «на освобождение» (а это могут быть не только одежда, но также и часы, и украшения (а может быть и мобильные телефоны!) как исключение к пункту 22 Приложения N 1 к ПВР ИУ «Перечень вещей и предметов, продуктов питания, которые осужденным запрещается изготавливать, иметь при себе, получать в посылках, передачах, бандеролях либо приобретать» (п.22: «Одежда, головные уборы, обувь и постельное белье (за исключением одного комплекта тапочек, спортивного костюма и спортивной обуви темных расцветок) неустановленных образцов»).
Вне зависимости от режима учреждения, в котором содержится осужденный, не включать посылку с вещами на освобождение в число разрешенных посылок - соответствующее дополнение необходимо внести в УИК РФ и ПВР ИУ. (Количество посылок(передач) и бандеролей, положенных осужденным на разных режимах содержания зафиксировано в статьях УИК РФ, а ПВР ИУ только повторяют их количество и конкретизируют порядок подсчета временного интервала между посылками/бандеролями. Поэтому без изменения в УИК относительно дополнительной посылки с вещами на освобождение, внести изменения в ПВР ИУ не получится, и, таким образом, изменения должны вносится одновременно федеральным законом в УИК РФ и Приказом Минюста - в ПВР ИУ.)
Разрешить выдачу гражданских вещей для примерки, стирки, ремонта, глажения за разумный период времени до освобождения.

А родственникам и осужденным, которые сталкиваются с проблемами пересылки вещей на освобождение, наш совет – пишите! Пишите нам, в правозащитные организации, депутатам Госдумы, своим местным депутатам, уполномоченным по правам человека в регионах и в Российской Федерации. Только так «наверху» смогут осознать текущую ситуацию как проблему и, возможно, озадачатся поиском ее решения.

Во вторник 8 августа из СИЗО вышли осуждённые за смс и помилованные президентом сочинки Анник Кесян и Марина Джанджгава. Тогда же покинул колонию Сергей Удальцов. После тюрьмы те, кто получил сроки по «политическим» статьям, сталкиваются с общественным осуждением и проблемами при трудоустройстве, а бывшие соратники забывают и уже не поддерживают их. Публикуем три истории бывших политзеков, которые пытаются по-своему устроиться в жизни после заключения.

«Сплошной абсурд творится. Нужно быть ещё более осторожным. Безумие повсюду»

21-летний студент Денис Лёвкин получил 4 года колонии общего режима. Это решение судья Ленинского районного суда Петербурга Ирина Эйжвертина вынесла в феврале 2014 года. Молодого человека признали виновным в применении насилия к полицейским. Речь шла об акции градозащитников, а также левых и анархистских группировок, которые выступили против сноса исторического здания пакгауза Варшавского вокзала. Они заняли здание. Там проводили лекции, выставки, концерты.

4 февраля 2014 года Лёвкин пришел туда впервые по приглашению знакомого. Вечером того же дня сотрудники полиции пошли на штурм пакгауза. Активистов задержали, два сотрудника полиции получили травмы. Им якобы нанесли вред здоровью металлическим прутом. Стражи порядка говорили, что бил как раз Денис Лёвкин. Защита это категорически отвергала, предоставляя фотографии, где видно, в чьих руках находился тот самый металлический прут. Он был в руках другого человека. Но суд принял точку зрения обвинения, эксперт которого заключил, что снимки «нерезкие, размытые, с недостаточной разрешающей способностью». А установить, кто держит металлический штырь, невозможно, «недостаточно хорошее качество фотографии, незаконченность сюжета».

В поддержку Лёвкина проводили пикеты, собирали подписи, в его защиту выступал всемирно известный кинорежиссёр Александр Сокуров. В середине апреля 2015 года Выборгский городской суд Ленобласти вынес решение об УДО Лёвкину. В феврале 2017 года наказание официально завершилось.

Мы поговорили с Денисом о том, чем он сейчас занимается и о том, следит ли он за другими недавними историями про насилие в отношении представителей власти.

Денис Лёвкин, фото - Максим Ярыгин

Чем вы сейчас занимаетесь?

Работаю сварщиком на художественной ковке. Раньше я ковал вручную, а сейчас работаю в другой кузне. Сейчас я собираю кованые элементы, в основном заборы и прочая ерунда. Всё то, что с цветочками и листиками.

Почему пошли туда?

А кроме металла ничего не получается. Много чего перепробовал. К тому же, доучиться у меня не получилось - учился я на электрика. Хотел взять на себя что-нибудь попроще, не очень пыльное и с минимальной ответственностью. Думал, доучусь и буду себе в проводках ковыряться. Но доучиться не дали в 13-м году. Когда вышел, нужно было быстро соображать с работой. Случайно попал в эту сферу, да и затянуло.

А где учились?

В лицее судостроительном. Там начальное профессиональное образование. Никогда бы не подумал, что меня такое коснётся и отчислят. Думаю, что там только за такое и отчисляли. Всем остальным шли навстречу, за уши тянули. Всю меру пресечения я не был отчислен, а когда вынесли приговор, то они были вынуждены отчислить. А так они ждали меня больше года.

Когда вы вышли, чем начали заниматься?

В первую очередь я понял, что нужно будет больше работать, чтобы жить хотя бы как раньше. Два дня отоспался и нашёл себе работу. С того времени только работой и занимаюсь. Сначала на бетон пошёл, потом на отделке - шёл туда, где корочки не нужны. Потом устроился слесарем на завод. Там «втихаря за родину» научился варить. Проработал сварщиком и, полгода проработав, пошёл получил две корки сварщика. Получил, но они мне так и не помогли. До сих пор некому показывать. Везде меня брали без корок. Я с машиностроением не хочу сталкиваться, там в основном такие вещи. Раньше это было выгоднее, а сейчас люди там просто здоровье гробят. Ну и мне больше нравится творчеством позаниматься. Вот художественная ковка - творчество.

А о заключении при устройстве на работу приходилось говорить?

На работе знают, я и заранее говорю, чтобы не было лишних вопросов. Сразу предупреждаю, мол, возьмёте или нет. Но, должен признаться, один раз мне это не помогло. Хотя они бы могли бы подождать. Три дня оставалось после закрытия срока УДО. В этом году первого февраля я пришёл, а четвёртого у меня срок заканчивался. Сказали: «Мы бы могли подождать, но по-любому кто-то другой придёт за эти дни». А так это не особо мешает найти работу. Даже некоторые наоборот думают, что человек прошёл трудности, физподготовка есть, наверное, можно доверить работу.

Коллеги-то расспрашивают о заключении?

Да всем на самом деле совершенно наплевать. У всех свои проблемы, и до этого никому нет дела.

вы как-то после освобождения снова сталкивались с государственной машиной?

Ну, за мной наблюдали пристально. В метро долго не мог прокатиться спокойно. Всё время спрашивали паспорт. Думали, что у меня в карманах есть что-то нехорошее. Но поскольку ни разу и не нашли, да и найти-то не могли, ну а потом подуспокоилось. В течение первых пары месяцев такое было. Да, странно, но, может, это ещё с какими-нибудь форумами совпало, мероприятиями. Не знаю. Телек-то не смотрю, нет телека.

Где вы сейчас живете?

На Васильевском острове. В коммуналке в комнате. Не снимаю, родители жилье купили. Вот-вот переезд ещё будет в квартиру. Раньше по съему немного пожил, тяжкое бремя. Не завидую таким людям.

Я же не путаю, вы выросли в Петербурге?

Вырос в Питере. А так в Душанбе родился. 92 год, понимаете ли. Тогда там были люди со всего СССР. Но и как раз поскорее уезжали. Сначала в Москву меня привезли, но я этого не помню. Потом расселились и до Питера и ближайшим городам родственники. Родители рассказали, что в спешке покидали Таджикистан. Кто куда успел, тот туда и уехал. Но хорошо, что в Питер. Город хороший. Но Москва, если честно, больше нравится. Там места больше, попросторнее. Вот здесь очень узкие улицы, а там наоборот, широкие. Люди мешают ходить тут. Там-то можно хоть пройти пешком. Но в Москву переезжать не хочу, все родные же тут. Куда от родных деваться?

А когда сидели, не думали уехать за границу?

Это очень обсуждаемая тема была. Это, конечно, всё хорошо, но там приживаться нужно. Много ли есть мест, где жилось бы лучше? Да и мы там нужны? Нет, пока не готов к таким переменам.

В интернете выборочно слежу за статьями. Но многое приходится отсеивать. Одни пишут, что все так здорово. Потом смотришь другой источник и видишь: нет, не здорово.

Ну про акцию 12 июня-то наверняка знаете?

Ну про это знают все. И чем закончилось. Отношение такое, выборочное. Не могу целиком поддержать акцию, которую организовал какой-либо политик, который рвётся во власть. Я думаю, что все политики одинаковые. Кресло всех портит одинаково. Но понять людей могу. Кому-то живётся не очень, кому-то не безразличны сами темы акции. Конец мне не понравился, задержанных было не очень много, а слишком много. Видел сюжет, где под гимн России бьют людей. Это, конечно, поразительно. Но я не знаю предысторию, но примерно догадываюсь - однажды видел. А один человек, не помню фамилию, поливал протестующих. Странно, что вообще это крутят по радио. Это не язык, это порнография. В итоге одни битые, а другие их же поливают грязью. Как-то само по себе предпочтение к одной стороне возникает. Да и харизма этого человека, который всех собрал флажками помахать. Но я же не знаю, что там происходило. Я на работе был. Жаль, что были побитые. Насилие лишнее, особенно когда бьют по голове. Это же не делает человека ни умнее, ни добрее. Это только наносит ущерб здоровью, причём серьезный.

Какой у вас был в заключении опыт общения с правоохранителями?

Ну там ФСИН, это не полиция. Всех под одну гребёнку не причешешь. Бывают и хорошие, и плохие. Но там где был я, это Кресты и Выборг, там старались избегать ненужных конфликтов на моих глазах. Все несправедливое или явное безумное меня обошло стороной. Но там никто газ распылять не будет. Там стараются, чтобы никто не заболел. А то ответственность будет на учреждении. Там стараются, чтобы всё было спокойно. А если бывает неспокойно, успокаивают как следуют. Иногда словесно, иногда навстречу идут. Был там Рыжий Тарзан, слышал, что его приходилось силой успокаивать. Но это редкие случаи. Только такое случается, все начинают шуршать обсуждать.

А здесь, на свободе, уже давно не сталкивался. Был буквально один инцидент. Я проходил по улице, а меня зачем-то любители футбола залили перцовым баллоном, мотивируя любовью к футболу. Я до сих пор не понял, как это связано. Я не понял как это произошло. Просто кто-то там чемпион, может даже и «Зенит», - чтобы доказать это, видимо, нужно было прыснуть мне баллоном. Но всё в порядке, без последствий. Это всего лишь перцовый баллон. Он вредный для дыхания, но из глаз его можно легко вымыть молоком. Он не такой страшный как кажется.

Это не из-за того что в последнее время возрос уровень агрессии?

А я сам до сих пор не понял, как футбол могут связывать с политикой, насилием. Я и футбол-то не люблю, хотя в детстве играл в него. Но как его связывают ещё с чем-то, я до сих пор не понял. Для меня это непостижимое. Наверное, как жизнь животных для жизни растений.

А насчёт агрессии, мне кажется, она никуда и не уходила. Люди всегда озлоблены, друг с другом грызутся. Могут всегда выместить злобу на том, на ком это будет безнаказанно. Это веками было и будет. В человеческой природе заложено.

Вас поддерживали сотни человек…

И Александру Сокурову спасибо, и всем, кто поддерживал, большое спасибо. Но когда вышел, пришлось резко погрязнуть в своих делах, так никого толком-то и не поблагодарил. А теперь спустя такое время и стыдно, и неловко.

Какие вы для себя вынесли главные выводы из всей этой истории?

Избирательней надо быть в людях. Можно столкнуться с обманщиками, которые сами себя обманывают и обманывают тебя. Ещё один вывод, что в мире больше безумного и бессмысленного, чем кажется. Эти вещи буквально повсюду. Сплошной абсурд творится. Нужно быть ещё более осторожным. Безумие повсюду. Суды по задержанным, арест математика Богатова, охота на библиотекаршу украинской литературы - всё это безумие.

«Время идет, юношеский максимализм прошёл безвозвратно»

22-х летний Данил Бузанов недавно вышел из колонии, где провел полтора года. Его признали виновным в возбуждении ненависти к «социальной группе поддерживающих позицию ДНР и ЛНР» (ст. 282 УК). В декабре позапрошлого года после словесной перепалки Данил ударил парня, собиравшего гуманитарную помощь жителям Донбасса. Обвинение, по его словам, строилось на «похожих один в один» показаниях пяти свидетелей. Они утверждали, что Данил во время драки кричал «Слава Украине», «Москаляку на гиляку», «Вас убивать надо». Этих слов, как говорит Бузанов, он «в жизни вообще не употреблял». Недавно Данил написал письмо в правозащитную организацию «Русь сидящая», где рассказал, что из-за своей «экстремистской» статьи столкнулся с предвзятым отношением не только в заключении, но и на свободе. «Я активно участвовал в жизни колонии: участвовал в спортивных и интеллектуальных мероприятиях, не имел ни единого дисциплинарного нарушения, полгода работал на промзоне. В общем, делал всё, чтобы скорее выйти из этого места, но всё тщетно. В то время, когда мои коллеги по работе получали уже второе или третье поощрение, я не имел ни одного», - написал Бузанов. Оперуполномоченный, к которому Данил обращался, объяснял: осужденных по «экстремистским» статьям поощрять не положено, более того, часто их направляют в строгие условия содержания (СУС), чтобы после освобождения назначить им административный надзор. А после освобождения сотрудники правоохранительных органов настоятельно рекомендовали Данилу ехать домой не по тем билетам, которые купил он сам, а по купленным ими, а когда он отказался — дежурили на каждой станции, где останавливался его поезд.

Данил Бузанов (фото предоставлено героем публикации)

Административного надзора после заключения вы не получили? Каким образом тогда правоохранители объясняли повышенное внимание к вашей жизни?

Административного надзора нет. Да и оснований для того, чтобы поставить меня под надзор, я не давал: в колонии работал, принимал участия в разных мероприятиях и не имел никаких дисциплинарных наказаний. Внимание к моей жизни никто из силовиков не объяснял. На мои вопросы они отвечали всегда крайне неохотно. Зато задавали вопросы про мою жизненную позицию и про то, чем я буду заниматься на воле. И по поводу групп во «ВКонтакте», которые я раньше вёл. Групп этих больше нет удалил, так как начало настигать понимание того, что в в нашей стране за интернет могут реально осудить.

Ваши политические взгляды после заключения изменились?

Изменились. Раньше я мог кинуться в крайность, где-то был, наверное, радикален. Проводил «антиалкогольные рейды», (вместе с соратниками) разоблачал педофилов и выкладывал их в сеть, был одним из организаторов так называемых «Русских пробежек». Но время идет, юношеский максимализм прошел безвозвратно.

И кроме случая с билетами на поезд, особый интерес силовиков к вашей жизни после освобождения как-то проявлялся?

В день моего приезда домой по адресу моей прописки - а живу я по другому адресу, но в том же городе - приходили сотрудники полиции и один человек в штатском. При том, что я совсем не скрываюсь. Номер мой есть у всех - участковых, сотрудников уголовного розыска, ФСБ, знают они и мой реальный адрес проживания.

Из вашего письма в «Русь сидящую» ясно, что в колонии к осужденным по политическим статьям относятся иначе, чем к остальным заключенным. Особое отношение вы заметили только со стороны администрации колонии или со стороны других заключенных тоже?

Особое отношение, конечно же, есть. Особо выделяются офицеры и оперуполномоченные сотрудники ФСИН. Был очень показательный случай, после которого я ясно понял, как администрация относится к моей статье - именно к статье. Это было в день когда меня вместе с другими заключенными распределяли после карантина по отрядам в колонии. На распределительной комиссии присутствовал врио начальника колонии, оперуполномоченный, психолог, социальный работник - в общем, это был обычный состав комиссии. Мы заходили в комнату по одному, представлялись и узнавали свой отряд. Не успев даже начать представляться, я услышал кучу оскорблений от комиссии, что-то вроде: «К кому ты там разжигал вражду, ублюдок?». Не дав мне вставить ни слова, сотрудники колонии начали меня выгонять. Последнее, что мне запомнилось, это адресованные оперуполномоченному слова: «Запиши этого, ему УДО не будет».

На протяжении всего времени заключения я слышал угрозы о том, что меня отправят в строгие условия содержания, что без административного надзора мне не выйти и так далее. Бывали и внезапные досмотры.

Осужденные же относились к моей ситуации адекватно. Ведь каждый, даже самый малограмотный и косный, заключенный понимал, что представляет из себя наша судебная система.

После предъявления обвинения вас включили в черный список Росфинмониторинга (попавшие в этот список люди не могут совершать финансовые операции, Команда 29). Помогает ли вам кто-то с деньгами? Пытались ли вы устроиться на работу, есть ли проблемы с трудоустройством?

Безусловно, с деньгами и с трудоустройством есть проблемы. Но хорошо, что остались друзья, которые готовы помочь. Они же помогли мне найти временную работу с неофициальным трудоустройством. Идти работать по трудовой книжке - а значит, платить налоги — мне противно. Я не хочу пополнять налогами бюджет государства, которое направит их силовым структурам на борьбу с собственным народом. Я не хочу быть соучастником беспредела, что происходит сейчас в нашей стране.

Как после освобождения строятся у вас отношения с друзьями и родственниками? Изменилось ли их отношение к вам?

С друзьями отношения остались положительными, за редким исключением. С родственниками не все так просто: это люди куда взрослее, их мировоззрение сильно отличается от взглядов моего поколения. Приходится объяснять им суть всей ситуации. Объяснять, как выглядит это государство на деле, а не в телевизоре.

Не появилось ли после заключения желания уехать из России?

Конечно же появилось. Но совершать политическое самоубийство мне бы не хотелось. Я бы хотел жить в России - в стране, идущей по европейскому пути. В стране, где слово «демократия» - не пустой звук. Где люди свободны и финансово обеспечены. Где есть справедливые суды, где законодательные органы действительно представляют интересы народа, где исполнительная власть не действует как в полицейском государстве.

«Мне пришлось посидеть за того парня“, конечно, окружающие испытывают сочувствие»

Архитектора из Санкт-Петербурга Сергея Ахметова арестовали в 2015 году, спустя два года после народного схода в поддержку Алексея Навального на Манежной площади в Москве. Следователи утверждали, что во время схода Ахметов сорвал погон с полицейского, когда пытался помешать задержанию женщины. В СИЗО Сергей Ахметов провел без малого девять месяцев, затем его отпустили под подписку о невыезде, а после дело и вовсе закрыли за истечением срока давности. Абсурд ситуации заключается в том, что Сергея Ахметова, по его собственным словам и утверждению свидетелей защиты, не было в день народного схода ни на Манежной площади, ни вообще в Москве. Это подтверждается и видеозаписями с митинга: человек, которого следствие идентифицировало на них как Сергея Ахметова, не похож на него. Отношение к акции в поддержку Навального Ахметов имел только косвенное - присоединился к группе в «Фейсбуке», посвященной народному сходу.

Возбужденное против вас дело и восьмимесячное заключение изменило как-либо ваши политические взгляды, отношение к политике российских властей? Начали ли вы участвовать каким-либо образом в политике, поддерживать гражданскую активность или напротив, держитесь вдалеке от политики?

Я с большой долей случайности оказался участником возбужденного против меня дела. В принципе, я нигде не артикулировал своих политических взглядов, ни на страницах социальных сетей, ни в публичном пространстве, за исключением, может быть, разговоров с друзьями. Мои взгляды на положение в стране сформировались на основании информации из разных источников, в том числе и страниц в интернете, связанных с Алексеем Навальным. Напрямую политической активности я не проявлял. Но я следил и за процессом 6 мая, и за протестными акциями оппозиции. Я и раньше был не в восторге от деятельности российских властей, а после истории с уголовным делом, возбужденным в отношении меня, перестал испытывать какие-либо иллюзии. У меня большие сомнения в адекватности всей системы. В политике я по-прежнему, как и раньше, напрямую не участвую, гражданская активность ограничивается с моей стороны переводами на электронные счета оппозиции.

В одном из интервью после выхода из СИЗО вы говорили, что до задержания не чувствовали повышенного внимания правоохранительных органов. А сейчас пристальное внимание силовиков замечаете? Или всё в стандартных рамках?

Учитывая, что попал я в поле зрения правоохранителей совершенно случайным образом, внимания к своей персоне до задержания не ощущал совершенно. В России немало людей, сочувствующих оппозиции и придерживающихся схожих со мной взглядов. Я думаю, что более-менее адекватно мыслящие понимают, что в нашей стране далеко не всё в порядке. В целом я не сильно выделялся на общем фоне и, думаю, ничем не мог привлечь к себе какого-то пристального внимания со стороны разного рода силовых структур. Сейчас я также не испытываю к себе какого-то повышенного интереса.

После заключения ваш привычный образ жизни поменялся? При общении с работодателями или органами госвласти возникают проблемы?

До задержания я жил и работал в Санкт-Петербурге, куда и возвращался осенью 2015 года из заграничной поездки, когда был задержан на въезде в Россию. После изменения меры пресечения с ареста на подписку о невыезде необходимо было какое-то время провести в Москве, соблюдая условия подписки. Неизвестно было, насколько долго продлится следствие и связанные с этим неизбежные ограничения. До этого в Москве долго никогда не жил. Но спасибо моим друзьям, довольно быстро нашел работу. Так что с какими-то ограничениями при общении с работодателями столкнуться не пришлось. Хотя знаю, что один из моих друзей при устройстве на работу получил отказ, который неформально был мотивирован тем, что он занимался «политикой», подразумевая его активное участие в деле моего освобождения.

А окружающие в целом как относятся к тому, что вы побывали в СИЗО, с сочувствием или с осуждением?

В период моего нахождения в СИЗО и после моего освобождения вышло довольно много статей, где подробно была описана ситуация, из-за которой мне пришлось какое-то время провести в следственном изоляторе. Так что каждый заинтересовавшийся без труда решает проблему, над которой следствие «билось» на протяжении почти девяти месяцев. Учитывая явную ошибку следствия и то, что мне пришлось посидеть «за того парня», в целом, конечно, окружающие испытывают сочувствие. Ну и массу других эмоций относительно компетенции наших доблестных правоохранителей.

«Приходится в два раза осторожнее себя вести, чем бы вел себя раньше»

Имя левого активиста Алексея Гаскарова впервые появилось в СМИ еще во времена протеста в защиту Химкинского леса. 3 августа 2010 года он был арестован. В России и за рубежом прошла серия акций за освобождение «химкинских заложников». По этому делу его, в конечном счёте, оправдали.

Спустя три года, 28 апреля 2013, Гаскарова задержали как подозреваемого по «болотному делу». В Следственном комитете его якобы опознали два засекреченных свидетеля, по их версии на Болотной площади Гаскаров «руководил группой лиц, принимавших активное участие в массовых беспорядках», а также лично бил полицейского, который задерживал демонстрантов. Суд приговрил его к 3,5 годам колонии общего режима. В поддержку Гаскарова выступил известный американский спортсмен, антифашист Джефф Монсон. Алексей Гаскаров вышел на свободу, полностью отбыв наказание 27 октября 2016 года. Сейчас ему 32 года.

Алексей Гаскаров после освобожения в октябре 2016 года (фото: YouTube)

Вы обвинения в свой адрес ведь не признавали?

Я признавал те действия, которые мне вменяли. Мне вменяли, что я одного сотрудника потянул за руку, другого за ногу. Но я не признавал квалификацию сразу по двум статьям. По причинению насилия представителю власти, поскольку причинения насилия не было. Ведь никто не испытал физическую боль, не было повреждений. Если и должны были применяться какие-то санкции, то административные, а не уголовные. И я конечно же не признавал участие в массовых беспорядках. Не только потому что их не было, но и поскольку все эпизоды, которые мне вменяли произошли до момента начала так называемых беспорядков. Все эти действия начались после шести часов, а мои эпизоды до шести. Но было и видео с таймкодом, которое предоставила полиция. Однако всё это проигнорировали и приняли во внимание некие показания полицейских, которые надиктовал им следователь.

Что вы делали на Болотной?

История была в том, что когда мы пришли на Болотную ко мне приставили какого-то опера с видеокамерой, который ходил и записывал все действия. А мы в какой-то момент решили с моими друзьями, что смысла находится там нет, у нас были ещё и свои дела. Когда мы пытались уйти с Болотной площади через Лужков мост в сторону метро, и дали приказ задерживать, причем не меня. Образовалась суматоха, они повалились на землю около меня и я начал их растаскивать и поднимать на ноги. Мне вменили два действия именно во время этого растаскивания.

А как вас задержали?

Задержали через год. Тогда у меня были какие-то дела по работе, мне нужно было ехать в Москву. С утра я выходил из дома, на улице стояли два микроавтобуса с операми в штатском. Когда я вышел из дома, они вышли из машин и меня задержали. Долго возили по Москве, не называя причин. Они пытались без адвокатов всё сделать, ездили собирали людей, с кем должны были проходить очные ставки, и уже в СК происходили процессуальные моменты.

Какие нарушения были во время суда?

Как такого суда-то и не было, они взяли одинаковые показания омоновцев. На их основе и составили приговор. Нашу позицию они в принципе никак не учитывали. Мы подробно исследовали видео, расписывали всё по минутам. Но у них был стандартный ответ, что мы лица заинтересованные, как и наши свидетели, а полицейские беспристрастны, поэтому им веры больше, чем нам. Они делали вид, что будто и не было никаких аргументов. По видеозаписи было 30 часов, в нужные им моменты они ссылались на видео, а когда не надо было, не замечали.

Чем вы сейчас занимаетесь?

Вся эта история фактически закончилась в ноябре 2016 года. Первое время я начал заниматься своими личными вопросами, которые накопились. Ремонт делал дома. Сейчас я стараюсь по минимуму участвовать в какой-то политической деятельности…

Ну то есть всё-таки участвуете?

Ну я начал координировать штаб Навального у нас в Жуковском в Московской области. До Болотной площади я находился в Координационном совете оппозиции вместе с Немцовым, Навальным и другими людьми. Я вижу, что есть риски моего участия в этом, да и я недавно на работу устроился. При этом история с этими «народными штабами» необходима, я понимаю её цели и поддерживаю попытку принять участие в выборах. Я думал, безопасной будет следующая деятельность: моё минимальное участие на уровне организации штаба Навального. Однако сейчас есть сомнение на этот счет.

В чём сомнения? Есть какие-то звоночки?

Ну да… Какой-то там уголовный розыск вызывали… Есть какие-то моменты, о которых не хотел бы говорить пока. Но есть повышенный интерес со стороны правоохранительных органов. То, что относительно меня у них есть какая-то движуха, это точно.

Они следят?

Они стараются отслеживать все шаги, слушают звонки, контролируют расходы….

Ну тогда передадим привет майору ФСБ, который сейчас слушает наш телефонный разговор.

Ну да-да…

Вы сказали, что вы устроились на работу. А куда? Чем занимаетесь?

Я в свое время закончил финансовую академию, после этого работал в консалтинге до своей «командировки». Сейчас я вернулся в эту сферу. Занимаюсь экономическими обоснованиями по разным инвестиционным проектам. Однако иногда удается поработать не только над чисто коммерческими проектами, но и социально ориентированными. Я устроился 3–4 месяца назад. До этого долгое время нее мог вообще устроиться.

Были проблемы?

Ну, главная проблема, что моя биография достаточно известная. Мне сразу приходится мою историю рассказывать. Для большинства людей, которые не в теме, это просто дополнительный риск, а на рынке много специалистов. Было довольно тяжело устроиться.

Сколько компаний вам отказали?

Примерно семь, куда я приходил, с кем-то на уровне телефонных разговоров всё закончилось. Просто я нахожусь сильно ниже рынка в плане зарплаты. Я понял, что так будет проще. Но компетенция есть, и мне удалось достаточно быстро её доказать. Но они даже идут мне навстречу, если вдруг куда-то вызывают или нужно куда-то прийти.

А были ли какие-то проблемы с представителями власти после выхода? Если не считать истории с штабом.

Нет, не было, но вот были акции 12 июня и 26 марта, я просто не лез никуда. Я там, конечно, был, но не там, где были задержания.

Какие сейчас себе ставите цели?

Конечно, мне хочется наверстать упущенное время, и в первую очередь в персональном плане. Сложилась такая ситуация, что заниматься общественно-политической деятельностью тяжело. Ты становишься очень удобной мишенью для них, учитывая, что уже есть биография… Сменился и уровень репрессий. Например, в штабы к нам приходят разные провокаторы, чтобы драку устроить. Но тут же ты понимаешь, что если будет какой-то конфликт, он закончится в конечном счете против тебя, раньше было более спокойно. Приходится в два раза осторожнее себя вести, чем бы вел себя раньше, даже в каких-то очевидных ситуациях.

Как изменился ваш круг общения? Отношения с друзьями и родственниками?

Все мои друзья и родственники, конечно, понимали, что вся эта история не имеет никакого отношения к уголовщине, поэтому никаких проблем с поддержкой у меня не было. Круг общения только расширился из-за множества новых знакомых. Это и те, кто узнал про Болотное дело и писал письма, это какие-то новые люди, которые из-за медийности истории узнали, чем я занимался, и поняли, что у нас есть общие интересы, но и, конечно, те, с кем пришлось вместе пройти тюрьмы и лагеря.

Наверное, единственная проблема заключается в том, что за время столь длительной «командировки» близкие уже привыкают к твоему отсутствию и иногда сложно встроиться в их повседневность. Но, думаю, со временем это пройдёт.

Текст: Мария Карпенко («Коммерсантъ» в Петербурге), Максим Ярыгин («Эхо Москвы в Петербурге»)

На протяжении последних восьми лет Анна Каретникова каждый день бывала в столичных следственных изоляторах. В составе Общественной наблюдательной комиссии за соблюдением прав заключенных она общалась с теми, кто оказался в тюремной камере.

Выясняла, в чем люди за решеткой нуждаются, и старалась помогать: рекомендовала выдавать людям одежду, предметы обихода, добивалась лечения заболевших, ремонта в камерах, непригодных для жизни, и многого другого.

Мы встретились с Анной Георгиевной уже после того, как она вышла из состава московской Общественной наблюдательной комиссии и получила предложение стать советником по правам заключенных в Федеральной службе исполнения наказаний РФ (название должности пока уточняется).

Она рассказала о своей работе в ОНК, о том, как «попала в тюрьму» и некоторых сторонах тюремной жизни.

«Тюрьма стала моей профессией»

– Я в тюрьме оказалась случайно. Личного интереса к теме у меня никогда не было. Правда, недавно вспомнила, что у меня отец родился в тюрьме. Его мать арестовали, когда она была беременной, и отправили в Казахстан, в лагерь для жен врагов народа. Там папа и родился.

Когда был принят закон об общественном контроле (Федеральный закон от 10 июня 2008 г. N 76-ФЗ «Об общественном контроле за обеспечением прав человека в местах принудительного содержания и о содействии лицам, находящимся в местах принудительного содержания»), меня спросили: пойдете в ОНК? Я согласилась. Тюрьма стала моей профессией только благодаря моему любопытству и любви к нормативной базе.

Но я благодарна судьбе, что последние восемь лет практически прожила в тюрьме. Мои умения помогли нашей комиссии многого добиться. Была создана система нормального взаимодействия общественников и ФСИН. Но теперь все это под угрозой.

В конце октября состоялись выборы в ОНК четвертого созыва. Анна Каретникова по закону не могла стать членом московской ОНК, потому что провела там три срока подряд. Она подала заявление в комиссию по Московской области – ей отказали. Многие ее коллеги, опытные и добросовестные, тоже не были выбраны в ОНК.
Из тех, кто реально знает, как обстоят дела в тюрьме, в наблюдательных комиссиях по всей стране остались единицы – теперь туда пришли силовики, бывшие военнослужащие или работники системы исполнения наказаний.

Учитывая, что в ОНК Москвы остались всего несколько человек, в чьей порядочности я могу не сомневаться, кто будет защищать права заключенных? Кроме общественного контроля, никаких других способов изменить ситуацию в системе исполнения наказаний нет.

Роль ОНК заключалась в том, что мы были связующим звеном между руководством ФСИН и заключенными. Валерий Александрович Максименко (заместитель директора Федеральной службы исполнения наказаний РФ) так и сказал, когда приглашал меня на работу: «Вы хотя бы расскажете, что в тюрьме происходит на самом деле, где коренится тот абсурд, за который нас ругают». Я согласилась на работу во ФСИН, но с условием, что буду по-прежнему общаться с арестантами.

В тюрьме есть плохие люди, действуют плохие законы, но еще есть вещи, которые ничем, кроме апофеоза идиотизма, объяснить нельзя.

Медицина в тюрьме как бег вверх по эскалатору, который едет вниз

В тюрьме лучше не болеть. Моя коллега по ОНК Зоя Светова писала о заключенном Мухаммеде Кассасе, гражданине Сирии. Он в течение года пытался добиться внимания от врачей, а когда добился-таки, у него выявили рак легких в терминальной стадии. Недавно его, наконец, освободили, заставив помучиться от мыслей о том, что он так и умрет в тюрьме.

За восемь лет в ОНК нам удалось многого добиться для арестантов в плане условий содержания и питания. А вот ситуация с медицинской помощью похожа на бег вверх по эскалатору, который идет вниз.

Недавно в 3-м изоляторе больным ВИЧ выдали просроченные компоненты антиретровирусной терапии. Это просто безумие.

Несколько месяцев из-за бюрократических нестыковок у ВИЧ-инфицированных не брали кровь на статус и не назначали лечения из-за этого. Их жизнь оказалась под угрозой. Однако этих людей в тюрьму посадили, а не приговорили умирать от ВИЧ.

Есть стоматологи, которые зубы отказываются лечить ВИЧ-инфицированным. И подействовать на них нельзя, потому что врач сам имеет право определять план лечения. В частном разговоре такой стоматолог мне говорит: «Я не буду ВИЧовым лечить зубы, потому что зубная пыль полетит мне в лицо, вдруг я заражусь». А официально он пишет: «В соответствии с планом лечения целесообразно зуб удалить, лечению он не поддается».

Надо какую-то работу с медперсоналом проводить, объяснять, что люди с ВИЧ только выглядят, как мы с вами, но наш насморк и их – это разные вещи. Сегодня человек может шутить и смеяться, а завтра умрет.

Во всех медсанчастях московских СИЗО должно по штату работать 420 человек, но не хватает почти четверти. Многие уволились. Зарплата у сотрудников невысокая, социальных гарантий нет.

Уксус и «рагу овощное»

Раньше в рационе арестантов были сплошные маринованные овощи, консервируемые в российских колониях. Они долго хранятся – там огромное количество уксуса. Два года назад их пообещали убрать из рациона, потому что уксус принимать в пищу нельзя.

По одному из приказов можно было заменять одни продукты другими: молоко – сгущенкой, фрукты – овощами, соль – сахаром и так далее. Я утрирую, но замены одного вида еды на другой примерно так и выглядели.

Года три назад мы с коллегой Максимом Пешковым были в СИЗО, спросили сотрудников: «Что будет на ужин?» Нам ответили: «Рагу овощное». Когда рагу привезли, наконец, на корпуса, по которым мы ходили, оказалось, что это смесь из сушеного картофеля и перловой крупы. Нам объяснили, что был осуществлен «ряд замен» и получилось такое «рагу».

После наших многочисленных вмешательств в следственных изоляторах пытаются готовить так, чтобы еду можно было есть. Сейчас можно сказать, что в каких-то СИЗО кормят хорошо, а в каких-то – похуже. Рагу овощное попрощалось с нами.

Битва за одежду

Почему человеку, попавшему в СИЗО, трудно получить чашку, ложку, одежду? Бывает, они отсутствуют на складе. Но проще говоря, один сотрудник забывает передать о нуждах заключенного другому сотруднику.

Два года руководство СИЗО было уверено, что при отсутствии собственной одежды у заключенного, выдавать ее можно только на этап. Но ведь арестанту нужно что-то на себя надевать, чтобы на прогулку выходить, в суд ездить. Люди могли в шлепанцах зимой по улице ходить.

Я нашла приказ № 216, который регламентировал выдачу одежды раздетым арестантам. Там об этапе не было ни слова.

В СИЗО мне говорили: «Одежда выдается только на этап». Я показывала приказ. Мне снова: «Только на этап». Я опять показывала приказ: «Тут написано, что при отсутствии одежды ее нужно выдавать». «Только на этап». Эта грандиозная битва продолжалась где-то полгода и завершилась тем, что со мной согласились. Но это не значит, что одежду начали выдавать.

С августа я просила обойти тех, кому нужна одежда, составить списки и раздать необходимые вещи. Списки составили, но одежды пока все равно нет.

«Отрицательный опыт» тюрьмы

Тюрма «Кресты», внутреннее убранство одиночной камеры. Фото с сайта pravo.ru

Люди выходят из тюрьмы с ненавистью. Тюрьма никого не исправляет. Арестант не может вернуться к жизни таким, каким он был. Он становится другим. Дело даже не в том, вернется он или нет к нормальной жизни. Просто есть вещи, как те, которые Варлам Шаламов называл «отрицательным опытом».

Отрицательный опыт – когда для того, чтобы получить таблетку анальгина, нужно несколько дней стучать в дверь камеры. Отрицательный опыт – год звать врача, чтобы узнать, наконец, что ты скоро умрешь, потому что врач пришел к тебе слишком поздно.

Зачем нужна тюрьма в том виде, в котором она существует? Как институт устрашения? Я не знаю ответа на этот вопрос.

Приспособиться и не сойти с ума в другом мире

Когда человек попадает в тюрьму впервые, это крушение всей его прежней жизни.

Не важно, кем ты был до этого – из одной системы координат ты попадаешь в другую. И ты не сойдешь с ума только в том случае, если сам что-то не сделаешь для того, чтобы этого не произошло. Государство тебе в этом не поможет, не окажет никакой качественной психологической помощи. Государству наплевать на твой шок.

Тебе поможет криминальная субкультура – предложит свой свод правил, как в турпоходе. И по этим правилам ты будешь жить несколько месяцев, полгода, год, три. Субкультура заставит тебя переключиться, отвлечься от прежней жизни. Сейчас ты совсем в другом мире – будь другим.

Субкультура, конечно, заточена, в основном, под то, чтобы выжать из арестанта как можно больше денег, но психологическую поддержку она, тем не менее, предоставляет.

«Я тебя услышал», или Ничего не обещайте

Общественный наблюдатель в камере ничего не должен обещать арестанту. Пожелания ОНК носят рекомендательный характер – не надо об этом забывать. Конечно, можно сказать: «Сейчас тебе принесут ложку, кружку и матрас», но вдруг этого не сделают те, кто обязан, после нашего обращения? Нужно говорить: «Я постараюсь, чтобы вам принесли ложку, кружку и матрас».

Нужно всегда стараться понять, что тебе пытаются сказать и что от тебя пытаются скрыть. Я года три училась этой науке.

Манипуляция – первое, что с нами пытаются проворачивать, когда мы приходим в камеру.

Например: «Нам плохо, нас не лечат, не кормят, врача видели последний раз месяц назад, мы все умрем! Но если нам сейчас принесут телевизор, то жалоб нет».

Это совершенно прозрачная манипуляция – у меня она не вызывает негатива, потому что желания тех, кто пытается манипулировать, вполне естественны. Они хотят не болеть, смотреть телевизор, пользоваться холодильником. Это слышно. Кстати, в тюрьме не говорят «я тебя понял» – там говорят «я тебя услышал».

У меня не было эмоционального выгорания, хотя иногда я ощущала звоночки профдеформации. «Нет у тебя тапочек? Ну и ладно, без тапочек посидишь. Есть более серьезные проблемы – на втором этаже пытают кого-то…», – бывало искушение таким образом проигнорировать интересы человека, нуждающегося в тапочках. Но это неправильно.

Порой сотрудникам нужно по 25 часов в сутках

Бюджет, выделяемый на тюрьмы и колонии, в 2017 году уменьшится на 22%. Урежут расходы на жизнеобеспечение, сократят зарплаты сотрудникам, начнутся сокращения. А если сотрудников станет меньше, то и права заключенных будут ущемляться больше.

Меня иногда упрекают в том, что я защищаю интересы сотрудников. Но представьте – раньше сотрудник выполнял только свои обязанности, а после оптимизации он вынужден работать за троих. Он раньше заявления регистрировал, а теперь таблетки и еду разносит, гулять выводит. Когда все успеть?

Но и проступки сотрудников, совершенные из-за нехватки времени, оправдывать нельзя. Нужно все время ставить себя в положение того, кто сидит в камере. Арестанта не должно волновать, что у инспектора слишком много работы, и что он не успевает всех вывести погулять, помыться или внести в список на визит к врачу. Арестант имеет право на прогулку, баню, встречу с адвокатом, передачу.

Иногда идешь по коридору СИЗО, а они пустые. Там тихо, безлюдно, мигают лампочки, в двери стучат люди, но к ним никто не подходит, потому что просто некому. Умирает там кто-то, заболел – стучать можно долго.

Я как-то подсчитала, что если врач в изоляторе решит посетить все камеры и поговорить с каждым заключенным хотя бы по пять минут, то в сутках ему потребуется 25 часов. И заниматься он будет только обходом.

О бывших сотрудниках – ни слова

Сотрудники СИЗО регулярно сами становятся заключенными. Садятся по обвинению в проносах запрещенного, за вымогательство. За побеги и самоубийства заключенных.

У системы столько предписаний, что выполнить их все невозможно физически. Поэтому оказаться на нарах рискуют все. А если люди понимают, что их за любую провинность могут уволить или посадить, как они будут к своей работе относиться? Кто пойдет работать туда, где от человека ничего не зависит, а еще могут в тюрьму посадить?

Кроме того, у системы есть такая черта: когда сотрудника сажают, о нем тут же все забывают. Был человек – и исчез. Напоминать о нем – это дурная примета, табу.

На моей памяти только один сотрудник СИЗО просил передать бывшему коллеге, оказавшемуся в тюремной камере: «Анна Георгиевна, передайте ему, что мы не верим в то, в чем его обвиняют».

Абсурдные корни зла

Многие абсурдные предписания в тюрьме можно победить. Главное – настойчиво искать корень зла.

Раньше в изоляторы не разрешалось передавать огурцы и помидоры. Нельзя – и все. Но я упорно рыла и нашла документ, который это регламентирует. Правда, без подписей и печати – он много лет назад был разослан по изоляторам, никто не помнит уже, в какой связи, кто и почему запретил помидоры и огурцы в передачах.

Разрешилась ситуация, как только мы указали на абсурдность этого приказа. Так же происходит и с другими вещами, которые в системе заведены случайно, и никто не помнит, зачем. Когда есть возможность спокойно разобраться, откуда они взялись и что означают, все решается. Среди сотрудников тоже есть люди с головами на плечах.

Анна Каретникова родилась в 1970 году в Москве. Окончила юридический факультет МГУ и литературный институт им. М. Горького. Член совета Правозащитного центра «Мемориал».
С 2008 года входила в состав Общественной наблюдательной комиссии г. Москвы по осуществлению общественного контроля за обеспечением прав человека в местах принудительного содержания и содействия лицам, находящимся в местах принудительного содержания.
ОНК на безвозмездной основе оказывает помощь гражданским активистам, задержанным милицией, посещает отделы милиции и следственные изоляторы, наблюдая за соблюдением прав граждан.

Возможно, будет полезно почитать: